Тряхнуло! Словно молния шибанула, от мокрой одежды повалил пар, а меня самого ведьмовская сила выгнула дугой, да так, что приложился затылком о землю. — Святые небеса! — только и выдавил я из себя, когда сумел глотнуть ставшего вдруг слишком уж густым воздуха. — Ой, — потупилась Марта. — Извини, я испугалась… — Всю силу разом выплеснула? — вздохнул маэстро Салазар, убирая шпагу в ножны. — Ну ты и бестолочь… Ведьма на него даже не взглянула. — Филипп, ты в порядке? — обеспокоенно спросила она у меня и дернула за плечо. — Филипп?! — Более или менее, — прохрипел я в ответ, хватанул ртом воздух и поморщился. — Скорее более, чем менее, но пока до конца не уверен. Спасибо, что в пепел не обратила. Марта обиженно засопела, а я поднялся на ноги, покрутил торсом и убедился, что никаких неприятных ощущений при этом не испытываю. А что волосы дыбом стоят — так ерунда, не смертельно. — Спасибо, — поблагодарил я девчонку, а вот на Уве посмотрел строго, будто на провинившегося ученика. — Что же молчит сеньор ассистент? — Простите, магистр… — поежился школяр, стянул с головы шляпу и почесал макушку концом волшебной палочки. — Мы должны были контролировать кусты на обочинах, но увлеклись беседой. Я увлекся… Он закашлялся, попытался сдержаться, не смог и сплюнул в дорожную грязь мокроту; ладно хоть без крови. — В следующий раз кого-нибудь могут убить, — без всякой жалости заявил я. — Больше такого не повторится! — пообещал Уве. Марта так и стояла, прижимаясь ко мне, ее отвлек окрик Микаэля: — Белобрысая тупица, бегом сюда! Маэстро Салазар времени зря не терял и на пару с Георгом занимался бледным как мел пареньком. Бретер перетянул обрывком веревки его руку чуть выше торчавшего из нее дротика, затем отломил наконечник и вытянул из раны древко; обильно потекла алая кровь, парнишка потерял сознание от боли. — Давай! — прикрикнул Микаэль на ведьму. — Помогай! Марта опустилась на колени и сразу закричала: — А что я могу сделать? Я опустошена! — Целитель должен лечить через силу! — последовал категоричный ответ. «Армейский целитель», — мог бы добавить я, но не стал вмешиваться и одну за другой начал расстегивать пуговицы камзола. Мокрая одежда неприятно липла к телу, меня пробрала дрожь. Скорее нервная — продрогнуть пока что не успел. — Достань из мешка запасную одежду! — приказал я Уве, а сам кинул камзол в ручей, прополоскал его в проточной воде и повесил сушиться на куст. Заштопать прореху будет не так уж сложно, а вот с кольчугой такой номер не пройдет, придется тратиться на починку. С правой стороны острие рогатины разорвало звенья, тут без кузнеца никак не обойтись. Я кое-как стянул с себя кольчугу, а следом и стеганый жакет, поменял штаны на сухие, надел сорочку, а от протянутого школяром парадного камзола отказался. Вылил из сапог воду, надел их и прошелся по обочине, высматривая слетевшую с головы шляпу. — Магистр… — с несчастным видом произнес Уве. — Умолкни! — потребовал я, пригладил волосы ладонью и водрузил на макушку помятый головной убор. — Надеюсь, сегодняшнее происшествие послужит тебе хорошим уроком. Обучение — это хорошо, но не стоит забывать и об осмотрительности. Это не университетские аудитории, это реальная жизнь. Помнишь, сколько выпускников погибает в первые пять лет после выпуска? Школяр кивнул: — Помню, магистр. — Помни, — сказал я и отошел к телеге, на которую уже погрузили бесчувственного паренька. Но что-то Марта все же сделала, рана больше не кровила, дыхание стало ровным, а в осунувшееся лицо понемногу возвращались краски. — Вы спасли нас! Даже не знаю, как отблагодарить вас, сеньоры! — принялся заламывать руки Георг. — Видят небеса, я перед вами в неоплатном долгу! — Стол, постель и бадья с горячей водой его покроют, — сказал я. — Конечно, сеньор! Конечно-конечно! Мой жеребчик смирно стоял на обочине, я подошел к нему, вытащил из седельной сумы флягу и прополоскал рот. — Как-то мы непозволительно расслабились, — сказал Микаэлю после этого. — Нехорошо. Маэстро Салазар молча кивнул в знак согласия, но думал он точно о чем-то своем. О вине, скорее всего. Разлитый мех вот уж действительно, чего тут хорошего? ГЛАВА 4 Вильмштадт оказался забит паломниками до отказа, будто бочонок — отборной майнрихтской селедкой. Еще на подъезде к околице в глаза бросились многочисленные компании, которые устроились на ночлег прямо у дороги, после стали попадаться разведенные на полянах костры, и людей вокруг них бродило еще больше. В самом селении по улицам расхаживали патрули местных ополченцев, спать там не дозволяли даже нищенствующим монахам, гнали в шею всех, не делая поблажек ни калекам, ни юродивым. По словам Георга, свободных комнат на постоялых дворах не осталось еще седмицу назад, а на днях приезжим стали давать от ворот поворот и селяне, жившие сдачей жилья; просто не осталось свободных мест. Кому-то удавалось ночевать вповалку на верандах харчевен, на сеновалах и конюшнях, в сараях и во дворах гостиниц, остальные договаривались с владельцами земли и разбивали бивуаки за околицей. — Я бы и мансарду свою сдал, сеньоры, да боязно, — простодушно поведал нам возница. — Очень уж не люблю случайных людей в дом пускать. У меня дочери на выданье, мало ли что. Паломники к святым местам разные идут, на одних порча, у других дурной глаз. Страшно. — В прошлый приезд я такой ажитации не заметил, — хмыкнул я. — Ажитации, сеньор? — Столпотворения. — Сроду такого не было, — уверил меня Георг, — но сейчас паломников в монастырь не пускают… Возница осекся, когда на нем скрестились взгляды нашей четверки; очень недобрые взгляды, надо сказать. — Как? — округлил глаза Георг. — Вы разве не знали? Думал, именно из-за этого едете… — Из-за чего, любезный? — спросил Микаэль, и голос его скрежетнул оселком по зазубренному клинку. — Да откуда ж мне знать? — развел руками возница. — Просто не пускают никого в монастырь, и все. Ни благородных не пускают, ни монахов из других монастырей. И никто из местной братии в селе больше не появляется, спросить не у кого. — Давно? — Вторую седмицу люди разрешения ждут. — И что говорят? — уточнил я. — Ничего, сеньор, не говорят. Нельзя, говорят. Ждите. На выезде в ту сторону посты выставили, всех обратно заворачивают. Никогда раньше такого не было… Мы с Микаэлем переглянулись, и бретер пожал плечами. По запруженным паломниками улицам мы поехали к дому Георга; жил тот неподалеку от околицы в выстроенном на особицу двухэтажном доме с просторным задним двором. Раненого парнишку под охи и ахи дородной матроны и двух ничуть не менее пышнотелых девиц занесли в дом и уложили на кровать, а мальчишек помладше хозяин погнал обихаживать лошадей. Не обошлось и без распоряжений касательно ужина и обустройства на мансарде спальных мест для дорогих гостей. — Товар завтра сдам, припозднились мы сегодня, — сказал Георг, когда телегу загнали в добротный амбар. Я вопросительно глянул на него. — Товар не мой, — пояснил мужик, оглаживая бороду. — Я извозом живу. — Ясно, — кивнул я и спросил: — Что насчет горячей воды? — Все будет, сеньор. Сейчас все будет. Уже велел печь затопить. Поужинали плотно. За столом собралось все многочисленное семейство Георга, при этом тесниться не пришлось, в гостиной нашлось место всем. Еда была простой, но сытной, мы остались довольны. Разве что Микаэлю пришлось вместо вина пробавляться здешним пивом, зато и влил он в себя чуть ли не целый жбан. После начали собираться в мыльню, и Марта напросилась составить мне компанию, напирая на необходимость осмотреть рану. Я после недолгих раздумий дал на это добро. Ведьме была в образе юнца, так что никаких кривотолков наша совместная помывка вызвать не могла. А вот Уве необходимость идти в мыльню на пару с маэстро Салазаром в восторг не привела; с бретером он демонстративно не разговаривал и шагов к примирению совершать не намеревался. Я отозвал школяра в сторону и проникновенно заглянул ему в глаза: — Уве, у меня ваша грызня уже в печенках сидит. — Не я это начал! — нервно передернул плечами паренек. — Но ты можешь это закончить. Ты способен проявить благоразумие, Микаэль — нет. — Почему же? — Его мертвецы в спину подталкивают, не дают отступить.