— И ты говоришь не о коровах. — Коровы — дневная его работа, — уточнил Морелли. — У меня такое чувство, что мне не понравится, куда нас ведет этот разговор. — Недавно Клаг зависал с двумя парнями, которые работают на Абруцци. А сегодня утром Клага нашли мертвым, кто-то задавил его машиной и смылся. — Божежмой. — Нашли его на обочине за полквартала от мясной лавки. — Есть версия, кто его сбил? — Нет, но по статистике какой-то пьяный водитель. Какое-то время мы раздумывали. — Наверно, твоей матушке стоит помыть машину, — заметил Морелли. — Дерьмо святое. Матушка убила Лео Клага. — Такого я не слышал, — открестился Морелли. Я повесила трубку и сварила кофе. Потом взболтала яйцо и сунула кусок хлеба в тостер. Стефани Плам, богиня домоводства. Я прокралась в холл, позаимствовала газету мистера Уолески и почитала ее за завтраком. Когда я возвращала газету, из лифта вышли Рейнджер с Гектором. — Я знаю, где она, — сообщил Рейнджер. — Только что позвонили. Поехали. Я скосила взгляд на Гектора. — Не беспокойся за Гектора, — заверил Рейнджер. Я схватила сумку и куртку и побежала, чтобы не отстать, за Рейнджером. Он снова вел пучеглазый грузовик. Я вскарабкалась на сиденье и пристегнулась. — Где она? — В Ньюаркском аэропорту. Джин Эллен возвращалась со своим НЯС и увидела Дотти с Эвелин и детьми в зале ожидания у одного из выходов на посадку. Я дал задание Танку проверить их рейс. Он по расписанию в десять, но на час задержали. Нужно поспеть вовремя. — Куда они собрались? — В Майами. В Трентоне были сплошные пробки. Потом на какое-то время транспорт рассеялся, а на Торнпайке снова стало тесно на дороге. К счастью, на Торнпайке мы стабильно двигались. Вот он, добрый джерсийский транспорт. Вечный источник адреналина. Бампер к бамперу по восемь миль в час. Когда мы подъехали к входу в аэропорт, я взглянула на часы. Было почти десять. Несколькими минутами позже Рейнджер свернул на место высадки пассажиров и подъехал к тротуару. — Время впритык, — предупредил он. — Давай вперед, пока я паркуюсь. Если пистолет с собой, оставь его в машине. Я отдала ему оружие и вышла. Входя в терминал, проверила табло. Рейс отправлялся по расписанию. Посадка предполагалась с того же выхода. Я хрустела костяшками, пока стояла в очереди на проверку безопасности. Так близко от Эвелин и Энни. Вот же будет головная боль, если я их пропущу. Я прошла проверку и отправилась к выходам на посадку. Идя по коридору, я вглядывалась во всех. Потом посмотрела вперед и увидела Эвелин и Дотти с детьми, за два выхода от меня. Они сидели и ждали. Ничего в них особенного. Обычная парочка мамаш с детьми, отправлявшиеся во Флориду. Я тихонько подошла к ним и села на свободное кресло рядом с Эвелин. — Нам нужно поговорить, — сказала я. С виду они не очень удивились. Словно их уже ничего не могло удивить. Обе выглядели усталыми. Помятая одежда. Дети развлекались сами по себе, шумно и надоедливо. Такие детишки в аэропорту на каждом шагу. — Я собиралась позвонить тебе, — оправдывалась Эвелин. — Я бы и позвонила, когда мы прилетели в Майами. Скажи бабушке, что со мной все в порядке. — Я хочу знать, почему ты сбегаешь. Если не признаешься, я тебе устрою проблемы. Тогда ты никуда не улетишь. — Нет, не надо, — взмолилась Эвелин. — Пожалуйста, не устраивай. Нам обязательно нужно успеть на этот самолет. Объявили посадку. — Тебя разыскивает полиция, — предупредила я. — Ты проходишь свидетелем по двум убийствам. Я могу позвать охранника, и тебя вернут в Трентон. Эвелин побледнела. — Он меня убьет. — Абруцци? Она кивнула. — Может, стоит ей рассказать, — предложила Дотти. — У нас мало времени. — Когда Стивен проиграл бар Абруцци, тот пришел к нам домой со своими людьми и кое-что со мной сделал. Я почувствовала, как непроизвольно всосала воздух. — Прости, — сказала я. — Так он нас запугивал. Как кот с мышью. Ему нравилось поиграть, перед тем как убить. И еще ему нравилось унижать женщин. — Тебе надо было обратиться в полицию. — Да я бы не дожила до дачи свидетельских показаний. Или еще хуже: он сделал бы что-нибудь Энни. Колеса правосудия вертятся медленно, когда дело касается таких людишек, как Абруцци. — Почему же он преследует тебя сейчас? Рейнджер мне уже рассказал, но я хотела услышать ее версию. — Абруцци помешался на войне. Играет в военные игры. Он собирает медали и всякие такие вещи. Одну медаль он держал на столе. Думаю, это его любимая медаль, потому что она принадлежала Наполеону. В общем, когда мы со Стивеном развелись, суд дал Стивену право посещения. Он забирал Энни каждую субботу. Пару недель назад Абруцци устраивал день рожденья своей дочери и потребовал, чтобы Стивен привел Энни. — Энни дружила с дочкой Абруцци? — В том-то и дело, что нет. Просто Абруцци тем самым демонстрировал свою власть. Он всегда так делал. Своих людей он называл «войска». А они обращались к нему то как к Крестному отцу, то как к Наполеону или еще какой большой военной шишке-генералу. Раз уж он устраивал вечеринку для дочурки, то все войска должны были участвовать со своими детьми. Стивен тоже считался в войске. Он лишился бара и вместе с баром перешел сам в распоряжение Абруцци. Потеря бара была Стивену не по нутру, но, по-моему, принадлежать к семье Абруцци ему нравилось. Он сам себя чувствовал важной персоной, когда его связывали с типом, которого все боялись. Пока Стивена не распилили пополам. — И вот во время вечеринки Энни забрела в кабинет Абруцци, увидела на столе медаль и взяла ее показать остальным детям. Никто не обратил особого внимания, и каким-то образом медаль оказалась в кармане Энни. И она принесла ее домой. Второй раз объявили посадку, и краем глаза я увидела, как в стороне стоит Рейнджер и наблюдает. — Продолжай, — сказала я. — Время еще есть. — Как только я увидела медаль, то поняла что это такое. — Твой билет на свободу? — Да. Пока я живу в Трентоне, Абруцци будет владеть Энни и мною. У меня не было средств уехать. Никакой профессии. И хуже всего это соглашение о разводе. А медаль стоила кучу денег. Абруцци все время хвастался ею. Поэтому я упаковала вещи и сбежала. Через час после того, как появилась медаль. Обратилась за помощью к Дотти, поскольку не знала, к кому еще пойти. Пока я не продам медаль, у меня нет денег. — Увы, чтобы продать такую медаль, нужно время, — добавила Дотти. — Нужно продать втихую. По щеке Эвелин сбежала слеза. — Я втянула и Дотти во всю эту неразбериху. Она как вляпалась, так и не может выбраться. Дотти несла вахту над ватагой детей. — Все утрясется, — заверила она. Но, похоже, сама не верила. — А что за рисунки Энни в ее альбоме? — спросила я. — Там нарисованы люди, которых застрелили. Я думала, что она стала свидетельницей убийства. — Если присмотришься, то увидишь, что все люди носят медали. Она рисовала, пока я паковала вещи. Все, кто имел дело с Абруцци, даже дети, знали о военных играх, убийствах и медалях. Это навязчивая идея. Я вдруг почувствовала себя бессильной. Выходит, мне здесь ничего не светит. Никакого свидетельства убийства. Никто не может помочь выкинуть Абруцци из моей жизни. — В Майами нас ждет покупатель, — сообщила Дотти. — Чтобы хватило на билеты, я продала свою машину. — Покупатель надежный? — Да, кажется. В аэропорту нас встретит друг. Он крутой парень. И присмотрит за сделкой. Думаю, сделка будет простой. Мы предъявим медаль, какой-нибудь эксперт посмотрит ее. И Эвелин получит чемодан денег. — А потом?