— Н-да… — согласился Шорохов. — Все! Спасибо, красавицы. — Он обернулся к Ивану: — Они больше ничего не умеют? — У Оли есть номер «Поцелуй кобры». Танец со змеей. А Надя, вторая девушка, споет несколько песен. У нее неплохой голос. — Что ж, давайте посмотрим. Юрик, тебе удобно? Не хочешь что-нибудь выпить? — Виски, если можно. Только не нашего разлива, а шотландский. Есть? — Для тебя найдем. Юрик улыбнулся. Каковы бы ни были его пристрастия, победу он всегда предпочитал отмечать настоящим мужским напитком. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ — Аня! — Юрик шутливо погрозил пальцем. — Наконец-то я тебя нашел! Нужно поговорить. Такие новости, такие новости!.. Правда, они не очень радуют. Где ты шляешься?! Я уже все палубы обегал — тебя искал! — Я тоже все палубы обегала… — Измайлова засунула ключ в замочную скважину двери. — Только без толку. — Меня искала? — Нет. Оболенского. И куда он запропастился?.. — Он в баре. Беседует с Повелительницей змей. Я только что оттуда. Хотел тебе сказать, что… — Тихо! В каюте зазвонил телефон. Аня стала лихорадочно крутить ключ в замке. — Черт! Это Оболенский! А я… — она чуть не плакала. — Замок, что ли, сломался? Ключ не поворачивается. — Дай-ка я попробую… Юрик взялся за ключ, налег на дверь. Неожиданно дверь сама распахнулась. — Елки зеленые! Да она у тебя не заперта! А мы тут мучаемся… — Странно… Я точно помню, что закрывала каюту. Там же аппаратура! — Аня бросилась к телефону. — Алло! — Эх, девичья память! Она как ромашка, — буркнул под нос Юрик. — Тут помню, тут не помню.» — …Да, да, Вадим… Это я. Что? Но ведь мы условились определенно?! А в чем дело? Вы меня без ножа режете!.. Что?.. Мне тоже очень жаль… Аня положила телефонную трубку и без сил рухнула в кресло. — Отказал… — растерянно сказала она. — Это же надо: отказал! И никаких теперь съемок. — Я же тебе про это и хотел сказать! А ты не слушаешь. Вечно вы, женщины… — Все летит к черту!.. — застонала Измайлова.:— Что же это за невезение такое?! Антонов меня съест, утопит в закрепителе, разрежет на лоскутки!.. — Ладно, ладно… Будет тебе… — пробовал ее успокоить Юрик. — Ты ни в чем не виновата. Ну, отказал тебе Оболенский… Он же хозяин: хочет — пообещает, хочет — возьмет обещание обратно… — Но почему?! Все было договорено! Не понимаю… Ничего не понимаю! — Значит, причина у него была. — Какая причина? — Веская, — многозначительно произнес Юрик. — Без причины даже раки не свистят. Вот так-то. — Ага… — Аня оторвала руки от лица, пристально посмотрела на своего помощника. — Ну-ка, выкладывай все, что знаешь! — Оболенский просил меня никому ничего не говорить, — замялся Юрик. — Держать все в тайне. Я пообещал… Как откажешь такому мужчине?! — Юрий! — в голосе Измайловой зазвенел металл. — Не вынуждай меня прибегать к насилию! Я… Я не знаю, что с тобой сделаю!.. Я тебе… — Тихо, тихо… Ох уж эти женщины!.. Такие нервные! — Юрик отступил на шаг, ближе к двери. — Да тихо ты! Не подходи. Скажу, все скажу. Так и быть, нарушу слово. Все равно Оболенский не в моем вкусе… Все дело в его подопечной. У нее что-то с лицом… И с руками. — Говори яснее! — Сам точно не знаю… Оболенский говорил полунамеками, темнил, нагонял туман… — Рассказывай все по порядку! — приказала Аня. — Я хочу выяснить, в чем тут дело. Давай, давай… Не ломайся. С чувством, с толком, с расстановкой… — Ну, сидели мы… Смотрели с Лешиком псевдо-индийские танцы… За спиной зло пыхтел Чингачгук. Я его пыл урезал! Любо дорого посмотреть! А тут прибегает Оболенский. Лица на нем нет, в глазах безнадежность, словно подписали ему смертный приговор и амнистии не предвидится… Нос, понимаешь, висит, как хобот у раненого слона… Аня слушала и кивала. Рассказчик из Юрика был самый бестолковый. Он перескакивал с пятого на десятое, то пропускал узловые моменты, то, наоборот, уделял повышенное внимание незначительным мелочам. Тем не менее постепенно из разрозненных сцен, лирических отступлений и наивного бахвальства перед Измайловой возникла цельная картина. Выходило, что Оболенский заглянул в концертный зал совершенно случайно: хотел пропустить рюмку-другую, а может, посидеть в одиночестве. Но тут он увидел Юрика и вспомнил дифирамбы Измайловой относительно его искусства визажиста. Не долго думая, Вадим отозвал Юрика в сторонку и принялся путано втолковывать ему, что иногда люди попадают в сложные ситуации, и что порой бескорыстная помощь профессионала поистине бесценна, особенно если хорошо оплачивается, и что мир соткан из секретов и тайн, и если разорвать паутину молчания, все полетит в тартарары… Короче, Вадим находился в крайне затруднительном положении больного, который пришел на прием к врачу, но стыдится рассказать о своем недуге. Он совершенно заморочил Юрику голову, и когда тот наконец поинтересовался, в чем, собственно, дело, Вадим промямлил, что ему нужен совет специалиста. — Он спросил, можно ли что-нибудь сделать с кожей, покрытой язвами и сыпью, — сказал Вадим. — Я, естественно, посоветовал обратиться к дерматологу. Мол, если ваша кобыла запаршивела, ее нужно вести к ветеринару, а не укутывать ее пудру и румяна. Шила, мол, в мешке не утаишь. Похоже, мнение специалиста, каковым Оболенский считал Юрика, оказало благотворное влияние. Вадим Владимирович пробормотал, что уже принял соответствующие меры. А тебе просил передать, что насчет Кустодиевой нужно обращаться не к нему. К его великому сожалению, он был вынужден спешно продать все права на «мисс Россию» немецкой парфюмерной фирме. Впрочем, он сказал, что сам сообщит тебе обо всем по телефону. — Ни о какой немецкой парфюмерной фирме он мне не говорил! — Наверное, сделка хранится в секрете, — пожал плечами Юрик. — Я так понял, что немцы сильно лопухнулись — купили кота в мешке. С Кустодиевой что-то не в порядке — может, ветрянка, может, еще какую заразу подхватила. Что-то с кожей… Не знаю. Но теперь «мисс Россия» нефотогенична. И это, скорее всего, надолго. Иначе Оболенский не спешил бы так резво от нее избавиться. Бизнес есть бизнес. Бедная девочка! Но мне почему-то ее нисколько не жаль. — Мне почему-то тоже. — Измайлова вспомнила надменный взгляд Кустодиевой. — Дальше-то что было? — А дальше, любопытная моя, началось нечто потрясающее! Собственно, поэтому я к тебе и заглянул… Юрик явно заволновался, глаза его заблестели, он начал спотыкаться на каждом слове, будто не находил достаточно точных сравнений. — Не знаю, как и сказать… Короче говоря, девчонка Моховчука, та, в которую он томагавки бросал… Я думал, она так — дешевка… Но фигура у нее неплохая, должен признать. И в целом она — даже очень… Так вот. Представляешь, пока мы точили лясы с Оболенским, эта девчонка притащила плетеную корзину. Музыканты за сценой повели мелодию «Пожар над Дели», а подруга сбросила крышку с корзины и начала вокруг нее песни петь да танцевать. Мы смотрим — ничего не понимаем. Но тут из корзины вдруг поднимается голова здоровенной зверюги, надувается капюшон с этаким характерным рисунком очков… Мы с Оболенским просто ахнули — королевская кобра! Аня поежилась. Она панически боялась мышей, крыс и особенно змей. Это был инстинктивный страх, не имеющий ни корней в прошлом, ни оснований в настоящем: Аня не посещала серпентарий и в лес, а тем более в индийские джунгли не собиралась. Но в кошмарных снах ей иногда снились клубки змей, и потому достаточно было даже простого упоминания об этих тварях, чтобы ей стало дурно. А Юрик, не замечая побледневшего лица Измайловой, продолжал свой рассказ. Он говорил взахлеб, восторженно, самозабвенно, размахивая руками. Видно, номер со змеей основательно потряс его воображение. Даже речь его изменилась: посыпались образные сравнения, метафоры, характерные детали, точные формулировки… — …Девка танцует, звенит бубенцами на запястьях и щиколотках, а я ее даже не вижу. В глазах только это чудовище. Жуть! Подняла голову из корзины почти на метр и начала раскачиваться. Тоже, значит, танцует. Мы с Оболенским как завороженные подошли ближе. А глаза у этой твари — лед. Круглые, немигающие, с вертикальным зрачком… Смотрят холодно — прямо мороз по спине. А потом кобра перестала раскачиваться, замерла, как изваяние, и только на мгновение из пасти показывался раздвоенный язычок, трепетал, как мотылек, и тут же исчезал. Это было ужасно!.. Щеки у Юрика раскраснелись, и это было заметно даже сквозь румяна. Будто и не ужасался он кошмарным зрелищем, а пел романтическую балладу. «Чудно, — подумала Аня. — Непонятна натура человеческая. Казалось, знаешь человека тысячу лет, а потом оказывается, что он для тебя по-прежнему тайна за семью печатями. Например, Юрик. Ведь он не переносит страданий, грубости, крови. Натура нежная, тонкая нервная ткань… А оказывается, восхищают его темные страхи, он стремится к смертельным опасностям с таким же отчаянием, как и к изысканным наслаждениям. Наверное, будь в моде публичные казни, он стоял бы в первых рядах, жадно пялил глаза, вытягивал шею, чтобы получше рассмотреть сцены страдания, испытывая трепещущую радость при виде смерти. И это зрелище заставляло бы его вздрагивать от приятного ужаса». —..А. она продолжала кружиться вокруг этой гадины, совсем близко, всего в полуметре, почти обнаженная!.. Ее гладкая, атласная кожа и стальной блеск змеиной чешуи — рядом. Оторваться было невозможно. Это был гипноз. Все исчезло: корабль, проблемы, звуки… Остались только девушка и змея. Вечная тема! Помнишь историю об изгнании из Эдема?.. Одно меня интересует: вырваны у змеи ядовитые зубы или нет?.. Из-под кресла, на котором сидела Аня, донесся какой-то стук, скрежет. Она не обратила на это внимания — была поглощена рассказом Юрика. Таким возбужденным и вдохновенным она видела его впервые. — …А потом по знаку Моховчука музыка вдруг остановилась, и стало тихо-тихо. Представляешь?! В зале было около пятидесяти человек — и ни звука. Даже слышно было, как бьется муха об иллюминатор. З-з-з, бум… З-з-з, бум… И в этой могильной тишине Оля вдруг склонилась над коброй и поцеловала ее! В одно мгновение! Быстрее, чем змеиный бросок! И тут же отпрянула от ответного поцелуя. У меня душа в пятки ушла! Точно! Прямо в пятки! Я теперь знаю, что это такое!.. Думаю, что и Оболенский знает. Стук и возня под креслом возобновились. — Подожди… Аня поднялась, заглянула под кресло. — Эта девчонка — сущий клад, — сказал Юрик. — Я, как ее увидел, сразу о тебе подумал. Она — именно то, что тебе нужно! — О чем это ты? — С Кустодиевой у тебя прокол. А фотографии делать нужно. Тебе следует на нее взглянуть. Она тебе понравится. И Антонову понравится. Я подготовлю ее, а ты отщелкаешь пленку… Отличный плакат получится! Под креслом стояла корзина. Крышка упиралась в сиденье, и поэтому заглянуть внутрь было невозможно. Однако в корзине кто-то был: стук и возня доносились именно оттуда. Анна потянула корзину к себе. — Что это ты за нее так переживаешь? — Леша отказал девочке в контракте, — замялся Юрик. — Вроде как с моей подачи. А девочка толковая… Зря я с ней так поступил. Вот и хочу! исправить ошибочку. Подтолкнуть немного. А что это у тебя за корзина? — Не знаю. И не моя это корзина. Может, кто по ошибке занес?.. Интересно, что там внутри? Измайлова протянула руку к корзине, но не успела взяться за крышку — та сама слетела от резкого толчка изнутри. Аня охнула и попятилась. Корзина опрокинулась набок, и оттуда вывалилась королевская кобра — огромная, толстая, как корабельный канат. От неожиданности, а больше от ужаса, который внушала эта тварь, девушка окаменела. Кобра была в ярости. Она вдруг рывком подняла голову метра на полтора и замерла, стреляя раздвоенным языком. А потом раздула свой капюшон и закачалась, как метроном. Неожиданно громко послышалось ее шипение, следом сдавленный стон Юрика. Визажист находился на грани обморока.