– Не нервируйте меня. И так уже трупы негде складывать, – с великолепным французским прононсом отозвался Лурье. – Сколько выстрелов переживет ваше корыто? Вопрос был риторическим. Курьер не бронирован, да и силовое поле у него так себе. Защита подобных кораблей – скорость. На курьере это хорошо понимали, а потому, решив не искушать судьбу, послушно открыли шлюз и не препятствовали, когда бронированный абордажный бот излишне грубо состыковался с их лоханкой. Справились орлы-десантники быстро, можно сказать, почти моментально, и, когда передали результаты, на и без того пребывающей в расстроенных чувствах душе Лурье стало до того мерзко, словно наступил понедельник. Однако настроение само по себе, а дело прежде всего, и командир «Суворова» (а заодно и всех сил, находящихся сейчас в пределах системы) немедленно связался по закрытому каналу с дежурным представителем Верховного Совета. Информация, полученная с курьера, выходила за пределы компетенции военных, и, хотя Лурье сейчас являлся временным членом этого Совета, полномочий у него для принятия хоть какого-то решения сверх разрешения курьеру идти своим курсом попросту не хватало. И вполне могло получиться так, что на счету каждая минута. Именно поэтому мощная станция линкора, способная добить до планеты в режиме видеосвязи, пусть даже ответа приходилось ждать по полчаса, оказалась весьма кстати. Дежурил Берг. Правда, на заднем плане кто-то активно переговаривался, но это уже не казалось чем-то важным. Хоть в чем-то повезло – с Отто Оттовичем у Лурье сложились очень хорошие деловые отношения. Политик от техники и бывший пилот-испытатель общий язык нашли моментально и сразу, буквально с первой встречи. Так что Лурье, сообщив ему информацию, которая иначе станет известна лишь через половину суток, не раньше, понял смысл выражения «гора с плеч свалилась». Все же в душе француз не был харизматичным лидером или Наполеоном и, откровенно говоря, соответствовал своему званию. Верхний предел командовать эскадрой, но принимать стратегические решения – упаси Космос. Ответный вызов пришел очень быстро. Правда, на этот раз на том конце обнаружился не Берг, а Устинов, за спиной которого с мрачным выражением лица расположилась Громова. Приказ оказался до ужаса предсказуемым – бросать все и возвращаться к планете. Конечно, формально Лурье маршалу подчинен не был, но в свете набирающей обороты заварухи такого рода формальности уже мало значили. Линкор плавно развернулся, ложась на обратный курс, – очень может статься, что уже завтра Уралу потребуется любое орудие, находящееся в пределах досягаемости. Планета Урал. Это же время – Все помнишь? – в который уже раз спросил Вассерман. Предстоящий разговор его немного нервировал. – Да все, все, не переживайте, Ярослав Федорович, – Камова браво усмехнулась, хотя, судя по тому, как она облизнула слегка пересохшие губы, нервничала она тоже изрядно. – Там и запоминать-то нечего. В принципе, да, нечего. В намечающемся спектакле роль девушки была, скорее, представительская. То есть, по возможности, вообще без слов. В одном случае принять агрессивную позу, в другом – быть вежливой и лишний раз не чирикать. Главное, не перепутать когда и что. – Ну смотри… – Не трепите себе нервы зря, нормально все будет. Пообщаемся с вашей Фиалкой Крокодиловной. – Чего? – Ну, если Роза Львовна звучит нормально, то и прочий набор чешуйчатой флоры сглотнут. Шутка возымела действие. Вассерман коротко хохотнул и по привычке хотел погладить себя по несуществующему животу. Слов нет, без него удобнее, да и мундир сидит лучше, но подспудно успокаивающая нервы привычка теперь, наоборот, слегка раздражала. Усы отрастить, что ли – так хоть их крутить за кончики будет можно… Автопилот громко пискнул, мерзким звуком привлекая внимание хозяина. «Ламборджини-Авиа». Изящная атмосферная машинка – ее профессор купил перед самой войной. Дорогая игрушка, но Вассерман мечтал о чем-то подобном и, как многие другие мужчины, не был чужд легкому выпендрежу. А тогда он, пожалуй, впервые использовал свои навыки математика так, как это положено истинному еврею – сыграл на бирже. Его потом чуть не прибили, решив, что он воспользовался инсайдерской информацией, но Вассерман был достаточно умен и сумел сохранить анонимность. Так что машину стоимостью примерно в десять своих годовых зарплат он, выждав пару лет, пока волна спала и происшествие забылось, все же купил. Ну и еще кое-что по мелочи, вроде нового дома для матери. И в кубышке неплохо осталось… Словом, приятные воспоминания. – Почти долетели, – пояснил бравый профессор. Больше для самого себя, потому что никто его не спрашивал. Чуть шевельнув штурвал, он направил машину вниз, чтобы припарковаться возле недешевого ресторана. Того самого, куда любила ходить со своей дочерью Циля Соломоновна. Метрдотель при виде гостей согнулся в раболепном поклоне. Все они одинаковые, на всех планетах. И ведь не ввели его в заблуждение ни простые вроде бы мундиры, ни то, как непроизвольно начала озираться Камова. Евгения впервые оказалась в ресторане такого класса, он ей был попросту в диковинку. Однако шустрого господинчика во фраке ее поведение не смутило и не обмануло. Скорее всего, просто успел оценить машину, из которой вышли посетители, и сделать выводы. – Прошу-с… Ваш столик-с… Чем-то его манера разговаривать напоминала шипение… нет, не змеи, скорее уж, какого-нибудь экзотического таракана. Не грозное, а, скорее, раздражающее. Впрочем, на Вассермана оно впечатления не произвело. Небрежным жестом отпустив провожатого, он деликатно придержал стул перед дамой, а потом и сам уселся, тут же начав разглядывать меню. Не электронное, как в заведениях классом пониже, а самое настоящее, на бумаге напечатанное. Можно не сомневаться – за такую старомодную экзотику в ценниках добавлен немалый процент. Впрочем, Вассерману было плевать – на одну только его долю с трофеев, взятых в последнем рейде, он мог ни в чем не нуждаться хоть десять жизней. Камова тоже взяла меню, дабы последовать примеру командира, но едва не впала в ступор. Нет, ее смутили не цены, в конце концов, она сейчас тоже не бедствовала. Призовые деньги у нее, конечно, не того уровня, как у Вассермана, но тоже вполне приличные. Да и платит, по русскому обычаю, мужчина. А вот тот факт, что названий половины блюд она даже не знала… – Не возражаешь, если я сделаю заказ? – многоопытный профессор уловил и правильно интерпретировал ее замешательство. – Д-да, если можно… – Поразительно. Пулям не кланялась, а такой ерунды испугалась, – Вассерман щелкнул пальцами. – Человек! – Чего изволите-с? Официант появился так бесшумно, что, казалось, он материализовался из воздуха и солнечного света. Вассерман одобрительно хмыкнул и начал делать заказ, а Евгения, пользуясь моментом, осмотрелась. Девушка, конечно, знала, что пришли они раньше, чем так пугающие профессора дамы, специально так подобрали момент, но все равно стоило поторопиться с оценкой диспозиции. Мало ли что… Заказ доставили со скоростью практически нереальной. Что-то совершенно незнакомое, но притом невиданно вкусное. Евгении оставалось лишь вздохнуть – наконец-то она поняла, чем настоящий ресторан отличается от забегаловок, в которых ей приходилось бывать раньше. И вместе с этим пришло осознание того, что бешеные цены в таких заведениях, в общем-то, вполне оправданы. За удовольствие надо платить. – Скажи… Женя. Можно задать вопрос? Это прозвучало настолько внезапно, что Камова едва не поперхнулась. На ее памяти, Вассерман задавал ей вопросы только на экзамене, и разрешения почему-то не требовал. Впрочем, он ее и на подобное лицедейство никогда прежде не убалтывал, а вот гляди ж ты. Пока к Уралу возвращались, двух вечеров не пожалел – и уговорил. Даже интересно, чего он хочет спросить. – Ну так задавайте. Вассерсан кивнул, словно и не ожидал другого ответа. Аккуратно промокнул уголки рта салфеткой, откинулся на стуле и с неподдельным интересом посмотрел на бывшую ученицу: – Слушай, я вот не могу понять. Ты умная, красивая… Я не слишком хорошо помню тебя студенткой, но это значит лишь, что училась ты хорошо. Запоминаем-то, как правило, худших, тех, кто доставил максимум проблем. Так чего тебя понесло в армию? Неужели не могла найти более подходящую для женщины профессию? – А вы что, против? – Честно? – усмехнулся Вассерман. – Да, против. Я бы вас, женщин, на парсек к погонам не подпускал. – Шовинист, – Евгения чуть нервно рассмеялась. – Все проще. Так распорядилась природа. Мужчина – воин и добытчик, женщина – дети и очаг. И организмы соответственно разные. В чем-то женский организм даже эффективнее мужского, но физическая сила и особенности… – Говорите так, будто знаете истину в последней инстанции. А, между прочим, кто у нас сейчас национальная героиня? – Нет правил без исключений, – наставительно поднял палец Вассерман. – И потом, она – особый случай… – Ага, особый. Вначале удачную идею подкинула… – Что тоже надо уметь, – хмыкнул Вассерман, не без удовольствия наблюдая за стремительно распаляющейся собеседницей. – А потом вовремя нашла, с кем грамотно переспать, – безжалостно завершила Евгения. – А ваш адмирал, может, и гений тактики, но в женской стратегии телок телком. Не зря им жены крутили, как хотели. – Интересовалась? – разговор моментально перестал Вассерману нравиться. – А это и не скрывалось никем и никогда. Кстати, недоработка ваших спецов, когда-нибудь открытость информации такого рода может выйти боком. – На себя посмотри, – профессор сказал это чуть более резко, чем следовало. – Небось, про тебя можно тоже немало накопать. Вон, я сам в сети час посидел и все, что мне надо было, узнал. – И что же накопали? – с интересом спросила Камова. – Ну, откровенно говоря, не так и много, – честно признался Вассерман. – Но вполне достаточно. Родилась в семье среднего достатка. Отец – космобиолог, специализировался на поиске экзотических форм жизни. Профессия интересная, порой героическая, но к войне прямого отношения не имеющая. Мать – вначале тоже биолог, летала вместе с твоим отцом, позже домохозяйка. Отец пропал где-то в космосе аккурат в год твоего рождения, но работал он на правительство, так что пенсию семье выделили неплохую. Пожалуй, тут даже удивиться можно, обычно наши чинуши зажимают казенные деньги, будто свои… – Довольно. – Что? – не понял Вассерман. – Хватит ахинею нести. – Я не совсем понял. – Вы говорите, узнали про меня все? Да что вы знаете? – скривилась Евгения. – Что вы знаете? – Ну… – Легенду вы знаете. Ту, которую мне сляпали. У нас очень не любят признаваться в ошибках. А на самом деле… Я родилась на корабле. На погибшем корабле. Он вышел из гиперпространства в поле астероидов. Ошибка штурмана, не более того. Из всего экипажа уцелели только мои родители. Мать уже была беременна. Когда я родилась… В общем, в тот день умер мой отец. Система жизнеобеспечения, тот ее обрезанный кусок, что еще действовал, не потянула бы троих. И он ушел. Просто шагнул в космос. А мы остались жить. Как мать не сошла с ума, я даже не представляю. Наверное, из-за меня. Когда наш корабль случайно обнаружили, мне было уже пять лет. Вы не представляете, как это тяжело человеку, родившемуся и прожившему в невесомости, привыкать к жизни на планете. Я все помню, несмотря на возраст. Это… Это не передать словами. Врачи, постоянно и непрерывно врачи. У меня в половине костей керамические шпильки – они слишком тонкие, потому что сформировались в невесомости и не могли выдержать мой вес. И до сих пор мне иногда больно ходить. Над столом повисло тяжелое молчание. Наконец Вассерман вздохнул, осторожно взял руку Евгении в свои ладони, огромные, словно лопаты, и негромко сказал: – Теперь я и впрямь тебя понимаю. Прости. – И что ты понимаешь? – Понимаю, что ты за человек. Извини, я и впрямь не хотел… – Проехали, – Камова отмахнулась, чувствуя себя так неловко, словно именно она начала этот дурацкий разговор. К счастью, и повод его завершить она увидела сразу же. – О! А вот и наши умники. – На пять минут опоздали, – хмыкнул Вассерман, бросив короткий взгляд на часы. – Циля Соломоновна никогда не отличалась пунктуальностью… – Ну и бочка! Действительно, госпожа Бернштейн, продвигалась к своему, постоянно закрепленному за ней столику (а что, состояние их семьи вполне позволяло столоваться в этом заведении хоть непрерывно, так что уж на обеды-то она сюда отправлялась почти каждый день, благо и до дома совсем рядом) с уверенностью ледокола. Глядя на неспешно идущую гору целлюлита, те, кому не повезло оказаться слишком близко от ее курса, непроизвольно втягивали головы в плечи. На этом фоне дочка Цили Соломоновны со всеми ее лишними килограммами выглядела тростиночкой. – Ты хоть уважение к старшим прояви, что ли, – хмыкнул Вассерман, абсолютно согласный с мнением подопечной. – Ладно, согласна, она не толстая. Просто богатая жирами и углеводами. Так устроит? Вассерман молча кивнул. Откровенно говоря, при всей своей браваде, героический командир мощнейшего корабля освоенной части галактики в обыденной жизни был на редкость неконфликтным человеком. Правда, он это тщательно скрывал, но супротив природы не попрешь. То, что в ближайшие минуты, вероятнее всего, предстояло устроить скандал, ему совершенно не нравилось. Вот только идти под венец с милой Розочкой боевому еврею хотелось еще меньше. Камова уловила его настроение, усмехнулась одними губами. – Хочешь я сама? – И, не дожидаясь ответа, встала и направилась в сторону жертвы. Вассерман с тоской поглядел ей вслед. Черт! Эти идиотские еврейские заморочки! Иногда он жалел, что принадлежит к своему народу, хотя в душе понимал, что у других, если хорошенько копнуть, проблем наверняка не меньше. К его удивлению, Камова разговаривала с дамами из рода Бернштейнов вежливо и с улыбкой. Очень недолго разговаривала. Потом развернулась и небрежной походкой вернулась к своему столику. Плюхнулась на стул и подняла на Вассермана чуть удивленные глаза: – Как, а вина даме еще не налито? Вассерман немедленно исправил оплошность, и девушка буквально влила в себя двадцатилетней выдержки напиток. Словно воду, тремя крупными глотками. Ошалело помотала головой: