— Тут не о чем спорить, девочка, — сказал он набычившейся Марте. — Его не переубедить. — Но почему? — захлопала ведьма своими длинными белыми ресницами. — Что такого в этих мощах? Какая нам разница, куда их перевезли?! — Филипп, ты объяснишь или я? — вздохнул маэстро Салазар. Уве, который понимал не больше Марты, завертел головой, переведя взгляд с меня на бретера и обратно. — О чем вы? — спросил он, даже позабыв на время о затянувшейся ссоре с Микаэлем. — При воссиянии тело праведника не всегда обращается в чистый свет, нетленные мощи встречаются не так уж и редко! — Встречаются-встречаются, — осклабился маэстро Салазар. — Особенно у торговцев реликвиями! Школяр это замечание проигнорировал и продолжил развивать свою мысль: — Да, святой Рафаэль — ученик Пророка, но я не понимаю, чем так важны его мощи! — Чем важны любые мощи! — фыркнула Марта. Я не удержался и щелкнул ее по лбу. — Думай, что, где и кому говоришь! — повторил я пожелание, не далее пяти минут назад уже высказанное Микаэлю, и пояснил: — Рафаэль воссиял вместе со своими спутниками в Зарьиной пустыни, но его святость оказалась нераздельно связана с мощами. Их удалось спасти от осквернения, все эти века они выставлялись то в одной церкви, то в другой, пока община Вакенхальде не собрала деньги на выкуп реликвии и не поместила их в кафедральном соборе. Марта засопела, но прерывать меня не решилась. И правильно сделала — на этот раз щелбаном я бы не ограничился. — И так уж получилось, что за все эти века мощи ни разу не возвращались в Зарьину пустынь. Ни разу. — Почему? — удивился Уве. — Политика, — хмыкнул маэстро Салазар. — Архиепископы Ренмеля и Миены уживаются друг с другом примерно так же хорошо, как кошка с собакой. — И сейчас впервые святость Рафаэля присовокупилась к святости трех его спутников. — Я прикрыл глаза и мечтательно улыбнулся. — Было бы воистину непростительно проигнорировать столь знаменательное событие. Марта закатила глаза, но от комментария воздержалась, а маэстро Салазар одним махом влил в себя остававшееся в кружке вино и поднялся на ноги: — Давайте собираться. Путь неблизкий, еще и на границе таможенники наверняка лютовать будут. В Лорании неспокойно. Бретер остро и неожиданно трезво глянул на меня, но я его намек проигнорировал, вытер о полотенце жирные пальцы и встал из-за стола: — На выход! С переходом через границу Лорании особых сложностей не возникло, хоть при виде таможенного поста, обустроенного сразу за мостом неширокой сонной речушки, меня и посетили определенные сомнения на этот счет. Службой там не манкировали, на дозорной вышке с бело-золотым герцогским флагом бдел караульный, полудюжина лучников со двора тоже не разбредалась, а у почтовой станции дежурили несколько конных егерей, готовых при малейших признаках опасности рвануть за подкреплением. Помимо всего прочего, в усиление постоянному гарнизону придали два десятка пехотинцев и фальконет. Сила тут для мирного времени собралась изрядная, ладно хоть еще солдаты разбили лагерь немного поодаль и в дела таможенников не лезли — и в том и в другом направлении груженные товаром возы и телеги пропускались без лишних проволочек. Нас усатый круглощекий капрал в выгоревшем на солнце мундире с герцогской нашивкой в виде трех золотых соколов на белом поле тоже долго мурыжить не стал, посмотрел подорожные, справился, куда направляемся, и вполне удовлетворился ответом о желании посетить монастырь Трех Святых. Сбор за пересечение границы с сотрудников Вселенской комиссии по этике он не потребовал, пришлось заплатить лишь за Марту. — Дорогу знаете? — сообщил таможенник, принимая серебряные крейцеры. — Направление представляем, — хрипло произнес Микаэль, который хоть и прихватил с собой мех с вином, но в дороге к нему не прикладывался и успел протрезветь. — Смутно. Таможенник хмыкнул, смерил нашу компанию задумчивым взглядом и вдруг рявкнул: — Георг! Окрик предназначался кряжистому мужичку в потрепанном повседневном платье, который приглядывал за тем, как дюжие парни скатывают по доскам из телеги и выставляют у крыльца харчевни бочонки; тут же на улицу выносили пустую тару. Кмет отвлекся на крик, что-то сказал невысокому жилистому пареньку, судя по сходству — сыну или племяннику, затем подошел и почтительно стянул с головы легкую соломенную шляпу. От его взгляда точно не укрылись ни наши волшебные палочки, ни пистоли и шпаги, да и мой служебный перстень говорил сам за себя. — Сеньоры направляются в монастырь Трех Святых, — объявил капрал. — Покажешь дорогу. Вопросительных интонаций в последней фразе не прозвучало, это был по-военному лаконичный и четкий приказ, и я счел нужным его смягчить: — Уверен, мы доберемся и сами. Но Георг, к моему удивлению, замотал головой: — Что вы, сеньор? Что вы?! Я из Вильмштадта, от нашего села до монастыря рукой подать! А захотите на ночь остановиться, найду место, не сомневайтесь! И денег за постой не возьму, только за харчи. Предложение это меня всецело устроило, и я спросил: — Долго вам еще? Георг обернулся, огладил кудлатую с проседью бороду и уверенно ответил: — Да, почитай, закончили уже. Четверть часа — и отправимся, а иначе впотьмах ехать придется. Нам такого не надо. Он даже передернул плечами, словно одна мысль о необходимости задержаться вызвала нешуточную обеспокоенность. Я решил, что четверть часа особой роли не сыграют, и кивнул: — Тогда по рукам. Мы ослабили подпруги и оставили лошадей и осла у коновязи, а сами расположились за выставленным на улицу длинным столом, сколоченным из добротных досок. Его ножки буквально вросли в землю, а выдубленная всеми ветрами столешница потемнела от дождей и снега, но ничуть не рассохлась. Еду заказывать не стали, ограничились пивом, от которого не отказалась даже Марта. Лето окончательно вступило в свои права, и солнце припекало так, что смалодушничать и снять кольчугу не позволила лишь полученная в Лаваре закалка. Закалка… да еще страх, ведь человеку в моем положении проще простого схлопотать стрелу на пустынной дороге. Заговоры будто обоюдоострый кинжал — режут без жалости всех посвященных в тайну; только расслабься и дай слабину, мигом кровушкой умоешься. Светлое вильмштадтское, которое привез в харчевню при почтовой станции Георг, отличалось легкой горчинкой и прекрасно освежало; выпил его с удовольствием. И не я один. Непривычная к столь жаркой погоде Марта после нескольких длинных глотков даже стянула с головы шляпу и принялась обмахивать раскрасневшееся лицо. Ее успевшие отрасти серебристо-белые волосы слиплись от пота и висели сосульками. Наш проводник все никак не мог закончить расчеты с владельцем заведения, и я заказал еще пива, а Микаэль, ничтоже сумняшеся, налил в свою опустевшую кружку вино из прихваченного в дорогу меха. — Не развезет тебя? — усомнился я. В ответ бретер удостоил меня хмурым взглядом и сделал добрый глоток пойла. — Развезет-развезет, — покивал он в силу природной склочности. — Но я предлагал в Вакенхальде заночевать! — В запределье тебя с такими предложениями! — огрызнулся я. — Тебя послушать, надо винный погреб выкупить и упиться до смерти! — Идея! — мечтательно сощурился маэстро Салазар, потом махнул рукой. — Да расслабься! Не развезет меня. Я только фыркнул и перевел взгляд на Марту и Уве, которые сидели друг напротив друга на дальнем конце стола. Школяр что-то втолковывал ведьме и увлеченно водил по столешнице пальцем, который то и дело макал в кружку с остатками пива. Девчонка хмурилась, но время от времени все же кивала. Судя по всему, Уве всерьез отнесся к своим новым обязанностям наставника, вот только объяснял подопечной не основы каллиграфии или арифметики, а какое-то из эфирных плетений и точно не базовую основу, а некий продвинутый узор. Слишком уж затейливый рисунок выводили его пальцы, да и на маэстро Салазара эта парочка исподтишка кидала взгляды более чем откровенные. — Наивные детишки задумали какую-то каверзу, — вздохнул Микаэль, пристально глядя в плескавшееся на дне кружки вино. — Кого-то сегодня точно отшлепают по тощей попке… — Не такая уж она и тощая, — усмехнулся я, допив пиво. Бретер посмотрел на меня с нескрываемым недоверием, и это смогло бы произвести впечатление, не зажмурь он при этом левый глаз. — Предупреждал же, — вздохнул я, — что развезет. — Развезло-развезло, — подтвердил маэстро Салазар. — Но в главном-то я прав, так? — Отшлепают, не сомневайся, — с ухмылкой подтвердил я. — Так или эдак. Микаэль кивнул, икнул и предупредил: — До ветру схожу. Он выбрался из-за стола и отправился в нужник, насвистывая на ходу. Шататься бретер при этом не шатался и пьяным отнюдь не казался, разве что излишне экспрессивно дирижировал сам себе рукой. Я оглянулся на телегу и увидел, что вдобавок к бочонкам в ней размешают еще какие-то тюки; погрузка уже явно подходила к концу. И точно — заметив мой интерес, Георг подошел, вновь стянул с головы шляпу и сказал: — Можем ехать, сеньор, если вы закончили. Я поднялся с лавки и хлопнул ладонью по столешнице: — Подъем! Марта и Уве встали из-за стола, при этом школяр так и продолжил что-то негромко толковать девчонке, да и когда мы забрались в седла, эта парочка стала держаться вместе и нас с маэстро Салазаром нагонять не спешила. Микаэль расправил усы и подмигнул: — Интригуют-интригуют! Я кивнул, но меня сейчас не особо интересовало, какую именно каверзу задумали разобидевшиеся на бретера юнцы, куда больше занимали тут и там зеленевшие листвой рощицы, словно специально предназначенные для укрытия в засаде. Впрочем, волновался на этот счет я недолго. Дорога оказалась оживленной, навстречу нам то и дело попадались катившие в сторону границы обозы, иногда мы и сами, хоть ехала телега не слишком быстро, обгоняли процессии пеших путников и тяжело нагруженные возы. Да и армейские разъезды в цветах герцога поначалу встречались едва ли не каждую четверть часа. Помимо кавалерийских отрядов, в приграничных землях герцогства хватало опорных пунктов, на околицах деревень и дворянских усадьб маячили сторожевые вышки, а замки окрестных сеньоров внушали уважение основательностью строений и высотой оград. Постепенно солдаты герцога перестали попадаться на глаза, на смену им пришли наемники и местное ополчение. Те по дорогам уже не разъезжали и бездельничали в поселениях, куда мы заворачивали, чтобы дать отдых лошадям и перевести дух самим. Солнце сегодня жарило просто немилосердно. Немного легче сделалось лишь к вечеру, когда телега, вслед за ней и мы, свернула с торного тракта и запылила по дороге, проложенной напрямик через поле. Солнце к этому времени уже начало касаться верхушек деревьев, одуряющая жара перестала давить своей незримой дланью, в траве застрекатали кузнечики, принялись с писком носиться над самой землей ласточки. — К дождю, — со знанием дела отметил Микаэль.