Иными словами — скатертью дорога. Ну уж нет. Так не пойдет. Если ей есть что скрывать, то, значит, мне есть что разнюхать. Следовательно, придется входить в роль тупой деревенщины, которая, по словам Фредди, удается мне на все сто. — Еще как согласна! Давайте прямо сейчас и договоримся. — Я решительно захлопнула входную дверь. — Где ваш ежедневник? Надеюсь, у вас не расписана каждая минута на месяц вперед? — Возмездие будет страшным. Боюсь, эту идиотскую ухмылку придется соскребать с кожурой. — Но, Элли… Сейчас не самое подходящее время… — А когда оно настанет, подходящее-то? Мы сами теряем время и все время пытаемся выкроить подходящее время, а время тем временем, — еще одна ухмылка слабоумного, — проплывает мимо. — Пожалуй, вы правы. — Фло дернула плечом, скосила глаза на лестницу и с неожиданно кошачьей грацией метнулась к двери по левую сторону прихожей. — Одна радость: мимо нас оно еще проплывает, а для мисс Шип уже остановилось. Не предчувствие ли привело ее в церковь накануне смерти? — Накануне? — Ну да, той ночью, когда Джон переехал вашего бедного кота, а я заработала амнезию. На обратном пути я заметила Глэдис с велосипедом в воротах церкви. Жуткая картина! Прямо-таки дрожь пробрала. Луна выглядывала поверх ее головы… как нимб. Выходит, это не мистера Глэдстона, а мисс Шип я заметила у церкви, пока согревала Тобиаса и ждала Бена с корзинкой… Отсюда вывод: доктор Мелроуз подпадает под подозрение. Предположим, мисс Шип после трогательного свидания со своим бесценным органом собралась нажать на педали, как вдруг увидела злодея с перекинутым через плечо телом и узнала доктора Мелроуза. На вечеринке… или незадолго до нее, по привычке застенчиво хихикая, Глэдис выдала доктору все, что думает о его полуночном приключении. И подписала себе смертный приговор. Если я права, то доктор перещеголял в лицедействе моего кузена. В спальне Шельмусов возмущение было разыграно гениально! Фальшивое свидетельство позарез было нужно самому доктору Мелроузу, а не Наяде… — Проклятье! Ежедневник как сквозь землю провалился! В мастерской оставила, что ли? Покачивая обнаженными — нет сомнений! — бедрами и бюстом под монашеским балахоном, Фло распахнула дверь в комнату, насквозь провонявшую скипидаром и масляной краской. Стены здесь, в отличие от тех, что в коридоре, были сплошь увешаны портретами… голых мужчин. — Только честно. — Фло проскользнула между двумя столами, больше смахивающими на козлы для пилки дров, и обвела рукой свою галерею. — Грубую правду приемлю. Грубую лесть — ни за что. — Они прекрасны! — выпалила я с жаром профсоюзного оратора на стачке. — Что за формы! Какая четкость исполнения! — Мой взгляд был прикован к юному блондину, на прокорм которого родители явно не жалели средств. — А вы… не преувеличили? Все как в жизни? — Тютелька в тютельку. — Мама родная! — Я поскользнулась в бурой луже и без помощи Фло не удержалась бы на ногах. — Извините, Элли. На пол я расходую больше краски, чем по назначению. — А-а-а! — Вот и разгадка. Бурые пятна на руках и на полу — всего лишь следы невинного хобби. — Ну наконец-то! — Миссис Мелроуз с торжествующим видом потрясала ежедневником. "Наконец-то", похоже, относилось ко мне. Еще минута, и я сделаю тебе ручкой, нахалка! Поздно! — отчаянно просигналил следующий взгляд Фло. Приготовившись к встрече с доктором Мелроузом, я повернулась… и уставилась на джентльмена несравнимо более приятной наружности, в банном халате цвета забродившей пьяной вишни. Нет, в обморок я не упала. Искусством обмороков мне никогда не овладеть. Пятясь к двери по скользкому линолеуму, натыкаясь на углы столов, я молила небеса о счастье неизлечимой амнезии. — Элли! Какими судьбами? — Улыбка Бена была не менее жесткой, чем накрахмаленный воротничок рубашки. — Вот что… Пожалуй, я вас оставлю… — Фло улизнула за дверь. — Ну надо же! — скрестив руки на груди и постукивая босой пяткой по полу, заявил неверный супруг. — Не ожидал, Элли, не ожидал… — Да как ты смеешь!.. — Что-то не возьму в толк… Ты о чем, дорогая? — Совсем стыд потерял? — взвизгнула я, от ярости клацая зубами. — Сты-ы-ыд… Кто бы говорил, солнышко! Ну-ка, прикинь, сколько дней — или недель? — ты бесстыдно врешь мне в глаза? — Что? — Фло меня чуть в гроб не вогнала известием о ваших совместных занятиях в "Самом Совершенстве"! Понятия не имею, как выкарабкиваются из такой ситуации роковухи. Я лично, если припрут к стенке, начинаю хорохориться и лезть на рожон. — А при чем тут "Само Совершенство"? Захотела и вступила! — Вступила-то не в теннисный клуб, Элли! Если не ошибаюсь, организация Наяды Шельмус особого толка. Рассчитанная, так сказать, на двоих. — Он небрежно затянул пояс халата на своем бесподобном торсе. — На двоих! А я, представь себе, категорически возражаю против участия в шоу дрессированных тюленей. — Никто и не собирался… — Неужели? Вспомни-ка о дурацком рогатом шлеме. Цирк, да и только! — Это ты сейчас так считаешь! А тогда… — А тогда промолчал, потому что привык к твоим безумным выходкам. — Благодарю за комплимент! — На здоровье. Как ты не поймешь, Элли… — Ярость в его взгляде сменилась сожалением. — Я приветствую любые сюрпризы, но не желаю называться параграфом первым десятой главы сексуальной инструкции. Да и тебе вряд ли понравится, если муж в постели начнет повторять про себя правило номер три: "Накрыв ладонью правую грудь…" — Довольно! Думаете, я не понимаю, ради чего затеян этот скандал, Бентли Т. Хаскелл? Чтобы заткнуть мне рот! За идиотку меня держите? Учтите, ни здесь, ни в Мерлин-корте ваше обнаженное великолепие красоваться не будет! — Элли… — Черта с два я сниму портрет Абигайль со стены над камином! — Уймешься ты, наконец?! — В два прыжка он проскочил комнату и замер, испепеляя меня изумрудным гневом. — Я приехал сюда не позировать, а попросить Фло написать твой портрет с детьми! Случайно перевернул на себя банку с краской, пришлось раздеться и ждать, пока Фло вычистит и высушит костюм! — Хватит! Молчи! Ты святой, а я… я… — Элли! Голос Бена догнал меня уже у машины. Сколько нюансов в одном-единственном слове… Элли! Прощание? Или все-таки оклик? * * * Похоронное бюро Фишера утопало в полумраке и удушающем аромате гардений, — думаю, владелец ради пущего эффекта ухлопал целый баллон цветочного освежителя воздуха. Но не будем придираться. Обстановка на высоте, в меру скорбная и предельно торжественная. Вот и сосредоточься на обстановке, Элли. Гроб с телом — зрелище малоинтересное. Никакие уговоры не помогли. Шедевр Уолтера Фишера так и притягивал к себе мой предательский взор. Мисс Шип, надо отдать должное гробовых дел мастеру, была хороша, как никогда в жизни. Очки были при ней, — правда, с закрытыми глазами они выглядели странновато. Кто-то из скорбящих отошел от гроба, и я зажмурилась от неожиданной бриллиантовой вспышки. Какой трогательный жест… Мистер Шельмус пожелал похоронить возлюбленную с обручальным кольцом. Я обвела глазами небольшое полутемное помещение. Жених усопшей с женой… Мистер Глэдстон, доктор Мелроуз… Миссис Мэллой не видно. Глупо было и надеяться встретить ее на похоронах мисс Шип. Ох! От духоты и нестерпимого запаха гардений закружилась голова. Снова зажмурившись, я пропустила момент появления мистера Фишера. — Леди и джентльмены! Прошу минуточку внимания! — Восковая ладонь любовно прошлась по кипенно-белому атласу в изголовье гроба. — Полагаю, все согласны, что мисс Шип сегодня очаровательна! Убедительная просьба при прощании не прикладываться губами ко лбу, дабы не повредить макияж и прическу. К тем, кто не может воздержаться от сигарет, хочу обратиться особо — не стряхивайте пепел в футляр. Кремация производится в другом помещении! Да у этой гусеницы, похоже, чувство юмора прорезалось! Вот что значит — родные стены! Как только отзвучало последнее предупреждение гробовщика, слово взяла преподобная Эвдора. — Святой Отец, мы молим о Царствии Твоем для усопшей сестры нашей Глэдис Шип. Не оставь милостью своею и тех, кто в этот скорбный час пришел сюда проводить Глэдис в последний путь. Позволь нам признаться Тебе в грехах своих… — Я хочу! Пожалуйста! Мне нужно признаться в грехе! (О нет! Что ты творишь, Элли? Умолкни!) — Не сейчас, — мягко возразила Эвдора. — Вы можете прийти в церковь… — Нет! Ни секунды больше не выдержу! Я сама не своя с тех пор, как узнала о совершенном злодейском убийстве! Под изумленные ахи, охи и чей-то шепоток "Вот ее бы как раз неплохо было убить!" я вылетела из похоронного бюро. Остался позади дом мистера Уолтера Фишера и даже Читтертон-Феллс, но тошнотворный запах гардений будто намертво прилип ко мне, преследуя в салоне машины и даже в церкви Святого Ансельма. Честное слово, я всей душой рвалась домой. Но раз уж фургончик сам свернул к Божьему храму… что ж. Так тому и быть. Воспользуюсь случаем привести в порядок мысли и разобраться наконец, что же заставило меня выдать убийственное заявление об убийстве. Как ни странно, дверь в церковь оказалась открыта, и где-то под самым куполом одинокий светильник рассеивал мрак. Двинувшись по боковому проходу к алтарю, я вдруг услышала за спиной подозрительный шаркающий звук. Остановилась и прислушалась, затаив дыхание. Нет, почудилось. Это церковь, Элли! Не идиот же убийца, чтобы поднять на тебя руку в святых стенах… Кто из нас больший идиот, я перестала гадать уже в следующий миг. Шарканье раздалось совсем рядом, и при всем желании принять этот звук за эхо собственных шагов я не могла. Счастье, что глаза привыкли к темноте. Дважды счастье, что обещанная Эвдорой исповедальня оказалась под боком. Нырнув в одну из кабинок, я затаилась и совсем перестала дышать… За тонкой перегородкой раздался шелест… скрип деревянной скамеечки… сдавленное рыдание… Уставившись на черный прямоугольник в стенке, я не сразу сообразила, что это шторка на окошке для священника. Любопытство когда-нибудь тебя сгубит, Элли Хаскелл! Ну хоть одним-то глазком можно взглянуть, кто это там решил исповедаться в неурочное время?