К его великому удивлению, в замочной скважине раздался щелчок ключа, и дверь распахнулась. На пороге стояла Таня, обнаженная, с ласковым, таким знакомым телом, но лицо девушки было как каменное — ни улыбки, ни надутых капризно губок — только ужас. Она втащила Вадима за рукав в спальню, захлопнула дверь и дважды повернула ключ в замке. — Ну вот, моя кошечка… Я знал, что твое сердечко не выдержит, смягчится. Дай-ка я на тебя посмотрю. Она была прекрасна. Теперь, после легкой ссоры, она была для Вадима даже желаннее, чем обычно. Просто загляденье, само совершенство. — Иди ко мне, моя дорогая… Давай обнимемся и все забудем. Таня отшатнулась от его протянутых рук, прошептала каким-то мертвым голосом: — Вадик… Я погибаю. — Что? — Посмотри, — она включила верхний свет, провела рукой по лицу, груди. — Вот, и вот, и вот тут тоже… Сначала Вадим ничего не понял, хотел даже поцеловать места, которых касался ее указательный пальчик. Но было в ее голосе и жестах что-то скорбное, отчаянное. Оболенский пригляделся и ахнул. Ее руки до самых плеч были покрыты мелкими белесыми бугорками и красной сыпью. Из вершинок бугорков сочился желтый гной. То же самое было на груди и, главное, на лице. Что за ерунда, подумал Оболенский, чувствуя могильный холод в груди. Покраснение кожи, сыпь, гнойные волдыри, которые вот-вот превратятся в язвы… Лоб его покрылся липким потом, он пошатнулся, схватился за грудь, стараясь унять бешенный стук сердца. Неужели оспа? Холера? Или чума?! Он отступил на шаг и рухнул в кресло. В ушах тонко звенела тишина, прерываемая жалкими всхлипываниями девушки. — Как?! Когда?! «О чем это я? Какая разница?.. Факт налицо. А для нее это хуже, чем смерть. Час назад она была королевой красоты, богиней, но вот колесо повернулось — и она рухнула с пьедестала прямо в грязь. А вместе с ней рухнули и все усилия последнего года, все любовно взлелеянные планы, расчеты на прибыль…» Он взглянул на гнойные бугорки на Танином лице, и его чуть не стошнило. «Какая мерзость, — подумал он. — Вот и все. Была королева — нет королевы. Не пить ей больше шампанское в дорогих ресторанах, не молоть чепуху модельерам и портнихам, не кокетничать, не кататься на яхтах, не хохотать в компании молодых и горячих почитателей… Даже Чингачгуку такая не понравится». — Вадичек! — она чесала руки и лицо, не замечая этого. — Помоги-и-и… — Да, да… Конечно… — Врача! Вадим! На корабле должен быть врач. Позвони! Сделай что-нибудь! Я не хочу — так… Я не могу… — Да, — Оболенский поднялся с кресла, подошел к телефону, поднял трубку. — Алло?.. Он говорил по телефону, а сам думал, что сейчас придут равнодушные люди в белых халатах, с марлевыми повязками на лицах, возьмут бывшую «мисс Россию» под белые ручки, покрытые гнойными язвами, и отведут в изолятор. И там ждет Таню одиночество, отчаяние и ужас. — …Да, да… Врача в двести третью каюту… Нет, не простуда. Нечто серьезнее. Да… Возможно, заразная… Я не знаю. Приходите немедленно, ей нужна срочная помощь. Он бросил трубку, повернулся к Тане, посмотрел ей в глаза, будто прощаясь. И тогда ее прорвало. — Я заразилась! — закричала она. — Тебя вылечат. Накинь что-нибудь. — Иди к черту! Ты не понимаешь… Тебе наплевать! Я заболела! Это нечестно… Это… Это… Она захлебнулась в рыданиях. Оболенский бросился к графину, налил в стакан воды, протянул Тане. Она ударила его по руке, и стакан упал на пол, покатился по ковру. Вадим не знал, что делать, как прекратить истерику, ведь в таком состоянии его подопечная могла выкинуть любой номер, например полоснуть по венам ножом. Его спас стук в дверь. В каюту вошел усатый человек в белом халате с чемоданчиком в руке. — Что случилось? — спросил он. — Вот… — Оболенский кивнул на рыдающую девушку. — Сыпь, язвы… По всему телу. — Я вижу. — Врача ничуть не смутило обнаженное тело заболевшей красавицы. — Так… Он подошел к девушке, наклонился вперед, рассматривая кожу на вздрагивающих от рыданий плечах. — Странно… Минутку. Врач натянул резиновые перчатки, взял руки девушки за кончики пальцев, поднес к самым глазам и озабоченно покачал головой. «Вот так, — понял Оболенский. — Все с этим врачебным осмотром понятно. Сначала изолятор, потом консилиум, обнадеживающие обещания, чудотворные микстуры и таблетки, а потом, когда пациент привыкнет к своей участи, — бац, заключительный диагноз: медицина бессильна. И тогда морг или, еще хуже, язвы по всему телу до конца жизни. Черт!.. А ведь уже на подходе столько контрактов!.. Нужно было продать девчонку германским парфюмерам! Все затраты бы окупились…» Врач закончил осмотр и легко похлопал девушку по плечу. — Идите, оденьтесь, моя дорогая. Простынете. Таня, всхлипывая, бросилась в ванную комнату. Врач устало посмотрел на Оболенского. Сердце Вадима Владимировича замерло, ноги сделались ватными, словно чужими. Чтобы не упасть, он прислонился к стенке. — Что с ней, доктор? — Странный случай… Н-да. Что она пила и ела последние два часа? — Немного шампанского… И клубнику — много, два полных блюда. — Понятно. Так я и думал… — Что? — У нее аллергия на клубнику. Вы раньше этого за ней не замечали? — Нет. Она часто заказывала клубнику… Все было в порядке. — Тем не менее у нее аллергия. Это факт. Клубнику придется исключить из рациона навсегда. Однако странно… Аллергия не возникает неожиданно в столь позднем возрасте. Боюсь, мы имеем редкий случай повышенной чувствительности организма на… — У нее аллергия только на клубнику? — нетерпеливо прервал врача Оболенский. — Должен вас огорчить. У нее идиосинкразия к некоторым веществам. Произошедшее внушает опасения, что теперь у «мисс России» может возникнуть аллергия на любые раздражители. — Какие? — Какие именно — трудно сказать. Необходимы анализы, стационарное обследование… Я могу порекомендовать… — Не нужно — Вадим Владимирович поманил доктора за дверь. — Можно вас на пару слов? У меня есть к вам одно предложение… Все случившееся нужно держать в секрете. Особенно от иностранцев… Понимаете?! Мир, понимаете ли, соткан из секретов и тайн, и если разорвать паутину… Пройдемте в мою каюту. У меня есть для вас небольшой презент. ГЛАВА ВОСЬМАЯ — И как же ты попал на бал? — допытывалась Аня. — В шапке-невидимке? — Что за фантазии?! — Но ведь пригласительного билета у тебя не было. А-а… Ты прошмыгнул через кухню! Признайся, я угадала! — Фи! Обижаешь. — Юрик наконец закончил румянить щеки и оторвался от зеркала. — Неужели ты всерьез думаешь, что я могу так низко пасть? Пробираться на праздник жизни с черного хода!.. Это, по меньшей мере, вульгарно. Я вошел на общих основаниях, через парадный вход. И пригласительный билет у меня был. — Откуда? — От верблюда! — отрезал Юрик. — Какая ты, право, настырная. Нет в тебе ни капли тактичности. А еще говорят, что женщина — сосуд мягкости и терпимости! Я всегда знал, что это глупости. — Врешь ты все! — сменила тактику Анна. — Сунул двадцатку помощнику младшего поваренка, вот он тебя и протащил на бал… В большой суповой кастрюле. — Ну, знаешь!.. Мне дал билет сам Шорохов! Не ты одна умеешь знакомиться с важными людьми! — Алексей Андреевич? Распорядитель бала? — Для кого Алексей Андреевич, а для кого и Лешик, — со значением заметил Юрик. — Так… Значит, он… — Ах, оставь! Лешик — очень милый и нежный мужчина. Не то, что этот грубый мужлан… Как его?.. Моховчук. — Кто такой? — Тот, что вчера ножи бросал. Полено неотесанное! Ну, в перьях весь, в раскраске…