Не лучше чувствовала себя и Аня. Между ней и рассерженной коброй было всего около метра! Измайлова видела прямо перед собой четкие вертикальные зрачки змеи. «Все, — подумала Аня. — Сейчас она цапнет меня за ногу — и все. Прощай, мама!.. Как же с ними факиры справляются?.. Дудочка! Только нет у меня дудочки, да и играть на ней я не умею… К тому же говорят, змеи глухие. И еще… — Аня лихорадочно вспоминала все, что ей когда-либо приходилось читать о змеях. — И еще они могут гипнотизировать! Посмотрит на тебя — и ты ни рукой, ни ногой пошевелить не можешь. Так что, милая моя, драгоценная, не смотри ей в глаза. И не двигайся. Во всяком случае, резко. О господи!.. Откуда?! Как?! И что прикажете делать?!» — Кровать, — прошелестел за спиной Юрик. — Двигай за кресло, а потом прыжком на кровать. Там она не достанет. Может быть… Сам он крался вдоль стены к стеклянному столику. Вот он схватил его за ножки и выставил перед собой, как прозрачный щит. Кобра почувствовала движение, отвернулась от Ани и зло уставилась на Юрика. — Аня, давай!.. Я ее отвлеку. Измайлова, не дыша, попятилась, медленно поднялась на ноги и резким прыжком вскочила на кровать. Королевская кобра поползла к Юрику. — Эй, ты!.. — забормотал Юрик. — Ты чего?! Ну-ка прекрати! Отступать было некуда. Какой слабой защитой показалось Юрику стекло! Кобра замерла, потом поднялась еще выше. На некоторое время она застыла перед Юриком в неподвижности. Потом последовал неуловимый бросок… Раздался глухой хлопок. Змея ударилась о стеклянную крышку стола и отпрянула. Юрик почему-то начал хихикать. Все произошло так быстро, что Аня ничего не успела заметить. Казалось, что никакого броска и не было, если бы не истерический смех Юрика и не мутное пятно яда на крышке стола. «С зубами у нее все в порядке, — отметила про себя Анна. — Юрик интересовался, не вырваны ли… Так вот — не вырваны». Юрик засмеялся еще громче, будто вспомнил какой-то забавный случай. А потом он совершил нечто удивительное. Аня так и не поняла: может, у него ноги подкосились, а может, от отчаяния и безысходности он преисполнился отваги… Как бы там ни было, Юрик неожиданно рухнул на пол, придавив двухметровую змею стеклянной крышкой стола. — Беги! — закричал он. — Я — следом. Быстрее! Надолго меня не хватит! Не раздумывая, Аня метнулась к двери, рванула ее на себя и вывалилась в коридор. Через мгновение из каюты выскочил Юрик, захлопнул дверь и отпрыгнул в сторону. Он уже не смеялся, что-то хотел сказать, но слышалось только невнятное мычание — челюсти его свело судорогой. А по коридору к ним направлялся стюард — хотел выяснить, что означают все прыжки и коленца, которые выделывают эти сдвинутые пассажиры. Анне вдруг показалось, что стюард странно напоминает человека, которого она где-то видела раньше. Да и стюард повел себя как-то необычно. Заглянув в каюту, он не стал туда входить и, отвернув от Ани лицо, быстро зашагал к трапу. Вдруг Аню осенило: стюард очень похож на старшего лейтенанта. Как его? Да на того, которого она в шутку назвала лейтенантом Коломбо. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Казалось, солнечные лучи никогда не проникали внутрь концертного зала. Здесь царили вечные сумерки, таинственные, неопределенные, расцвеченные разноцветными отблесками витражей на иллюминаторах и оранжевыми огоньками настольных светильников. Бар с морским названием «Кальмар» по вечерам являл собой самое безалаберное, самое многолюдное и шумное зрелище на теплоходе. Прохладное помещение с литыми морскими коньками на входных дверях, зеркальными стенами, с изумрудными водорослями над стойкой с ужина до поздней ночи было переполнено народом. Основное веселье начиналось вечером, после семи часов. Если не было концерта, то сюда вваливались шумные толпы пассажиров, и вместе с ними водворялась атмосфера полной анархии, приводившей в отчаяние бармена и официанток. Отдыхающие — народ совершенно отвязанный. Молодые парни и девчата, начинающие предприниматели и восходящие звезды шоу-бизнеса, артисты, фотографы, телевизионщики и, наконец, бизнесмены в бордовых пиджаках — все они были на равных, все общались, танцевали, пили, старались перекричать друг друга, и все это на фоне оглушительной музыки и гама. Но сейчас здесь было тихо. Вечер еще не начался. — …Твой номер меня просто поразил. Да… В самое сердце, — улыбался Оболенский. — Совершенная красота и воплощенное зло! Ведь красота твоя очевидна, а змея — это и есть сам дьявол во плоти. — Вадим Владимирович сделал театральную паузу. — Так, во всяком случае, говорят. Но что мы знаем о дьяволе, уважаемая моя заклинательница змей? Что мы вообще знаем о зле? Девушка сидела напротив него и лениво тянул, через соломинку коктейль. Она все еще была в сценическом наряде, не успела переодеться, потому что Оболенский стащил ее прямо со сцены, закружил в комплиментах, усадил за столик. Моховчук чуть успел сунуть ей пачку «Мальборо» — диктофон. Это было неожиданно, и Оля нервничала. Со бытия развивались не по сценарию. Не она, а Надя должна была сидеть за столиком и записывать воркование Оболенского на пленку. Девушка оглянулась в поисках Моховчука, но того в зале уже не было. «Вот так всегда, — подумала она. — Когда нужна помощь, ее неоткуда ждать. Ну куда же он делся? Схватил корзину со змеей и исчез. Ну и пусть. К черту! Пусть все идет, как идет». — Мир полон тайн, моя красавица, — продолжал Вадим Владимирович. — Тайны бесплотны, но имеют символы: каждая — свой. Все в этом мире спрятано за символами. Но иногда люди неверно трактуют значения символов. Например, женское тело считается символом красоты, а изначальное зло якобы прячется за символом змея. При этом обычно вспоминают, что именно змей соблазнил Еву, с чего и началась вся эта наша катавасия. А разве это плохо? Что такого злого совершил змей? Он всего лишь открыл нам глаза Понимаете меня? — Ну… Да. Конечно. Ольге наскучил разговор, но отмалчиваться нельзя. Бойко будет прослушивать ленту и не потерпит нарушения правил игры. Ольга поправила пачку сигарет, пододвинула ее поближе к Оболенскому. Она знала, что Вадим не курил сигареты, только сигары, и потому не опасалась, что диктофон будет обнаружен. — Ах вы, моя умница! Все верно! Не существует ни добра, ни зла по отдельности. Это признает и на этом базируется вся архаическая философия. Добро и зло слиты воедино: для простоты скажем, что красавица и змий — еще один символ этого неразрывного единства. Красота и мудрость… Ведь змея всегда являлась символом божественной мудрости, совершенства, возрождения и бессмертия. Но эти невежественные христиане не поняли змия и сделали из него нелепый жупел, называемый дьяволом. Но мы-то с вами знаем, верно?. Помните, еще Моисей говорит в Книге Бытия, что змий — это самое духовное из всех существ? Не помните?.. Тогда верьте мне на слово. Я не обманываю. Да и как можно обманывать такое прелестное существо?! Оболенский замолчал, откинулся на спинку стула, разглядывая собеседницу. Любовался. Потом подозвал официантку и заказал бутылку ликера. — Спиртное полезно в умеренных дозах, — сказал он Ольге. — Особенно ликеры. Сахар стимулирует работу мозга, это доказано. А хорошо отлаженный мозг более чутко прислушивается к велениям сердца. Не так ли, моя птичка? — Конечно, — кивнула Оля. Она чувствовала себя полной дурой. Ей непонятна была тема разговора, ей не нравились все эти «птички» и «рыбки», но приходилось сидеть, с готовностью соглашаться со всякими глупостями и загадочно улыбаться. Хорошо еще, что Оболенский сам подошел к ней и не пришлось вешаться ему на шею, как шлюхе. Почему Моховчук поручил это дело ей? У Нади получилось бы в сто раз лучше. Неспроста, ох, неспроста… Надька даже на сцену не вышла: после номера с коброй Иван свернул представление и кивнул Ольге на Оболенского. Мол, начинай — клиент созрел. — Твой танец — не просто эстрадный номер! Это таинство, мистическое откровение, символ животворящей силы любви. Красота, прикасающаяся поцелуем к мудрости… Ведь даже Иисус принял змия именно как синоним мудрости, и это отражено в его учении! «Будьте мудры, как змии», — говорит он. А прекрасная девственница, целующаяся змея, — это символ вечности и бесконечности. Это — начало всех начал. Это — восхождение на круги бессмертия. Понимаешь?.. Этот поцелуй подводит нас к самой сути понятий добра и зла. Теплоход разворачивался, и вскоре с правой стороны концертного зала зажглись витражи. Цветные пятна заиграли на зеркальных стенах, запрыгали по рядам бутылок, отразились на потолок. Вместе с тем сгустились сумерки, и были они такими же тягучими и сладкими, как ликер. Краем глаза Оля заметила, что в бар ввалилась веселая, уже основательно нагрузившаяся компания. Трое парней: один — высокий, другой — патлатый и третий — коренастый крепыш, которого приятели называли Боханом. Парни расположились у барной стойки и сразу заказали по рюмке. Бохан уставился на Ольгу с самым вызывающим видом. Подмигнул заговорщицки, с намеком. Оля отвернулась. — Что же такое змея? — Вы у меня спрашиваете? — У кого же еще, мое золотко? — Ну, змея — это… Тварь привередливая, — выпалила Оля. — Какой же это символ мудрости, если я ее запросто обманула?! Теперь жрет карасей как миленькая! — Каких карасей? — удивился Оболенский. — При чем здесь караси? — А при том! Змея тоже кушать хочет! Ее кормить нужно. Мышами или крысами. А эта сволочь на мышей даже не смотрела. Ей только своих подавай! Каннибализм какой-то! Питается, гадина, исключительно своими собратьями: удавами, гадюками, другими кобрами… Из тех, что послабее. Это же королевская кобра! Гамадриада! Они жрут только себе подобных. А где мне столько змей набрать? На Птичьем обыкновенного ужа и то достать невозможно! Вот и пришлось ее обманывать. Вместо змеи кинула ей угря. Она и слопала. А через полгода и вовсе на карасей да лягушек перешла. Голод — не тетка. Верно, а? — Верно. Но… Хм… Вообще-то я задавал свой вопрос, имея в виду иные характеристики, не гастрономические. — Извините… Значит, я вас не поняла. По мне, змея как змея. Ужасная и опасная, злая и коварная… А я ее не боюсь. Опасаюсь, не более того. Вот так. — Ах, лебедушка моя! Ты наделяешь змею всеми набившими оскомину качествами. Ужасная и опасная, злая и коварная… Еще миг, и ты скажешь, что змея — это сам дьявол во плоти. — Вполне возможно. Потанцевали бы вы с мое вокруг корзины!.. Обычно мне понятно, как кобра собирается себя вести. Но иногда на нее такое находит!.. Ну точно дьявол! Так и норовит укусить. — Сам дьявол? Но ведь это полнейшая чушь! Глупость! Извини меня, голубушка, но жалкое пресмыкающееся не может быть символом дьявола, потому что никакого дьявола нет и в помине, что бы там ни говорили эти изуверы в сутанах! Потому что это именно они сами придумали и воспитали дьявола! И поставили его себе на службу! Дьявол — миф, пустая выдумка лживых святош! О, они знали, что делают! Ведь все народы без исключения поклонялись змию. Все! Египет, Индия, Греция, Рим… Весталки танцевали со змеями в руках, пифии вопрошали змей о будущем, жрецы называли змея создателем сущего. А ты говоришь: дьявол! — Я и не говорю. — Зри в корень, моя булочка! Пойми, что змий — это не символ зла и менее всего символ дьявола. Символ змия — круг, эмблема мудрости и вечной жизни, добра и света. Именно света. Но как разглядеть свет? Нужно сравнение, противоположность. И для этого обманщики в рясах придумали тень — так называемое зло. Потому что только тень позволяет свету проявить себя, дает ему объективную реальность. Теперь ты видишь? — Что? — Не видишь… Ты еще не вкусила плодов с древа познания добра и зла, как твоя прародительница… Кстати, ты никогда не задумывалась над тем, что это древо находится под полным контролем змия? — Нет, не задумывалась. Парни за стойкой опрокинули еще по одной стопке. Высокий и Патлатый начали что-то с шумом обсуждать. Бохан не вмешивался в разговор — его больше интересовали не споры между приятелями, а темноволосая куколка, что сидела за столиком вместе с носатым типом. Бохан давно бы подсел к прекрасной незнакомке, если бы не ее спутник, внушавший некоторые опасения: дорогая одежда, хозяйская манера поведения… Рядом с такими мужиками обычно слоняются телохранители. Бохан огляделся. Ни один из посетителей на охранника не тянул, и парень улыбнулся. «Смотри-ка, старый пень с длинным носом вывел кошечку из кордебалета полакать ликер! А у источника им повстречался он, Бохан. И начались тары-бары…» Бохан подбоченился. Он старался поймать взгляд красотки и оценить свои шансы, но девушка упорно отводила глаза. — А ведь это очевидно! — Оболенский подлил в опустевшую Олину рюмку немного ликера. — Древо познания взрастил именно змей. И тогда мне становится смешно! Меня просто хохот разбирает, когда я понимаю, как святоши извратили смысл Книги Бытия! Они, видите ли, обвиняли бедняжку Еву в совершении греха по наущению змия. Да только не было никакого греха, потому что змий и есть Бог, который буквально заставил Еву надкусить плод. А почему? — Почему? — Да потому, что хотел научить человечество женской красоте, раскрыть ему глаза. И сразу после этого возникла любовь, созидание, творчество, ибо творить может только влюбленная душа. В силу этого змий становится спасителем человечества, первым и основным символом бессмертия. И я преклоняюсь перед змеем! Что? Ты не согласна? Нет. Оля и не собиралась противоречить. Она размышляла над тем, почему Оболенский ведет такой разговор. Он фанатик религиозной символики? Или философские разговоры для него — один из способов затащить женщину в постель? Странный способ. Не слишком ли сложный?.. Босс говорит, что нужно быть проще, и к тебе потянутся люди. Вот она и сидит, потягивает ликер — сама простота и наивность. Наверное, скоро Оболенский перестанет развивать теории и начнет переходить к практическим действиям: попросит раздвинуть ножки… Черт! И это тоже нужно будет записывать на диктофон?! Ну нет, твердо решила Оля. Пусть Надька расхлебывается с ним сама. Ей это в кайф. Ольга отхлебнула из рюмки и покосилась на коренастого типа, который стоял у стойки и уже минут десять не сводил с нее масляных глаз. — Считается, что из-за Евы на род людской обрушились все беды и несчастья, — глухо говорил Оболенский. — Некоторые идут дальше и утверждают, что беды и несчастья обрушились на человека в момент создания самой Евы — женщины. И это уже не смешно. Хочется плакать. Голос Оболенского стал мягче, бархатнее. Проникновеннее. «Началось», — подумала Ольга. — Женщина… Без нее в сердце царит одиночество, чувства опустошены, и ты обречен на поиски пары. И только рядом с женщиной можно почувствовать себя мужчиной и ощутить свою силу. Символ Бога — круг, а символ женщины — перечеркнутый круг. Древние знали, что женщины ближе к Богу, потому что больше полагаются на чувство. Особенно те, которые пробуют творить из живого еще более живое: подруги, жены, возлюбленные… Особенно возлюбленные. Они дарят любовь и ведут к бессмертию. Это важнее всех условностей морали, которые тоже являются символами, но самого низкого порядка. Надеюсь, ты понимаешь, моя кошечка, о чем я?.. — Физкультпривет… кошечка! Бохан уселся на стул рядом с Олей, схватил рюмку Оболенского и выпил ее залпом. — Какая дрянь! — деланно возмутился он. — Разве можно пить это засахаренное пойло? Я должен… Нет, я просто обязан угостить тебя чем-нибудь более приличным. Эй, Майкл, неси сюда пузырек коньячку. Будем знакомиться. Такие красавицы нынче редкость, — он посмотрел на Оболенского. — Верно, боров носатый? — У тебя плохие манеры, — холодно заметил Вадим. Он потянулся к своей рюмке и выплеснул остатки ликера в лицо Бохана. Парень моментально среагировал, будто ждал нападения. Он уклонился в сторону, и брызги пролетели мимо, не оставив никаких следов. — Что такое?! Дядя показывает свой норов? — осклабился Бохан. — Я и сам кое-что могу тебе показать. Только не думаю, что тебе это понравится!.. Не бережешь ты, дядя, свое здоровье. Не любишь ты себя. «Нужно бы ударить его по губам, — подумал Оболенский. — С размаху, в кровь, пронзить окриком». Но на ум ничего не приходило, потому что слова знает только мудрость, а ненависть слов не знает. — Вон отсюда! — прошипел Вадим Владимирович.