… Теперь они пили настоящий чай. Марш, не слушай возражений, рассовывала упаковки с платформы по пустым ящикам, бросая вокруг хищные взгляды – чего еще не хватает. – Будет проще, если вы скажете, что нужно купить, – не выдержала она. – Я последние годы полюбила есть в палатках и спать в одежде и виртуальных очках, и не соображу, что требуется нормальным людям. – Ты зря тратишь деньги, – усмехнулся Леопольд. – Лучше бы протез себе купила. – Я куплю, – пообещала Марш. – Я знаю, где можно рейтинг поднять, мне пока не хватает на… – она осеклась, заметив его взгляд, а потом рассмеялась: – Нет-нет, что вы! Если бы у меня как у паучков было восемь глаз – может, сходила бы еще раз. Она не могла объяснить себе этого захлебывающегося, истерического восторга. Да, Леопольд был жив, и все, что она успела придумать про его комнату и соседей оказалось неправдой. Но жилье все еще было убогим, и рейтинг у него все еще был низкий – правда, уже не настолько, чтобы было страшно выйти на улицу. Теперь она могла ему помогать. Теперь она знала, что он ни в чем ее не обвиняет – неужели этого оказалось достаточно? Когда она последний раз была счастлива? И с чего она решила, что сейчас самое время забыть обо всем и просто радоваться, что все сложилось… хорошо? Где-то там, в глубине спящего сада стоит алая башня. А неподалеку, в коттедже, который на ночь затемнил все окна из усиленного пластика, спят в общих комнатах двое глупых мальчишек и одна глупая девчонка. Спит Освальд, который влюблен в Иви, и вряд ли он спит спокойно. Наверное, его сон тревожный и холодный, как начало этой ночи. Освальд больше всех боялся этого взрыва и больше всех его хотел – конечно, после Марш. Она помнила, как он смеялся, когда они взрывали первый дом, и как обнимал ее за плечи, когда они взрывали последний. А потом они смеялись вместе, и это было славно. Может, в другом мире Освальд мог бы стать ее другом. И Иви, в которую влюблен Освальд, тоже спит и наверняка тоже видит плохие сны. А Даффи наверняка спит спокойно. И снится ему оса, может быть даже золотая. – Марш, ты меня слушаешь? Она вздрогнула. Одиночество все же плохо на нее влияет, скоро начнет выпадать из реальности и заговариваться, как Бесси. – Что? – Я спросил, почему ты спишь в виртуальных очках, – настойчиво повторил Леопольд, поставив на край стола пустую чашку. Что бы он ни говорил, но нормальных продуктов ему явно не хватало. – У меня… Теперь ей хотелось говорить Леопольду правду. Рассказать обо всем, раз уж она проболталась про глаз. В конце концов, ничего непоправимого она все равно не совершила – ну наплела эмоционально нестабильным малолеткам про осу и взорвала пару заброшек. Никто же не умер. А паучков она завтра заберет. Сама. И разрядит их где-нибудь за городом, может быть даже взорвет. Они теперь опасны, сытые, почерневшие, даже монограммы, наверное, уже не видно. Марш даже не заметила, что думает об отмене акции как о чем-то решенном. – У меня там приватный конвент, – наконец ответила она. – С… моим аватаром. – Вот как? – заинтересовался Леопольд. – Мне понравилось, как вы сделали… ну тот, последний конвент, – смущенно призналась она. – Нет, получилась-то конечно полная херня, то есть не очень удачно вышло, но вы в этом не виноваты, и идея была хорошая… Интересно, а если бы она создала себе аватар-Леопольда – смогла бы она в этом признаться? Вряд ли. Но она бы создала его только узнав, что Леопольд мертв. Для живых не возводят виртуальные склепы. Марш вдруг снова стало себя жалко. И ту, прошлую себя, которую она зачем-то убила. – Вы хотите посмотреть? – Это было бы несколько бестактно, – осторожно заметил Леопольд. – Но это… представляет профессиональный интерес. Не только профессиональный. «Прости его». Она хотела отменить акцию вовсе не потому что простила Рихарда Гершелла. Мысль о том, что Леопольд останется в этой крошечной комнатке с пересушенным портативным обогревателем воздухом – нужно заказать увлажнители – а Гершелл поедет в Средний Эддаберг была невыносима. Но теперь Марш может помочь. А взрыв башни – такое рискованное дело. Если за ней придут карабинеры, если ей выпишут штраф, если Гершелл, оставшись без своего проклятого дома решит ей мстить – кому она тогда поможет? Тогда все будет зря. А значит. Значит, пусть проклятая башня стоит. А Гершелл едет в свой Средний Эддаберг. Облегчение было пушистым и теплым, оно наполняло сознания, кутая и согревая каждую прошлую мысль и прошлую ошибку. Ей так хотелось подольше задержать это чувство, но последняя мысль вонзилась в это теплое и пушистое серебристым лезвием с витой рукояткой. Гершелл. Поедет в Средний Эддаберг. Гершелл поедет – Леопольд останется. – Я не против, – широко улыбнулась она. Вот как она поступит. Пускай он говорит с ее аватаром. С той Марш Арто, которая ничего не знает о судьбе Леопольда и ее безумном хохоте при их последней встрече. А может, все она знает. С чего Марш вообще придумала, что какая-то часть ее может хранить такие глупые иллюзии. Вот пусть она и решает. Не та Злая-Мерзкая-Марш-Арто, которая никому не могла помочь, а Злая-Но-Еще-Не-Разочаровавшаяся-Марш-Арто. Потому что в конце концов только у нее есть на это право. … Рихард задумчиво смотрел на криво высаженные ростки. Линия получилась прерывистой и неровной, и он сомневался, что не закопал их слишком глубоко или наоборот слишком близко к поверхности. Но возня с холодной землей и хрупкими ростками действительно его успокоила. Он так давно не делал ничего руками, что процесс потребовал полной сосредоточенности. Рихарду все казалось, что он сломает росток пополам, а еще он постоянно натыкался на уже уснувших пчел и дорожки «персикового» геля. Рихард отлично провел время, правда испачкал руки так, что теперь не отчистить в срок. Ничего, можно надеть перчатки, все равно большую часть сегодняшних эфиров будет вести его аватар, который не копался в земле. И похмелье пятой степени куда-то делось. – Мистер Гершелл? Голос был женский и приятный, и даже трогательно робкий, но Рихарду все равно стоило усилий сделать доброе лицо. Анни стояла на пороге оранжереи, в домашнем костюме и тапочках. В руках у нее был объемный белоснежный тюк, в котором Рихард с ужасом узнал свой коверкот. – Я в окно выглянула, а там ваш костюм на вешалке, я думала – стоит кто-то, – виновато объяснила она. – Пальто ваше сдуло наверное, но я его подобрала… отряхнула, вот даже не видно… а вы для эфира цветы сажаете? Рихарду вдруг стало грустно, потому что славным молоденьким девочкам он кажется человеком, у которого из интересов остались одни эфиры. Он подумал об этом и сразу понял, что не хотел бы, чтобы симпатичная девчонка в тапочках знала, что он только что кое-как закопал неопознанные ростки в землю, потому что когда-то его коллега-неудачник обронил высокопарную фразу про страдания. – Терапия, – он нашел нейтральную полу-правду. – А ты почему не спишь? У тебя утром пробный эфир. – Мне страшно, – глухо сказала Анни. – Мистер Гершелл… вы же уедете, да? Вот после нашего выпуска – уедете и больше не вернетесь? – Да, – слегка удивился он, на всякий случай еще раз отряхивая руки. – Конечно уеду. Анни смотрела на него с таким отчаянием, словно за ней стояла расстрельная команда. Неужели сейчас будет сцена? Ах, как это было бы некстати! В него несколько раз влюблялись пациентки из тех, кто любит постарше, но он всегда пресекал такие разговоры. Потом все равно были обиды, истерики и тоскливые взгляды, а Рихарду совсем не нужны были ни истерики, ни взгляды. – Тогда… мистер Гершелл, можно я с вами… честно буду говорить? Ну вот. Точно, сейчас будет сцена. А он стоит в комбинезоне посреди грядок. – Конечно, Анни, – участливо сказал он. Как-то Рихард имел глупость в такой ситуации напустить сурового вида. Тогда-то он узнал, что это только больше возбуждает, и что воспитывать этих малолетних идиоток все равно бесполезно. – Мне не помогло лечение, – выдавила Анни. – Не помогло! Теперь Рихард удивился по-настоящему. – А чего ты хотела-то? – Он бы никогда не сказал такого днем. В обычной жизни Рихард никогда не позволил бы себе даже намеком бросить тень на центр, но разговор был таким дурацким, а Анни такой несчастной, что он впервые за много лет ляпнул глупость. – Я человека убила… – прошептала она. – Я думала, мне помогут… Мне плохо, мистер Гершелл. – Так… э-э-э… слушай, пойдем-ка ко мне в кабинет, – опомнился он. – Постой снаружи, я оденусь. А лучше в холле меня подожди. Ну надо же. А он был уверен, что девчонка просто хотела избежать ответственности. Но если ей не помогли лучшие врачи и новые практики – чем он может помочь? Девушки вечно чем-то недовольны. За Леопольдом неизбежно вспоминалась Марш Арто, «Я знаю», потемневшие серые глаза и сжатые губы. Вечный надрыв, доведенная до гротеска злость. Ее тоже нельзя было вылечить, потому что Аби стоило придумать только ради таких, как она. Выпускавший ее врач даже не стала оставлять в ее карте рекомендацию наладить половую жизнь – сказала, что ни один мужчина не заслужил такого наказания. Марш Арто. Лиловые тени под глазами, серое лицо на белой подушке, кровь по полу и разноцветные лужицы осколков витража. Осколки. Осколки ведь были не только на полу.