Изучать, кстати, было что. В этой системе концентрация промышленных объектов даже превосходила то, что они наблюдали возле Большого Токио. Верфи, заводы… Размерами тоже поболее тех, что уральцы смогли захватить либо уничтожить. Правда, насколько мог судить Александров, имеющий информацию довоенную, сиречь до жути устаревшую и неполную, размеры побольше – зато класс пониже. Но все равно, внушительно. И охраняются серьезно. Это вам не храбрецы-японцы. Не менее дюжины орбитальных крепостей, два десятка линкоров и немеренное количество более легких кораблей. Даже явись сюда весь уральский флот, шансы на победу выглядели бы чисто академическими. – Ну что, Пал Палыч, подкинем им пилюлю? – поинтересовался он, допив свой кофе и опустив одноразовую пластиковую кружку в утилизатор. – А то ведь этих умников ничем не проймешь, кроме силы и готовности ее применить. Командир «Арзамаса», Павел Павлович Горчаков, невысокий и спокойный до флегматичности офицер, молча кивнул и самолично склонился над панелью управления огнем. На экране выплыли несколько целей, основными достоинствами которых были сравнительно небольшие массогабаритные характеристики и отсутствие активированного защитного поля. То, что будет уничтожено в ходе показательной экзекуции, должно разлететься в клочья от одного залпа, ведь смысл пилюли – напугать противника, показав ему свою мощь, а не информировать его о пределе своих возможностей. – Цель номер один – орбитальный завод второго класса. При разрушении вероятность гибели гражданского персонала сто процентов. Вероятность гибели людей на поверхности при падении обломков – сорок три процента… – Наших там нет, а гибель чужих – не трагедия. Впрочем, давай дальше. – Цель номер два. Добывающий комплекс на спутнике планеты. Вероятность гибели персонала… – Не все ли равно? Ставь его приоритетным, это будет эффектно. Что там еще? Горчаков продолжал перечислять, но очень быстро выяснилось, что цель номер два и впрямь самая интересная. Что же… Крейсер чуть заметно дрогнул, и две минуты спустя купол добывающего комплекса полыхнул. Комплекс полного цикла «Ляо-12» трудился уже около тридцати лет, разрабатывая крупные залежи иридия. Настолько крупные, что владелец его, сколотив немалое состояние, продал бизнес. Черта с два продал бы, но с триадой[3], которая, собственно, и была покупателем, не поспоришь. Впрочем, бандиты были по-своему честны и заплатили вполне приличные деньги, позволившие бывшему хозяину комплекса без проблем развернуть новое и тоже весьма перспективное дело. Позже триада перепродала и комплекс, и месторождение, и оно переходило из рук в руки много раз. Однако на работе оборудования это не сказалось никоим образом. Ни на минуту не останавливаясь, оно продолжало вгрызаться в недра, оставляя за собой гигантские тоннели, протянувшиеся на десятки километров во все стороны и в глубину. Естественно, военные не могли пройти мимо такого подарка судьбы и, выкупив право на использование заброшенных горных выработок, устроили там склады топлива, боеприпасов для размещенных на спутнике, луне, раза в три меньше земной, базы флота, кислорода, продовольствия… Да проще было перечислить то, чего там не было. А горнодобывающий комплекс продолжал вгрызаться в планету, все так же выдавая на-гора иридий, хотя нынешняя добыча составляла уже жалкие крохи от того, что добывалось вначале. Удар крейсера пришелся точно по оси купол – забой. Легкие конструкции все же были прикрыты силовым щитом, здесь приборы крейсера ошиблись, но это было и немудрено – защита комплекса была очень слабенькой. Отразить небольшой метеорит она еще могла, но против орудий крейсера, способных проламывать куда более мощные преграды, не продержалась и четверти секунды. Тонкий слой какого-то титанового сплава, аналога уральского титанида, из которого, собственно, и был построен купол, продержался еще меньше. Плазменное облако, мгновенно пожрав людей и технику в куполе, с восторгом хлынуло вниз. И вот тут-то началось самое интересное. Чем были забиты штольни-склады, вряд ли знали и сами китайцы. Хотя бы потому, что за десять лет их эксплуатации ответственных за работу складских помещений сменилось аж пятеро. Причем двое из них были расстреляны за хищения в особо крупных размерах. Одно можно сказать точно – когда высокотемпературная плазма добралась до этих складов, она еще обладала достаточной энергией, чтобы хлынуть по коридорам. Ну а потом… Потом рвануло. – Ч-что это было? – слегка заикаясь от неожиданности, поинтересовался Александров, глядя на то, как в изъеденной метеоритными кратерами поверхности планеты появляется огромный, более сотни километров диаметром и не менее двадцати километров глубиной, кратер. Вопрос получился риторическим, и никто даже не пытался на него ответить, зато с восторгом наблюдали за выброшенной в космос кучей щебенки, которая, очень похоже, с орбиты никогда не уйдет и навигацию на орбите Пекина осложнит капитально. А уж если что-то из получившегося облака попадет в атмосферу, то результат и вовсе получится непредсказуемый. Будто в подтверждение этой теории, каменная глыба диаметром метров пятьдесят «поздоровалась» с висящей на орбите крепостью и, смяв ее броню, превратила чудо инженерной мысли в искореженную консервную банку. Да уж, адмирал ожидал эффекта, тех же взрывов и прочих фейерверков, но такого… И не факт, что это конец, неизвестно еще, насколько сейсмические волны разрушили кору планеты и не начнет ли она через какое-то время рассыпаться на куски. Восхищаться происходящим можно было хоть до посинения, но Александров имел на ситуацию несколько иные планы. Если в кои-то веки повезло, и результат получился благодаря слепой удаче, а не тщательно подготовленному и с трудом реализованному плану, то стоило использовать данное обстоятельство на всю катушку и ковать железо, пока горячо. Пока китайцы из верхних социальных слоев, у которых инстинкт самосохранения всегда был на уровне, напуганы и лишены возможности адекватно оценивать обстановку. И пока они не поняли, кто на самом деле им противостоит. – Связь с планетой, живо! Чувством момента Горчаков обладал не худшим, чем адмирал, и понял его даже не с полуслова – с полувзгляда. Что, впрочем, и неудивительно, как-никак не один год вместе летали. Жестами разогнав подчиненных, так, чтобы они не попали в поле зрения камер, он защелкал клавишами. И уже через несколько секунд на экране перед Александровым возникло малость охреневшее лицо настолько классической азиатской наружности, что кулаком по жирной морде пройтись захотелось. – Кто такой? – брезгливо спросил Александров, ткнув пальцем прямо в неожиданного собеседника. Тот, очевидно, не сообразив даже, что видит перед собой лишь изображение, рефлекторно шарахнулся назад. – Кто, я спрашиваю? – Ли Бао… – Заткнись, Алибаба, – на полуслове прервал его Александров. – Я спрашиваю, кто ты есть, а не твою собачью кличку. Китаец оказался мелкой сошкой. Совсем-совсем мелкой. Дежурный начальник смены центра межпланетной связи. Тем не менее имелась и светлая сторона – как и любой уважающий себя связист, он был в курсе всех новостей и сплетен. И о том, что кто-то отгрыз им здоровенный кусок спутника, уже знал. А когда ему популярно объяснили, что того, кто сделал этот предупредительный выстрел, он имеет счастье лицезреть, то добиться от него сотрудничества оказалось проще, чем высморкаться. И уже через несколько минут Александров имел прямую связь по закрытому каналу с главой правительства и по совместительству главным партийным боссом Китая (такая вот у них традиция) Дэн Лаодуном. Самый Главный Китаец оказался довольно высоким для своего народа, худощавым человеком. И владел он собой куда лучше связиста. Во всяком случае, по его лицу и моторике определить эмоции, одолевающие этого человека, и даже само их наличие не представлялось возможным. Тем не менее игру в гляделки он проиграл. Хотя бы просто потому, что Александров и не играл ни во что. Лишь рассматривал с интересом кабинет за спиной китайца, обстановкой заметно отличавшийся от тех, что ему доводилось видеть раньше. – Кто вы и что вам надо? – не выдержал наконец китаец. Ну да ничего удивительного, у него сегодня день нервный, с неба, опять же, всякая гадость сыплется, и далеко не все камушки успевают сгореть в атмосфере. Именно поэтому Александров, подумав, решил простить ему невежливый тон. Он лишь усмехнулся и сказал: – Встали бы, когда говорите с императором, что ли. А то ведь осерчаю… Система планеты Урал. Это же время Карательная эскадра вышла из гиперпространства на сутки позже, чем ожидалось. Как раз достаточно, чтобы народ уже начал переглядываться и на полном серьезе обсуждать, что, возможно, им натянули нос с какими-то непонятными целями. Только непонятно, то ли военные обманули Верховный Совет, то ли их самих обманули. В общем, достаточно, чтобы разброд и шатания появились, но совершенно мало для превращения недовольного бормотания во что-то более материальное. И уж конечно недостаточно для того, чтобы готовая к бою армия хоть на ноготь утратила боеспособность. Когда пошла информация о том, что за корабли пожаловали, все собравшиеся в координационном центре дружно выдохнули с облегчением. При таком составе групп неудивительно, что конфедераты опоздали на сутки. Скорее уж удивительно, что только на сутки. И что вообще добрались. Ибо запустить в космос такой металлолом – это надо еще ухитриться. Эскадра Конфедерации на бумаге выглядела достаточно грозно. Восемь линейных кораблей и столько же мониторов. По четыре линейных крейсера и авианосца. Целая свора кораблей эскорта и, в довершение картины, почти три десятка транспортов с десантом. Такая концентрация пехоты для обычного рейда показалась бы чрезмерной, однако русские славились как хорошие солдаты, поэтому командование решило подстраховаться. Однако, если отвлечься от формальной классификации, дело обстояло далеко не так радужно. Половину эскадры составляли корабли, выведенные из долговременной консервации, почти со свалки. Из восьми линкоров лишь один был моложе сорока лет, линейные крейсера не могли похвастаться и этим. Авианосцы… Не стоит о грустном, хотя штурмовики и истребители они несли вполне современные, так что со своей обязанностью должны были худо-бедно справиться. Вот мониторы да, неплохие, и среди кораблей эскорта тоже встречается то, что хоть и нельзя назвать новинкой, но и тухлятиной не пахнет. А вот транспортные корабли… Эти каракатицы вообще непонятно как добрались до Урала, реакторы на них текли, как дырявые ведра, а системы жизнеобеспечения едва справлялись. В общем, марш ржавых бочек – это про них. Но самым, пожалуй, большим несчастьем для эскадры оказался даже не преклонный возраст кораблей. В конце концов, в начале космической эры первопроходцы иной раз совершали чудеса и с худшими активами. Нет. Самым жутким в этой эскадре была личность ее командующего. Адмирала Иосифа Ландсбергиса, шестидесятилетнего светского льва местечкового разлива, ни один человек, понимающий хоть что-то в тактике космической войны, на дух не переносил. И было за что. Формально блестящий офицер, на деле он ухитрился перепрыгнуть через свою высшую планку, и это приносило всем, кроме него самого, ощутимые проблемы. Именно поэтому любой здравомыслящий человек старался держаться от Ландсбергиса как можно дальше. Самое интересное, начинал он вполне неплохо. Окончил престижнейшую Академию военно-космических сил в Индианаполисе, куда попал по федеральной программе – ни собственных экзаменационных баллов, ни веса его семьи для такого заведения серьезно не хватало, но – повезло. Попал в список для граждан отсталых планет – а Новая Латвия развитием похвастаться не могла – и прошел. Обычно ему подобные отсеивались, но учить, точнее, зазубривать Ландсбергис умел очень хорошо, а потому смог проломиться через суровых экзаменаторов и получить вожделенные погоны второго лейтенанта. Служба его шла по накатанной, благо имя Академии уже служило неплохой рекомендацией, а дело Ландсбергис вроде бы даже и знал. Устав – так вообще от зубов отскакивал, да и техническую часть им давали неплохо – у Академии было не только громкое имя, но и хорошие преподаватели. Так что артиллерийский офицер на корвете, старший помощник, потом собственный корвет, эсминец, а к сорока годам и крейсер. В общем, обычный, ничем не примечательный путь не хватающего звезд с неба, исполнительного офицера мирного времени. Проблемы у всех, кроме, разумеется, самого Ландсбергиса, начались, когда он, беспорочно выслужив ценз, стал контр-адмиралом. Ну а в самом-то деле, почему нет? Грамотный офицер без серьезных взысканий… Нет, совсем уж отполированным личное дело не бывает, «косяки» находятся у всех, но в случае с Ландсбергисом они оказались столь мелкими и произошли так давно, что даже суровое управление кадрами не нашло, к чему придраться, и дало офицеру «зеленый свет». Тем более в чем, в чем, а уж в его благонадежности ни у кого сомнений не возникало. На Новой Латвии вообще штамповали исключительно дисциплинированных, лояльных Конфедерации граждан. Словом, получил Ландсбергис новые погоны. И вот здесь-то выплыло! Там, где кончается исполнение и начинается творчество, где нужно не просто исполнять приказ, но и принимать самостоятельные решения в рамках, выходящих далеко за пределы палубы своего корабля, свежеиспеченный контр-адмирал оказался не просто некомпетентен – он был к этому чудовищно неприспособлен. И при всем при том, придраться к Ландсбергису было крайне сложно. Устав он исполнял до последней запятой, делал все вроде бы даже и правильно, да и экипажи его кораблей снабжались и обучались в меру качественно. Не хуже, чем у других. Словом, корабли были, экипажи были – а эскадры не было. В подобных случаях людей или отправляют в отставку, или, если искать повод чересчур сложно, переводят туда, где человек не может навредить. Так поступили и с Ландсбергисом… Перевели. С формальным повышением – так было принято. Спихнули – и вздохнули свободно, а дальше уж пускай его новое начальство разбирается. Оно и разобралось. Так же. И еще раз. И еще. Так и сделал человек блестящую штабную карьеру, оставшись как флотоводец нулем, большим и круглым. То, что его назначили на эту операцию, выглядело вполне логичным. Прийти во главе огромного флота к невесть что возомнившей о себе планете, населенной дикарями, да вдобавок совсем недавно лишившейся большей части орбитальной группировки. К тому же без флота – умотал он непонятно куда. Чисто формальное действие, такое же формальное командование. Но экспедиция карательная, измарать репутацию можно запросто. Не посылать же нормального офицера. И не посылать же туда новейшие корабли – их и на фронте не хватает. Вот и сунули «прими, убоже, что нам негоже». По командующему, по кораблям, по экипажам, укомплектованным отборным, можно сказать, незамутненным отребьем, соответственно своей ценности обученным. Единственными достоинствами этих людей было то, что, во-первых, их не жалко потерять, а во-вторых, зачищать планету они будут без малейших сантиментов. И, пожалуй, единственным, кто этого не понимал, оставался сам Ландсбергис, раздувшийся от гордости, будто воздушный шарик. А еще Ландсбергис не понимал, точнее, просто не знал и знать не хотел, что противостоять его металлолому будут отнюдь не дикари на ржавых корытах. Данные, которые разведка передавала штабу флота, несколько, скажем так, отличались от того, что творилось здесь на самом деле. Навстречу эскадре Конфедерации выдвигались пять кораблей линейного класса, из которых лишь один был ровесником флагмана Ландсбергиса, линкора «Аризона». Даже однотипным с ним. Только, в отличие от «Аризоны», «Пересвет» утратил способность к гиперпрыжкам, приобретя взамен лучшие броню, орудия, локаторы и генераторы силовых полей. Плюс авианосец «Минск», бывший иерусалимский «Таршиш». Наскоро подшаманенный и толком не освоенный экипажем, этот корабль, тем не менее, был вполне способен перевезти от планеты к месту сражения авиагруппу и затем постоять в сторонке, пока большие дядьки проламывают друг другу черепа. Ну и заодно исполнить роль мобильной базы, причем не только для своих истребителей. Довольно большую группу тащили за собой самые обычные транспорты, пришвартовав на внешней подвеске. Когда придет нужда, пилоты займут свои места и стартуют, а корабли-носители постараются убраться как можно дальше. Это фактически уравновесит численность авиагрупп, участвующих в сражении. Правда, заправку и перезарядку орудий придется осуществлять на авианосце. Получится куда медленнее, чем у имеющих четыре таких корабля конфедератов, но все же лучше, чем ничего. Легкие корабли уральцев несколько уступали карателям в численности, но заметно переигрывали в классе и подготовке экипажей. Слабейший из уральских кораблей по мощи залпа перекрывал вражеский флагман, как бык овцу. В целом, эскадра обороняющихся, даже по формальным возможностям и не учитывая большую дальнобойность орудий, превосходила конфедератов процентов на сорок. И бой намерена была дать на заметном удалении от планеты, чтобы гарантировать перехват транспортов и не допустить возможности зацепить ее случайным ударом. Это, правда, исключало из боя истребители, базирующиеся на стационарных базах, но данную цену сочли приемлемой, организовав из оставшихся вблизи планеты авиагрупп резервное прикрытие на случай форс-мажорных обстоятельств. А еще, на стороне уральцев оказалось право первого хода, что и в голову не пришло ни разу в жизни не участвовавшему в сражении Ландсбергису. Зато расклады, включая задачи, стоящие перед флотом, а также преимущества и недостатки любого действия, очень хорошо понимал контр-адмирал Лурье, возглавивший уральскую эскадру. Весьма обиженный тем, что его, за компанию с остальными объявили изменником и военным преступником (совершенно безосновательно, кстати, поскольку ни в одной бомбардировке планет он участия не принимал, да и присягу, если вдуматься, не нарушал), француз подошел к делу весьма грамотно. И первым приказом, который он отдал, было разрешение командирам кораблей не брать пленных, «если это угрожает жизни членов экипажа». Степень риска каждый оценивал самостоятельно, и неудивительно, что практически все, узнав об этом, довольно заухмылялись. С джентльменскими правилами ведения войны было покончено раз и навсегда. Лурье не использовал мины – любимое тактическое решение Александрова. И потому, что не хотел повторяться, и из-за опасности для последующей навигации. Засорять систему опасной гадостью, остатки которой вряд ли потом удастся снять с боевого дежурства целиком, не хотелось. К сожалению, ракетоносцы, которые очень пригодились бы здесь и сейчас, еще не вернулись из рейда. В результате выбор оказывался не так уж и велик – классический артиллерийский бой. Но уж его-то контр-адмирал не боялся. В отличие от Александрова, ухитряющегося применить нестандартный тактический прием там, где, кажется, все уже десять раз перепробовано, и увлекающегося (порой небезуспешно) прикладной психологией, Лурье был куда более консервативен. Он предпочитал решения, апробированные поколениями флотоводцев, не без основания считая, что «все украдено до нас» и его задача лишь применить стандартные приемы с максимальной эффективностью. Отходить от этого принципа он не собирался и сейчас. Свои линкоры Лурье построил классической «стеной». «Петр Великий» в центре, остальные корабли четырьмя лучами получившейся «звезды» вокруг. Вполне логичное решение, обеспечивающее максимальную устойчивость строя и плотность огня. Чуть портили дело различные характеристики составляющих «стену» кораблей, но это было зло ожидаемое и незначительное, с ним можно смириться. Николаева, командуй эскадрой она, расположила бы самый мощный корабль на луче «звезды», чтобы дать ему больше пространства для маневра и создать дополнительную угрозу флангу противника. Вассерман и вовсе не стал бы его ставить в строй, используя как самостоятельную тактическую единицу, благо ходовые качества дредноута позволяли вертеться вокруг вражеской эскадры как угодно. Однако командовал Лурье, он принимал решения и отвечал за них. Командирам подразделений оставалось только подчиняться – принцип единоначалия еще никто не отменял, и суровая правда жизни подтверждала его необходимость. Именно линкоры должны были, словно гигантский бронированный пресс, раздавить эскадру Конфедерации, но начать сражение выпало не им. Лурье, конечно, являлся в вопросах тактических приемов ярко выраженным традиционалистом, но притом тасовать их зазорным не считал. Ну а удар авианосцами по авианосцам – что может быть традиционнее? Тем более что, согласно бесстрастным расчетам тактического компьютера, в предстоящем бою они могли оказаться самыми опасными противниками и нанести реальный урон. Вряд ли линкорам, но вот корабли эскорта авиагруппы проредить способны запросто. Поэтому вывести их из игры требовалось незамедлительно. И сотни машин, занявшие позиции и несколько часов висевшие в космосе в режиме радиомолчания, чтобы раньше времени не дать себя обнаружить, получили приказ и практически одновременно обрушились на эскадру Ландсбергиса со всех сторон. Капитан третьего ранга Кольм в кабине «Катрана» чувствовал себя не слишком уютно. Эти штурмовики, сравнительно новое детище уральского ВПК, нельзя было отнести к шедеврам конструкторской мысли. Наоборот, правда, тоже. «Катран» на проверку оказался середнячком во всем. Редкость для отечественной техники, кстати, обычно инженеры планеты создавали или крайне удачные, или, напротив, совершенно паршивые образцы. Первые чаще всего принимались на вооружение Конфедерации, внося дополнительный бардак в и без того чрезмерно раздутую военную номенклатуру, последние отсеивались еще на стадии испытаний. С «Катраном» же все получилось необычно – он был никаким. Средненькое ускорение, средняя маневренность, средние вооружение и защита. Конструкторы называли это сбалансированными характеристиками и очень гордились таким достижением, но Кольм предпочел бы машину, которая имеет в рукаве хоть один козырь, пускай и в ущерб чему-нибудь еще. Правда, в отличие от своих аналогов, «Катран» мог нести аж две ракеты среднего калибра, противокорабельные или планетарного действия, на выбор. Но в космическом бою две машины, несущие по одной такой ракете, все равно предпочтительнее одной с двумя, в этом Кольм был совершенно убежден. В кои-то веки он был единодушен со специалистами Конфедерации, забраковавшими «Катран» сразу же. А вот с планетарной обороной Урала – наоборот. Те, просто для того, чтобы покрыть убытки конструкторского бюро на разработку, заказали для своих нужд полторы дюжины этих машин, сведя баланс в ноль. По мнению Кольма, растрата чистой воды, но генералам виднее, они наверняка что-то с этого имеют. А может, отечественную конструкторскую школу поддерживают таким ни разу не оригинальным способом. Какая разница… Заказали они, а в бой их вести Кольму. Собственно, он не должен был лететь. Совсем не должен. Капитан третьего ранга Кольм так и не смог восстановиться после ранения. Его и на курьере-то посылали лишь потому, что сообщение надо было передать с человеком не только надежным, но и пользующимся доверием Александрова. Да вдобавок прорваться через несколько разоренных и вставших на уши, как сбитое осиное гнездо, звездных систем. Где, помимо обычных для космоса опасностей, на недобитка какого наткнуться проще, чем высморкаться. И, спрашивается, кого посылать? Не Николаеву же. Она хоть и имеет базовое образование, но до нормального пилота ей – как до Китая против ветра. Одно название. Как и Вассерман, кстати. Так что пришлось лететь Кольму, и его здоровью это на пользу не пошло. Сейчас ему разве что в планетарных службах работать. Ну, максимум, на каком-нибудь солидном корабле, не имеющем обыкновения крутиться в космосе как бешеный волчок. Но пришла беда – и что, сидеть в тылу? Человеку, входящему в двадцатку лучших пилотов Урала, боевому офицеру… Личному порученцу комфлота, черт возьми! Имеющему право на принятие самостоятельных решений! Против такого напора у флотского начальства аргумента не нашлось. К тому же и Николаева, которой он позвонил, дабы та его полномочия подтвердила, оказалась на его стороне. Свидетельница на их с Татьяной свадьбе вообще была девушкой своеобразной и чиновников любого происхождения не любила. Да и понимала она Кольма, хотя бы как офицер офицера. Против ее личного мнения, несмотря на вроде бы невысокое звание Николаевой, идти не рискнул никто. И дали тогда Кольму вместо истребителя штурмовик, резонно сочтя, что на «Стриже» не оклемавшегося до конца пилота выпускать слишком рискованно. Штурмовик же таких перегрузок вроде бы не предполагал. Оставалось надеяться, что именно так и будет. Кольм шел ведущим третьей пары. Конечно, с его званием можно было требовать большего, но – зачем? Сигнал ножом резанул уши – и, повинуясь ему, он положил свою машину на крыло, ловя в прицел неуклюжую тушу старого авианосца. Это было просто. Разгон, залп, ручку на себя… Перегрузка вдавила в кресло, но ничего особенного в ней не было. Во время броска к Элладе доставалось и похуже. На тактическом дисплее мигнула и пропала картинка, всего на секунду, но этого Кольму хватило. Ха! Кто бы сомневался. Сосредоточенный ракетный залп эскадрильи превратил старую калошу в пылающее облако с той легкостью, с которой человек превращает в пар ковш воды, плеснув его на каменку в бане. Раздраженно запищал радар. А вот это уже интереснее. Последний из авианосцев, командир которого, видимо, сообразил, что жить ему осталось считанные секунды, успел-таки выпустить истребители. Выпустить в аварийном режиме, через резервные порты. Если сделать такое, то корабль после этого можно сразу ставить в док на капитальный ремонт, но тут уже было все равно, и командир авианосца «Эвенджер» не колебался. Все же на такие лоханки попадали служить не только отбросы, но и вполне профессиональные, иной раз заслуженные офицеры. Проштрафившиеся, строптивые, излишне самостоятельные… Этот оказался именно из таких, и, благодаря его реакции, три десятка машин успели стартовать прежде, чем на месте «Эвенджера» появился клубок пульсирующего, будто сердце дьявола, огня. Ну что же, штурмовик – не истребитель, но за себя постоять может. Тем более что опустошившие подвески машины уже не слишком волновали конфедератов. Куда больше их беспокоила вторая группа, навалившаяся на два идущих в конце строя линкора типа «Ройял Оук». Эти корабли, хоть и древние, но прошедшие какую-то экзотическую модернизацию, оказались неплохо вооружены, а главное, несли даже по современным меркам приличные щиты. В результате вместо короткого, как укол кинжалом, удара получилась свалка, и космос пересекали несущиеся во все стороны трассы зениток и подсвечивали взрывы ракет. Откровенно говоря, в такой ситуации следовало немедленно выходить из боя и отступать под защиту своих истребителей. Более того, у пилотов имелся приказ в случае неудачной атаки так и поступить. Но слишком много в последнее время среди пилотов стало молодежи, храброй, но горячей и склонной забывать в азарте даже те азы дисциплины, что им успели вбить. Ускоренный выпуск, беда училищ военного времени… Да вдобавок многие и вовсе необстрелянные, отчаянно стремящиеся доказать, что они не хуже ветеранов. А перед глазами еще и пример того, как эти самые ветераны только что играючи завалили четыре авианосца… Вот и полезли они, забыв об осторожности, причем не только штурмовики, но и истребители. И вместо тактически грамотного, пусть и бесславного маневра получилось классическое черт-те что. Но главное, в хвост им сейчас заходили немногочисленные, но все же смертельно опасные истребители конфедератов, на которые увлекшиеся атакой мальчишки не обращали внимания. Даже когда одновременно с нескольких штурмовиков пошли сигналы предупреждения, лихая молодежь проигнорировала их с достойным лучшего применения упорством. Идиоты! Лезть в намечающуюся свалку на своей неуклюжей машине Кольму не хотелось совершенно, но бросать товарищей он не желал еще больше. Сбросив ведомому короткий приказ возвращаться, он толкнул штурвал и, разгоняя двигатели в предельный режим, бросил «Катран» на не ожидающих такого подвоха и не обращающих внимания на расстрелявшие боезапас штурмовики конфедератов. Штурмовик – не истребитель, но, когда есть время, разогнать его можно не хуже. Тем более конфедераты не торопились – им еще требовалось перестроиться и хотя бы отчасти согласовать свои маневры с линкорами, зенитчики которых азартно и порой небезуспешно палили по всему, что движется. Кольм использовал образовавшуюся паузу на всю катушку. И к тому моменту, когда чуть отставший от основной группы «Спидфайтер» уютно расположился в самом центре прицела, его «Катран» шел уже едва ли не быстрее вражеских истребителей. Пилот «Спидфайтера» успел еще увидеть, как падает ему на голову здоровенная, с размахом крыльев втрое большим, чем у его истребителя, махина, но ни осознать смысл происходящего, ни, тем более, хоть что-нибудь предпринять времени у него уже не оставалось. «Катран» на миг замер, уравняв скорость и затмив блеском своих крыльев всю галактику, а потом плюнул лиловым солнцем, капли которого прошили корпус истребителя и разорвали его на куски быстрее, чем раскаленная игла протыкает кусок масла. Толчок двигателями, и в прицел буквально влетает второй истребитель. Пилот этого «Спидфайтера» успел заметить угрозу и даже отреагировать, начав маневр уклонения, но пушки штурмовика успели пропеть свою заунывную песню, неслышимую в вакууме, но заставляющую противно вибрировать фюзеляж. Точно отмеренные порции высокотемпературной плазмы протянулись к истребителю и задели его. Совсем чуть-чуть, по самому краешку… Оторванное крыло полетело в одну сторону, а потерявший управление и разваливающийся на части «Спидфайтер» в другую. Пилоты остальных истребителей, почувствовав, что если не отреагировать, то вот прямо сейчас их порвут на лоскуты, начали маневр уклонения, разворачиваясь навстречу новой угрозе. Судя по синхронности их действий, слетана группа была неплохо. Кольм лишь зубами скрипел, проклиная убогую маневренность «Катрана» и не успевая поймать в прицел хоть кого-то, но в этот момент в сторону противника вдруг протянулись нити трасс… Группа Кольма, чуть отстав от него, но все же единодушно проигнорировала приказы и планы и теперь следовала за лидером. Ну все, теперь можно и повоевать. Да, штурмовики – не истребители, но большой группой, сохраняя строй, вполне способны создать настоящий огневой вал, в лобовой атаке компенсирующий скорость и маневренность врага. Собственно говоря, именно это сейчас и произошло. Буквально задавив огнем попытку организованного сопротивления, штурмовики на удивление неплохо выполнили несвойственные им функции истребительного прикрытия, но именно этот момент и стал роковым. Записав на свой счет еще одного противника, Кольм начал разворот, уклоняясь от знакомства с чрезмерно настырной зениткой. Перегрузка вдавила его в кресло – и переполненный адреналином организм сбойнул. Буквально на пару секунд пилот отключился от реальности, а когда сознание вернулось, лоб в лоб ему летел вражеский истребитель, тоже, наверное, уклоняющийся от чего-то. Кольм не зря считался асом. За оставшиеся у него мгновения он почти успел уклониться, но не хватило ни маневренности, ни мощности двигателей. Совсем чуть-чуть, на ту грань, которой так гордились конструкторы. Машины зацепили друг друга крыльями, и принесенная в жертву скорости прочность корпуса «Спидфайтера» сыграла с его пилотом злую шутку. Он так и умер, не успев ничего почувствовать, превратившись в кашу прямо внутри совершенно неповрежденного скафандра. Штурмовик встряхнуло, однако он все же был чуть покрепче… «Катран» затрясло, как в лихорадке, и завыл сигнал – правый двигатель пошел вразнос, и автоматика отстрелила его быстрее, чем Кольм, еще не отошедший от столкновения, успел даже пальцами пошевелить. Перехватив управление, он отчаянно потянул штурвал на себя, шестым чувством понимая, что машина еще держится и ее можно вытащить. Но в этот момент все та же настырная зенитка поймала-таки в прицел лишившийся маневренности «Катран». И последнее, что успел увидеть рефлекторно вскинувший руку к глазам капитан третьего ранга Семен Петрович Кольм, было ослепительно желтое пламя, стремительно пожирающее фюзеляж его штурмовика… Истекающая огнем и плюющаяся обломками свалка, кипящая в хвосте колонны карателей, была ярким, но всего лишь эпизодом сражения. Основные события разворачивались прямо по курсу, где почти одновременно с этим двинулись вперед основные силы Урала. Для Ландсбергиса это оказалось сюрпризом, причем крайне неприятным. Не ожидая сопротивления, он, согласно уставу, вел эскадру в походном строю, обеспечивающем наименьшую вероятность проблем во время корректировки курса, да и вообще любого маневрирования. Большинство кораблей даже атмосферу не стравливало – командующий оставил это неудобное действо на усмотрение своих капитанов. Какие возможности противостоять его армаде могут быть у тупых русских, да еще и на приличном удалении от их планеты? Не на самой окраине системы, но все же в нескольких световых часах от их планеты? Да никаких! А случись что, так программы давно в тактических компьютерах, нажми кнопку и не волнуйся, машина все сделает за тебя. И тот факт, что времени не то что перестроиться, а даже саму кнопку нажать у него не будет, в привычную конфедератам картину мира упорно не вписывался. Равно как и сама мысль о том, что радары его кораблей устарели минимум на поколение и обнаружить маскирующиеся корабли уральцев он не сумеет до того момента, как они ему это позволят, была Ландсбергисом великолепно проигнорирована. Однако готовность сплясать на русских могилах – товар, который не только плохо продается, но и успеха не гарантирует. Сейчас адмирал пожинал плоды собственной некомпетентности, которая и породила то, что впоследствии на Урале называли «атакой клоунов». Рыхлый походный строй мало подходил для боя. А уральцы позволили себя обнаружить очень простым способом – дождались, когда противник вышел на дистанцию, с которой артиллерия современных кораблей с девяностопроцентной вероятностью пробивала защиту старых линкоров, и обрушили на голову колонны сосредоточенный залп. Идущий головным линкор «Бретань» в буквальном смысле слова вывернуло наизнанку. Секунду спустя взорвался, раскидав во все стороны пылающие обломки, линейный крейсер «Виктория». Флагману оторвало треть корпуса, а линкору «Прованс» как ножом распахало корпус от носа до кормы. И лишь пятый попавший под удар корабль, «Мария-Тереза», издали выглядел неповрежденным. Только почему-то окутался облаком газа – наверное, атмосферу стравливал… Уже после сражения выяснилось, что на корпусе старого линкора образовалось свыше двухсот пробоин, многие сквозные, что вызвало мгновенную разгерметизацию. К тому моменту, когда до него добрались спасательные партии, экипаж был давно уже мертв.