– Я за рулем. – Ясно. Тогда режь хлеб и начинай превращать закуску в еду. Интересно, как он понял, что она голодная? Камова пожала плечами, напластала хлеб тонкими, «по-ленинградски», ломтиками, включила чайник. Вассерман прозорливо глянул на нее и внезапно вздохнул: – Хреново? – Угу, – Евгения села, откинулась на спинку стула, забросила ноги, обутые в ковбойские сапоги, – любила она самую малость эпатировать окружающих, – на край стола. – Есть немного. Вроде бы и не знала его почти, – а вот поди ж ты. Две недели в себя прийти не могу. Татьяна сегодня улетела… – У нее пацан будет, – как бы невзначай кивнул Вассерман, усаживаясь напротив и с хрустом срывая колечко с пивной банки, явно реквизированной из студенческих запасов. Евгении предлагать не стал – знал, что она пиво на дух не переносит. Нет привычки – в свое время запрещали врачи, от этой дряни слишком резко скачет внутричерепное давление, а Камовой после трудного детства восстанавливаться пришлось почти до двадцати лет. – Откуда знаешь? – с деланой небрежностью спросила Евгения, снимая ноги со стола. – Ты – не единственная моя ученица. Есть среди моих бывших студентов и гинекологи. – А мне вообще-то казалось… – Что мне на Кольма плевать? Не то чтоб совсем, но да, так и есть. Он порученец Володьки, не мой. Но я собираю информацию по тем людям, с которыми работаю. А с дядей твоей подруги мне волей-неволей приходится много контачить. Вот и наблюдаю… на всякий случай. – Циничен, как всегда. – На том стоим, – Вассерман отхлебнул пива, поморщился и отставил банку в сторону. – Хреново мне, Жень. – О-па… Ну да, чтоб неунывающий, никого, кроме матери, не боящийся Вассерман признался в том, что ему плохо… Да еще женщине… Да еще той, которой самой больше всего хочется нажраться, и удерживает лишь понимание того, что водка не спасет, лишь сделает еще хуже… – Знаешь… – Вассерман подумал, снова взял банку, но при этом ухитрился так ее сжать, что пиво фонтаном выплеснулось ему на руку и на пол. А он ведь пьян, подумала Евгения. Просто умеет держаться. Ай да профессор! А Вассерман посмотрел на мокрую руку так, будто видел ее впервые, спокойно встал, кинул банку в утилизатор, чуть замедленными движениями умылся. Вернулся на свое место, сел, медленно, будто с усилием, сжал руки в кулаки. – Знаешь, я всю жизнь жил так, словно кому-то что-то доказывал. Что не хуже других, а даже лучше. Что могу не меньше остальных, а как бы ни больше. Что все женщины вокруг – мои! А тут… Был человек – нет человека. – Такое и раньше бывало. Ты сам водил людей в бой. – Да знаю я, – устало отмахнулся Вассерман. – Все знаю. И водил, и вожу, и сам рискую… Потери случаются – так на то и война, грустить некогда. А тут вдруг зацепило. Наверное, потому, что война такая… растянутая. Бой – а потом пауза в несколько месяцев, когда абсолютно ничего не происходит. Надо было работой себя загрузить до упора, проще бы было. Расслабился, старый осел – и вот результат. Начинаешь думать о том, что и сам мог бы сгореть. Но у этого парнишки хотя бы дети остались. – Ребенок. – Дети. Ты думаешь, когда его добрый дядюшка отшил, не нашлось, кому утешить? Х-ха! И правильно он сделал, совершенно правильно. Когда в любой момент скопытиться можешь, надо, чтобы кто-то после тебя остался. А она его и вправду любила… любит. К черту! – Вассерман резко встал. – Короче. Я не хочу оставаться последним в своем роду. И не хочу, чтобы мама все же женила меня на очередной своей пассии. А как только она поймет, что мы натянули ей нос, она снова начнет проводить в жизнь матримониальные планы. Не получилось в лоб – найдет обходной вариант. – Ты преувеличиваешь… – Знаешь, чем еврейская мама отличается от арабского террориста? С террористом можно договориться. Найдет. Подсунет мне очередную дуру, одетую в купальник и целлюлит… или только в целлюлит. Или еще что придумает. Слушай, я дурак, да? – Угу. Старый дурак, запутавшийся, напившийся и пребывающий в глубокой депрессии. Ты мне предложение делать собрался? Ну, так делай. Я согласна. – Э-э-э… – А ты думаешь, только еврейские мамы страшнее террористов? Не-ет, профессор, – рассмеялась Евгения. – Ничего-то вы об этой жизни не знаете. Впрочем, это у вас, мужчин, общий недостаток. Так что я согласна. Но при одном условии. – При каком? – механически спросил все еще пребывающий в легком шоке Вассерман. – Бороду свою ты все же сбреешь… Планета Земля. Месяц спустя – Знаешь, на моей памяти такое впервые, – усмехнулся Кристофер, забросив в рот виноградину. – Угу. Марка только жалко. – Не повезло, значит, – безразлично пожал плечами свежеиспеченный военный министр. – Хотя, откровенно говоря, думать надо было. Работать тоньше. И исполнителей подбирать тщательнее. Оба замолчали, Кристофер – задумчиво обрывая виноградную кисть, а контрразведчик – любуясь вином в бокале из невероятно тонкого стекла, настолько прозрачного, что, казалось, жидкость цвета свежей крови висит в воздухе сама по себе. Действительно, Марку не повезло – ну так ведь и не может везти всем, и успешный результат никто не гарантировал. Каждый знал, на что идет. Марку не повезло… зато у них все сложилось так, как и планировалось. Кристофер теперь большая шишка. Вообще большая, военный министр. В кои-то веки военный министр – профессионал, а не политически выверенная и устраивающая всех фигура, неспособная шевельнуться, не проконсультировавшись с миллионом заинтересованных сторон. И не замшелый пень со знаниями и навыками уровня позапрошлого века. Его компаньон формально в табели о рангах не поднялся. Но то – формально. Зато реальное его влияние увеличилось практически до абсолютного. Новый глава контрразведки был как раз из «удобных», политик и ни разу не профессионал. Что ценно, понимающий расклады и вполне согласный на почести и славу взамен на представительские функции, когда другие выполняют реальную работу. Что же, далеко не худший вариант начальника… А вот Марку действительно не повезло. В этой игре крайним оказался именно он – шеф разведки продемонстрировал, что рано списывать со счетов опытного, заслуженного лиса. Так что полетел заместитель выше облаков, как и положено от хорошего пинка, и сейчас готовился принять полицейский участок в каком-то захолустье. Что ж, бывает. Но в целом игра удалась! Это случается не то чтобы часто. После выигранной войны (а как иначе, когда враг первым попросил о мире, это называть?) с постов разом слетело и высшее армейское руководство, и многие руководители спецслужб. Возникает вопрос: почему? Да потому, что в результате «победившая» Конфедерация теряет богатую и развитую провинцию. Одного из главных «доноров» бюджета, кстати. За это кто-то должен ответить – и уйти в историю. А вместо него поднимаются другие. Те, кто умеет ухватить удачу за хвост и удержать ее руками и зубами. И, разумеется, притащат за собой команду преданных лично им, деловитых и работоспособных исполнителей. Вот так как-то. Банально, но ради такого пожертвовать одной провинцией, с точки зрения тех, кто делает карьеру, не самая большая плата. – Все равно придется что-то делать, – нарушил затянувшееся молчание Кристофер. – От меня каждый день требуют, – последнее слово он выделил чуть презрительной интонацией, – чтобы армия немедленно восстановила конституционный порядок. – А ты? – А я, – тут Кристофер чуть изогнул уголки рта, что, с учетом поврежденных нервов, примерно соответствовало ухмылке в половину лица, – в ответ запрашиваю официальную санкцию на начало военных действий. Имею, кстати, полное на то право, ибо задницу положено грамотно прикрывать. Поскольку если считать Урал и Новый Амстердам частью Конфедерации, то армии в восстановлении порядка делать нечего. На то у нас есть Министерство внутренних дел и целая куча примазавшихся к нему специальных конторок разной степени безответственности. Если же считать их отдельным государством, то вначале объявите ему войну, а потом уж требуйте от нас телодвижений. Контрразведчик тоже усмехнулся. Разумеется, все, что озвучил сейчас Кристофер, не более чем довольно примитивная юридическая казуистика, но с точки зрения буквы закона он прав. И с точки зрения логики чиновника – тоже. Даете санкцию – берете на себя ответственность в случае, если что-то пойдет не так. Не даете – в этом случае виноватым окажется армейский дуболом, решивший на свой страх и риск влезть в авантюру. Учитывая, что противником окажется едва ли не лучший флотоводец человечества во главе, это уже не вызывает сомнений, самой боеспособной его эскадры, рисковать собственным положением ради чьих-то амбиций дураков нет. И царствует здесь и сейчас нехитрая, в общем-то, мысль: все, что не делается, не делается к лучшему. Так что какое-то время пойдут осторожные попытки деликатно переложить груз ответственности на чужие плечи, обмен равнобесполезными и ничего не значащими бумажками, бюрократические переговоры в кулуарах и прочая активная мышиная возня под ковром. Однако же до бесконечности она продолжаться тоже не может. Рано или поздно все придет к ожидаемому решению, вопрос только, кому поручат его реализовывать. Что же, не можешь предотвратить – возглавь! – Мой тебе совет: все же спихни это дело на наших доблестных стражей порядка. И косточку им подбрось. – В смысле? – Обещай передать им во временное подчинение эскадру. Ну и укомплектуй ее теми, кого не жалко. Точнее, теми, кто поддерживал твоих оппонентов. Кристофер задумался. Предложение имело смысл. Если Александров навешает полицейским силам трендюлей (а он навешает, смешно сравнивать привыкших бороться с безоружной толпой олухов и прошедших огонь сражений военных), то армия ни при чем. Более того, проигравших еще и обвинить можно в том, что они не смогли правильно распорядиться приданными им, от сердца, можно сказать, оторванными людьми и кораблями. Учитывая же, что полицейские чисто из апломба и осознания собственной значимости командовать будут сами, задвинув аргументы военных куда подальше, ляпы их будут видны даже без телескопа. Если же вдруг случится так, что они каким-то чудом победят, то часть заслуги достанется флоту, ибо без его помощи для подавления мятежа сил было бы не собрать. Беспроигрышный вариант. – Осталось их убедить взяться за это дело. – А мы убедим. Подбросим по линии разведки… – Учитывая, что Марка с нами больше нет… – Я не идиот. Марка нет, но связи его остались, ниточки я переключил на себя. Не все, конечно, но мне хватит. Так вот. Я подброшу им по линии разведки информацию о том, что уральский флот после их похода имеет серьезные потери и массово встал на ремонт. Кстати, даже против истины не погрешу, в походе корабли не могли не получить хоть каких-то повреждений, а в доки, ты это сам лучше меня знаешь, каждый нормальный флотоводец загоняет свои корабли при любой возможности. Другое дело, слово «серьезные» постараюсь не расшифровывать. Тогда уж эти умники не только захотят – они от нетерпения ножками сучить будут. Ибо знают, на что способны уральские корабли в бою… и на что не способны, стоя в доках. – Знают? – скептически поинтересовался Кристофер. – Не считай их идиотами. Они такие же, как и мы, профессионалы. Только немного в другой сфере. И среди них есть не только штабные крысы. – Ага, кабинетные львы тоже имеются. – Если бы только кабинетные, – вздохнул контрразведчик. – Попадаются и вполне реальные, связываться с которыми может оказаться рискованным даже для меня. – Ладно, – с легким сомнением в голосе отозвался Кристофер. – Прежде чем действовать, обдумать, конечно, стоит хорошенько, однако признаю – мысль интересная. – Ну, тогда вздрогнули? – Вздрогнули, – кивнул армеец, наливая себе вина. – И да пребудет с нами Великий Космос. Планета Урал. Еще через месяц Жизнь все расставит на свои места. А некоторых, не будем показывать пальцем, в эти места запихает и еще ногой утрамбует. Именно так думал Александров, разглядывая заваленный бумагами стол. Влез, называется… Нет, понятное дело, рано или поздно механизм отладится, и, вполне возможно, он сам, лично, с удивлением вдруг обнаружит, что делать особо нечего, все прекрасно функционирует и без вмешательства высших сил. Вот только до этого момента еще надо дожить. И сколько лет займет отладка, совершенно непонятно, а гадать попросту страшно. А ведь как все казалось просто всего каких-то пять недель назад! Триумфальное возвращение – у всех, хоть сколько-нибудь понимающих в космическом строительстве, когда им сообщили, сколько трофеев приволок с собой Александров, глаза на лоб полезли. Плюс сам факт окончания войны. Плюс то, что Ассоциация, а вместе с нею и Халифат, и еще куча карликовых государств де-юре признали Урал как самостоятельное государство. Мелочь, конечно, а последние и вовсе ничего не решают – даже если шпрот много, а щука одна, все равно ясно, кто кому закуска, однако душу греет. На фоне этого коронация прошла как-то совсем уже просто и естественно. Народному герою и победителю, давшему планете долгожданную независимость (а пропагандистская машина, развернувшись во всю мощь, позиционировала Александрова именно так), сейчас простили бы, даже объяви он себя Богом. Ну хочет человек выделиться – имеет на это право. В конце концов, он и впрямь спас планету. Недовольные, конечно, имеются всегда, особенно из среды либеральной интеллигенции и помешанного на собственной значимости молодняка, однако на фоне восторгов их голоса были не слышны. Верховный Совет, тщательно обработанный за последние месяцы Громовой и ее лихой командой, тоже проголосовал по вопросу изменения конституции так, как нужно. Еще бы им не проголосовать – живо сообразили, что стабильности при императоре будет куда больше, чем при военном диктаторе. Который, к слову, просто обязан цепляться за власть и на основании этого развешивать по фонарям недовольных. Монарх же теоретически все уже получил, ему нужнее стабильность, а стало быть, и свои дела им, сенаторам, проворачивать окажется несложно. Достаточно лишь соблюдать правила игры… Наивные, как же они ошибались! Вот только ничуть не меньше, как оказалось, ошибался и сам Александров. Нет, умом-то он изначально понимал, что если хочет не только царствовать, но и править (а иного варианта адмирал даже не рассматривал), то работать придется очень много, вникая в такие дебри, о которых ранее и представления-то не имел. Умом… Сейчас это пробрало его уже до самых печенок. За красивым титулом скрывался поистине каторжный труд. – Все трудишься? – Ага, – свежеиспеченный император воспользовался поводом откинуться на спинку кресла, чтобы с удовольствием понаблюдать за женой. Ну да, Ирина, в девичестве Николаева, а ныне Александрова, полноправная супруга, императрица… А что тут такого? Первое глобальное дело, которое сделал Александров, напялив корону, это женился. Просто потому, что хорошо понимал: не сделает сейчас – не сумеет никогда. Государственные интересы заставят выбрать какого-нибудь крокодила из числа тех, что будут полезны трону. Но, пока желающие подложить ему дочек-племянниц хлопали ушами, он закрыл вопрос раз и навсегда. И пусть скрипят зубами, сколько влезет… Да уж, смотреть на их перекошенные рожи было приятно. Это даже стоило легкого мандража, который испытывал Александров в тот момент – все же у него имелся уже немалый и чертовски неудачный опыт семейной жизни. Но – плевать, основывая династию, всегда рискуешь. И если нашел не просто красивую женщину, но соратницу и единомышленницу, держись ее. Во всяком случае, этим словам матери, вынырнувшей тогда из омута апатии, Александров предпочел верить. Хотя, конечно, Громову тогда немного перекосило. Женщина, не без основания считающая себя стратегом и объединяющей силой сбившихся вокруг Александрова «серьезных людей», такой мальчишеской выходки не ожидала. Что же, придется ей привыкать к тому, что дело она имеет с сильными, привыкшими самостоятельно принимать решения мужчинами. И роль кукловода, которую она наверняка уже примеряла, ей не светит. Одной из ближайших соратниц, даже советников, быть можно, но роль серого кардинала помимо мантии требует реальных рычагов давления, а вот их-то у Громовой и не было. Ибо, пока за императора горой стоит армия, он вполне может обломать любой рычаг, небрежно скомандовав: «Фойер!» Жаль только, порученца больше нет. Человека, которому можно поручить задачу любой степени деликатности, еще найди, попробуй. Нет, людей, которым он доверяет, хватает. Но не все можно поручать фон Корфу, идеалисту, готовому на все ради родной планеты, но категорически не приемлющему политические дрязги в любом варианте. Или Вассерману – тот не идеалист, но тоже имеет собственные моральные ограничения. Да и к тому же у него сейчас затянувшийся медовый месяц. Вот уж кто может поступать, как считает нужным, и строить семью, не оглядываясь на государственные интересы. Хотя, по слухам, с матерью рассорился в хлам. Придется их еще мирить как-то… – Ты имей в виду, тебя сейчас прервут. – И кто посмеет?