— Второй пункт, — невозмутимо продолжал Бойко. — После нашего отъезда вы лично должны сжечь в кремационной печи гроб с телом усопшей. Урну с прахом вручите лично мне. Это возможно сделать? — Вполне. Хотя я не совсем понимаю смысл инструкции, но, похоже, никакого криминала здесь нет. Правда, кремацией заведует специальный работник, но я его заменю. — Отлично. Третий пункт: церемония на кладбище отменяется. Вы же сами понимаете, что глупо хоронить пустой гроб. — Понимаю. Все это странно, но… Вероятно, ваш друг — видный бизнесмен — не хочет присутствовать ни при кремации, ни при похоронах. Но зачем вам пустой гроб? — Сувенир, — холодно сказал Бойко. — Еще какие-нибудь вопросы будут? Эта фраза вовсе не была приглашением задавать вопросы, скорее наоборот. И Колобок это понял. В конце концов, какое ему дело до сумасбродства клиентов?! — Вопросов нет. — Тогда переходим к четвертому пункту. А четвертый пункт требует соблюдения тайны. Никто, кроме нас с вами, не должен знать об инструкциях. Я не хочу, чтобы злые языки трепали мое имя или имя моего друга. Плата за вашу тактичность составляет половину суммы. — А сколько составляет вся сумма? Бойко достал из внутреннего кармана пиджака тугую пачку стодолларовых купюр и протянул ее Колобку. Тот ошалело принял банкноты, удивленно присвистнул. — Все будет по высшему разряду, — хрипло сказал он. — Согласно инструкциям. Можете не беспокоиться. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Оболенский спустился в подвал следом за Бойко и огляделся. Помещение было погружено в полумрак. Дрожащие язычки свечей образовывали островки света, сквозь которые проступали контуры магических знаков. Одни из них были похожи на перевернутые звезды, другие — на спирали, но общий замысел рисунка терялся в темноте. У дальней стены на постаменте стоял гроб. Зеркальные плоскости на потолке и стенах искривляли пространство, разбивали его на отдельные фрагменты или, наоборот, повторяли целое бесчисленное число раз. Пламя свечей дробилось, и отражения света метались по залу, множились, смешивались с тенями, пол отражал потолок, потолок — пол, и оба они — закрытый гроб. Из невидимых динамиков лилась негромкая музыка, а вместе с ней по залу распространялся запах ладана. Вадим Владимирович стоял посреди зала, одурманенный едва уловимым запахом тлеющих благовоний, и думал, что находится в могиле или на дне кратера. Сгущался полумрак, слышалось легкое бульканье вязкой грязи, кипение лавы, которая клокотала в прерывистом блеске свечей. Вот-вот должно произойти чудесное превращение. И в предвкушении этого чуда предметы в зале начинали жить: стоило отвернуться, как они раздавались в размерах, шевелились, танцевали, как лунные тени над спящей трясиной. Сиреневые штандарты, покрытые золотом каббалистических знаков, чучела филинов и сов, скульптурки скарабеев, каменные маски, гонг, поддерживаемый двумя переплетенными змеями, корона, два треножника с эмблемами Солнца и Луны — все дышало жизнью, все тянулось из темноты к язычкам пламени. Бойко был одет довольно странно: его тело было обернуто в голубое, усыпанное золотыми звездами полотно. Красная лента перекрещивалась на его груди и спине, а на голове красовалась чудная шляпа, напоминавшая головные уборы средневековья. Поля шляпы были украшены двумя красными розами. — Встаньте у изголовья гроба, — шепотом приказал Владимир Семенович. — Мы с вами одни здесь. Я даже охранников отпустил. Никто не должен нарушить ритуал неосторожным словом. И вы молчите, каким бы странным вам ни казалось происходящее. Бойко нагнулся и поднял с пола длинную трубу наподобие тех, в которые дудят герольды при прибытии сюзерена. От гроба исходил запах гнили, затхлости и плесени. Вадим Владимирович задыхался в этих испарениях склепа. Ему казалось, что он тонет в ядовитой жиже, текущей из ниоткуда в никуда. И тут грянула труба… * * * Аня захлопнула дверцу машины, и такси укатило в город. — И что теперь? — спросил Матвей. — Теперь мы отыщем Ольгу и поговорим с ней. Все ей расскажем. — Ты думаешь, она здесь живет? — Профессор обмолвился, что часто встречается с ней у реки. Значит, Ольга живет у Бойко. В гуще, можно сказать, событий. Наверняка она что-то видела, что-то слышала, что-то показалось ей странным. Мы поделимся своими вопросами, она — своими, и вместе отыщем ответ. — Если Бойко каким-то боком причастен ко всей этой истории, он ни за что не допустит нашей встречи, — заметил Матвей. — А мы не будем у него спрашивать. — Это как же? Грабеж со взломом? Выкрадываем девушку, как джигиты невесту? Потом допрос с пристрастием, и все вместе берем Бойко за жабры? — Примерно так. Чтобы спасти шкуру, Бойко выложит о Профессоре всю подноготную. — Дался тебе Профессор!.. При чем здесь он? — А часы? — Подумаешь, часы! — Вот и подумай! — Наверное, никого в доме нет, — с надеждой произнес Матвей. — А машина во дворе? — Да, действительно… Странная такая. Черт, это же катафалк! — Странные дела творятся в датском королевстве… — прищурилась Аня. — А рядом, между прочим, машина Оболенского. — Ты уверен?! — Мне ли не знать «Мерседес» Вадима Владимировича?! С тех пор, как моя собственная машина безвременно угасла, я с завистью смотрю даже на «запорожцы». Вон, видишь, характерный изгиб бровей… то есть бампера. — Брось ты! Скажи еще о характерном прищуре фар. — Ладно, ладно… я узнал номер машины. Ты же знаешь, какая у меня память на числа. — Ясно. Открывай ворота! — Нет, лучше не нужно. А вдруг они на сигнализации. — Тогда пошли в обход. Должна быть задняя калитка. Чуть что, перемахнем через забор. — Экая ты боевая… Через забор… Твои криминальные наклонности начинают меня тревожить. — Не волнуйся. Старший лейтенант Агеев на нашей стороне. Он вытащит нас из тюрьмы. — Твоими бы устами… Ладно, пошли. Только помяни мои слова, добром это не кончится. — Я все продумала. Ты же меня знаешь! — В том-то и дело… * * * — …Я не принадлежу ни к какому времени, ни к какому месту. Я существую вне времени и пространства, и ангел-хранитель покинул меня: я один, я — все. Перед Бойко — небольшой алтарь, на нем лежала обтянутая черной кожей книга. Рядом с книгой — песочные часы, струйкой песка отмеряющие время. Слова заклинания были тяжелыми, как гранитные плиты. Каждое слово эхом отражалось от далеких стен, ударялось о потолок и замирало. Оболенский был не в состоянии следить за смыслом. У него разболелась голова, и запах ладана стал осязаем, превратился в густой кисель, в котором вязли мысли. На какой-то миг в него вселился страх оказаться среди теней, раствориться в отражениях зеркал, исчезнуть без следа среди испарений, шипения, бульканья. — …Я работал с красной ртутью, ферментами спирта, сублимировал соли меди и серы. Я закалял железо и сталь в живой и мертвой воде, настоянной на яичной скорлупе, мышьяке, купоросе и каменной соли. Я использовал нашатырь и дробленое стекло, селитру и натриевую кислоту, карбонат калия и налет винного камня. Я использовал все: волосы, ногти, кровь, душу Меркурия, небесный металл. Я бросил на жертвенник вино и кристаллы упавших звезд, сперму и чистотел. Я перемешал пепел в молоке белых кобылиц… По обе стороны Бойко стояли на двух треногах символы Солнца и Луны. Они были покрыты то ли алюминиевой фольгой, то ли металлическими пластинами, и пламя свечей озаряло полированные поверхности. — …Соломея, дочь ирода Великого, что просила в дар голову Иоанна Крестителя… Вирсавия, ради которой согрешил царь Давид… Далила, предавшая Самсона… Астарта, совратившая в Ханаане сынов Израилевых… Милитта, царица Савская, которая отдала свои сокровища Соломону и похитила его мудрость… Призываю и заклинаю вас таинством измененного облика… Совершенно неожиданно от пола начало подниматься голубое облако — шелковистая дымка. Отдельные хлопья цеплялись друг за друга, а затем, подхваченные сквозняком, взлетали, словно клубы сахарной ваты, проплывали над гробом и снова опадали, сбивались в комья. Это было необыкновенное зрелище: голубое одеяние Бойко растворилось на фоне голубых же хлопьев тумана, и фигура исчезала — оставалось только лицо. А когда клубы опадали, из голубой темноты, из ничего, вновь выступало одеяние жреца, и его рука, сжимавшая эфес старинной сабли, и алые ленты, перекрещенные на груди. А потом облако растаяло, и Оболенский увидел на крышке гроба плетеную корзину. Бойко кончиком сабли откинул крышку, и оттуда поднялась королевская кобра — огромная, со вздувшимся капюшоном и ледяным взглядом. Змея чуть повернула голову и уставилась на Оболенского. Вадим Владимирович почувствовал, как в затылке вспыхнула боль. Будто кто-то невидимый железным обручем сдавил голову и теперь затягивает кольцо медленными поворотами ключа. Боль становилась невыносимой. — …Призываю вас, демоны тьмы Азелиэл, Асириэл, Армадиэл, Бармиэл, Гедиэл…