— Странный он какой-то. — Только сейчас заметила? — усмехнулся я, подумал-подумал и на всякий случай задвинул засов. Следующую седмицу Адалинде было откровенно не до нас, ее вниманием целиком и полностью завладели заботы по организации похорон почившего в бозе супруга и размещению в городе съехавшейся со всей провинции родни, да и служебной рутины за время отсутствия накопилось изрядно. Я события не торопил, решив перевести дух сам и дать отдых остальным, благо всегда мог сослаться на необходимость проведения более тщательной проверки деятельности Риерского отделения и его главы. Микаэль от рассвета до заката пропадал в винном погребе и, вполне вероятно, даже там ночевал; в любом случае его было не видно и не слышно. Марта первые дни отсыпалась, а потом ее взяли в оборот служанки, парикмахер и портной маркизы. Вскоре нескладный юнец Мартин пропал окончательно и бесповоротно, тогда пришел черед учителя этикета, танцмейстера, преподавателей арифметики, грамматики, чистописания и классического североимперского. Меня происходящие с ведьмой метаморфозы всецело устраивали, чего нельзя было сказать о состоянии Уве. И беспокоили даже не столько недуги и ущербность эфирного тела школяра, сколько его душевные терзания. С одной стороны, паренек добился поставленной перед собой цели, заполучив постоянное место во Вселенской комиссии по этике, с другой — оказался поставлен перед фактом, что достичь высот тайного искусства сумеет лишь исключительно в теоретической плоскости без всякой надежды использовать полученные знания на практике. Как сказали бы мои многомудрые коллеги, имел место классический случай экзистенциональной пустоты, а следом могла пожаловать и затяжная депрессия. Именно по этой самой причине, как только разрешил личный медик маркизы, я безжалостно согнал Уве с кровати, пусть тот и беспрестанно кашлял, а в отхаркиваемой им мокроте нет-нет да и снова появлялись сгустки крови. — Держи! — ссыпал я в ладонь слуги полпригоршни серебряных монет. — Зачем это? — удивился школяр. — В ратуше просмотришь записи о девочках, родившихся пятнадцать — двадцать лет назад, оставшихся сиротами во младенчестве и отданных на воспитание дальней родне или в монастыри за пределами Риера. Обрати внимание на моровые поветрия и пожары, когда гибли целые семьи. Хорошо бы найти Марту. Уве недоуменно захлопал ресницами: — Нашу Марту? Я испустил горестный вздох: — Любую Марту, Уве! Любую! — Но зачем, магистр?! — Я не оставляю надежд пристроить ее в университет, а для этого неплохо будет обзавестись бумагами о рождении, да и подорожная ей вовсе не помешает. Уве насупился: — Собираетесь подделать документы? А почему просто не оформить все официально? Я покачал головой, поскольку не хотел оставлять никому ни малейшего шанса связать девчонку с разыскиваемой в Регенмаре ведьмой. Марта должна стать уроженкой Риера, никогда не покидавшей пределы империи, а никак не возникшей из ниоткуда бродяжкой сомнительной репутации. — Так проще! — отмахнулся я. — Иди! Что не потратишь, оставь себе. Уве задумчиво взвесил в руке монеты, кивнул и отправился выполнять распоряжение, враз позабыв обо всех неудобных вопросах. Оно и немудрено: врученных мною двух талеров на подкуп клерков хватало с изрядным запасом. Да что там с запасом! Если подойти к делу с умом, чиновники ратуши удовлетворятся и четвертью этой суммы. После я немного поколебался, но все же решил навестить Микаэля и проверить, как проходит его добровольное затворничество, а заодно оценить винный погреб маркизы. Отчет о ревизии был уже закончен и даже переписан начисто, оставалось лишь согласовать его с Адалиндой и выслать в Ренмель. Да нам и самим стоило как можно скорее выдвигаться в столицу. И без того задержались в Риере сверх всякой меры. Еще не хватало, чтобы канцлер счел эту задержку неуважением или того хуже — признанием вины. Кривясь от этих мыслей, как от зубной боли, я спустился на первый этаж и столкнулся там с Мартой, которая вознамерилась юркнуть на лестницу, но заметила меня и в нерешительности замерла на месте. — Далеко собралась? — поинтересовался я. — Тише, Филипп! — прошипела девчонка, приложив палец к губам. — Удрала от учителей? — Они меня с ума сведут! Я подступил к ведьме и наставительно произнес: — Это все в твоих собственных интересах! — Знаю, — понурилась та. — Знаю, Филипп! Только за седмицу из деревенской ведьмы не сделать благородной дамы! — Но можно заложить фундамент. — А еще можно свихнуться и кого-нибудь убить! — огрызнулась Марта. — Я больше так не могу! Я покачал головой, взял девчонку под руку и повел за собой. — Один час. Потом вернешься к занятиям. — Спасибо, Филипп! — Девчонка поцеловала меня в щеку и поспешила следом. — Как тебе платье? Красивое, правда? Мне сказали, это цвет морской волны! — Замечательное платье. — А ты когда-нибудь видел море, Филипп? — Один раз. — Оно действительно такого цвета? Я неопределенно пожал плечами. В день, когда я видел море, у него был цвет горящих кораблей и разбухших утопленников, дыма и огня. Императорские войска вошли в Баргу, объединенный флот Донского союза и Остриха жег рвавшихся из гавани еретиков, и вспоминать о тех красках совершенно не хотелось. — Филипп? — Платье лучше, — сказал я, открывая дверь винного погреба. Марта замешкалась на верхней ступени, и я легонько подтолкнул девчонку в спину, заставляя спуститься к едва разгонявшему темень подземелья огоньку лампы. Ведьма осмотрела ряды бочонков, заставленные бутылками полки, свисавшие из-под потолка колбасы и окорока, потом кисло глянула на восседавшего за столом Микаэля и страдальчески вздохнула. — Через час я сама отсюда с радостью убегу, — укорила меня девчонка. — Убежишь-убежишь! — подтвердил маэстро Салазар, перед которым стояло полдюжины откупоренных бутылок. Вскрывать бочонки он посчитал излишним, а из еды ограничился мясной нарезкой и краюхой белого хлеба. Я смахнул пыль с деревянного табурета и передвинул его Марте, девчонка осторожно присела на краешек, словно не желала помять или испачкать пришедшееся по душе платье, и с сомнением посмотрела на бутылки. Микаэль порылся в каком-то шкафу, выставил на стол еще две кружки и расплылся в счастливой улыбке. — Ну-с… С чего начнем дегустацию? — С чего-нибудь не слишком крепкого, — попросил я. — Надеюсь, сегодня все же смогу переговорить с маркизой. — Не торопись с этим, мне здесь нравится, — заявил бретер, разливая по кружкам вино. — Нет, серьезно, Филипп! Ты был прав! Целиком и полностью, как прежде не бывал прав еще никогда! — Я всегда прав. В чем конкретно я оказался прав на этот раз? — Доля в трофеях — это сущая безделица по сравнению со всем этим великолепием! — рассмеялся Микаэль, обведя рукой подвал. — Тут можно жить! Милость небесная, да я тут и живу! Могу запереться и вообще никуда отсюда не выходить! Здесь мне до конца жизни вина хватит! — Пьянь, — фыркнула Марта. Микаэль глянул на девчонку с таким видом, словно собирался отвесить затрещину, но вино настроило его на благостный лад. — Язычок свой раздвоенный прикуси, — лишь потребовал он и в несколько глотков ополовинил кружку. — Ты что несешь? — возмутилась Марта. — Я не… — Все вы, бабы, змеи! — отрезал маэстро Салазар, прищелкнул пальцами и выдал: Гадюка кусает и впрыскивает яд. Красотка травит душу, один лишь бросив взгляд! Ведьма допила вино, поднялась с табурета и сказала: — Пожалуй, пойду. — Иди-иди! — рассмеялся Микаэль. Я уселся на освободившееся место и передвинул бретеру опустевшую кружку. — Чего ты так на нее напустился? Маэстро Салазар неопределенно повертел в воздухе пальцами, затем махнул рукой. — Да ладно тебе, Филипп! Давай выпьем! И мы выпили, но я особо на вино не налегал и потому, когда в подвал сбежал растрепанный Уве, еще сохранял достаточную, пусть при этом и весьма относительную, трезвость мысли. — Проблемы? — поинтересовался я у школяра, когда тот облокотился на стол в попытке перевести сбившееся дыхание. — Не совсем, — невнятно ответил Уве и закашлялся, принялся отхаркивать мокроту.