— Мираж не растаял? — Нет. Я тебя вижу. — Ну всё, оставляем тему моего появления и радуемся празднику. Я вижу, ты превратил свой домик в ледяной дворец? — Ага, вынужденно. Ветра продували насквозь. Мы тут с Костяном чуть не околели, пока морозы были. — Красиво получилось. Я чуть не подумала, что адресом ошиблась. Не на том мосту слезла. — Ты на такси приехала? — Конечно, кто еще под Новый год повезет. Ценник конячий загнули, мне три дня работать надо. Ты бы видел лицо таксиста, когда я попросила остановить его на дороге. Ночь, поле, на дороге никого, и тут баба с пакетами. Я метров за сто от моста попросила остановить, дождалась, когда он уедет, и в кювет. По пояс в снегу лезу, а сама думаю — а вдруг тебя дома нет, что я творю, дура? Куда мне потом деваться, если что? Мне было невероятно приятно слышать, что вот эта писаная красавица лезла по сугробам, чтобы встретить со мной Новый год. Я не привык тешить свое тщеславие, поэтому радость моя была не за то, что я такой офигенный мачо, к которому женщины из другого города добираются любыми путями, а за то, что это просто случилось. Татьяна во всем своем великолепии сидела передо мной, беззаботно лепетала ни о чем, а я почти не слышал ее из-за контузии, смотрел на нее и был счастлив. Домашние салаты, дорогие нарезки были не чета моим скромным блюдам. Я незаметно убрал магазинные пельмени, которые сразу сделались безвкусными, в собачью миску. Еды было много. Мой не привыкший к обильным трапезам желудок быстро заполнился и стал давить на легкие. Я постоянно пытался отдышаться. — Извини, Тань, все вкусно, но я объелся. — Эх ты, Робинзон тощий, кормить тебя некому. — Я хорошо питаюсь, только редко. Когда Константин болел, мы с ним мяса до отвала наедались. Татьяна покачала головой, как доктор выслушавший историю пациента о том, как он дошел до этого состояния. — Толик, а ты когда-нибудь планировал жизнь на год вперед, или больше? Даже алкоголь в крови замер и перестал действовать, когда я попытался подумать о своей жизни в отдаленной перспективе. — Ну, думаю, что через год я еще буду жить здесь. Только избушку свою утеплю еще лучше. — А что, если дорожники прознают о тебе? Они ведь снесут твой домик. Куда ты пойдешь? — Ты думаешь, я не думаю об этом? Постоянно думаю. Жаль будет, если снесут. — И все же, если снесут, куда подашься? — В город не поеду жить. Деревню глухую поеду искать. У меня теперь велик есть, буду колесить, пока не найду, где осесть. — Я знаю, кто ты. — Татьяна посмотрела на меня через бокал, наполненный шампанским. — Ты Шрек, который живет на болоте, дикий огр, прячущийся от людей. — Тогда кто ты, Фиона или говорящий осел? — Ах вот ты как! Сомневаешься еще? — Татьяна опрокинула бокал с недопитым шампанским в себя, поставила на стол и выдохнула. — Я покажу тебе сейчас, кто я! Я сидел на матраце, а Татьяна на стуле. Она резко встала, чуть не опрокинув все со стола, схватила меня за шею, как будто собиралась душить, и опрокинула меня на матрац. В состоянии алкогольного опьянения, редкого для меня, все произошло мгновенно. Я сидел и бац, Татьянины глаза, горящие плутовством и дерзостью, смотрят на меня в упор. Вообще, в жизни все должно происходить с точностью до наоборот. Но мой опыт против ее не шел ни в какое сравнение. Татьяна это понимала и не ждала, когда я осмелею. Ее губы, пахнущие вином, впились в мои. Мои руки полезли под ее одежду и нащупали тугой бюстгальтер. Он охранял груди девушки, как абсолютный страж. Я так и не понял, как обойти препятствие и отдался поцелуям. — Ну как? Есть еще сомнения, кто я? — Спросила Татьяна, оторвавшись от меня. Ее глаза сверкали, как два изумруда. — Осёл не целовал Шрека. — Догадался я. — Молодец! А какую культурную программу ты планировал в праздничную ночь? — Вообще-то, поесть хорошо, выпить шампанского и уснуть. — Уууу, скучняха. — Татьяна выпустила меня и снова села за стол. — Пойдем с горки покатаемся? Я хотел ответить, что на склонах рыхлый снег и покататься вряд ли получится, но вспомнил, что плотную упаковку от велосипеда я еще не выбросил. — Пошли, я устрою для тебя настоящие американские горки. Самый длинный спуск получался на углу, где обочина заворачивалась под мост. Снег там, обдуваемый сквозняками, был плотным. Было удобно скатываться и подниматься в гору. Пока я не растряс желудок, мне было тяжко, но постепенно начался кураж. Татьяна радовалась, как ребенок. Она заливисто смеялась каждый раз, когда стремительный спуск заканчивался падением и кувырками в кустарнике. Константин тоже поймал волну, он бегал то за мной, то за Татьяной, падал, закапывался в снегу и пытался веселиться не меньше нашего. Всякий раз, когда на дороге появлялся свет фар, мы прижимались к обочине, чтобы никто не испортил нам праздник. Картон истрепался в лохмотья. Тогда мы стали скатываться на спине или животе. Снег забивался под одежду, но нам было все равно. Веселье, как наркоз, сделало тела нечувствительными к температуре. Татьяна не стеснялась распахнуть куртку, задрать все свои кофточки и вытрясти из них снег. Наконец, мы устали. Татьяна скатилась последний раз на спине головой вперед, да так и осталась лежать. Я подкатился рядом и замер рядом с ней. Она смотрела в звездное небо. Чистое от облаков небо светилось миллиардами звезд. Я посмотрел на профиль девушки и увидел, как звезды отражаются в слезах, замерших в уголках ее глаз. — Ты чего? — Я удивился ее слезам. — Хорошо так, аж страшно. — Почему? — Зыбко все. — Она повернулась ко мне, и слеза покатилась через переносицу. — Почему счастье длится недолго, а какая-нибудь гадость обязательно затягивается? — Не думай об этом. Наслаждайся моментом. — Ты знаешь, это лучший Новый год в моей жизни. Спасибо тебе, Толик, за него. Татьяна поцеловала меня в щеку. Ее горячие губы буквально оставили ожог на моей ледяной коже. — И тебе спасибо. У меня это тоже лучший Новый год. Да и у Константина, скорее всего, тоже. — Знаешь, почему мы чувствовали себя несчастными? — Почему? — Потому что не слушали себя. Вот тебе надо было уединиться, чтобы почувствовать себя счастливым. А мне надо было получить в глаз и свалиться под мост, чтобы понять, что смазливая мордашка — это не пропуск в счастливую жизнь. — Сегодня мы поняли, что скатываться под мост бывает весело. — Точно. Одно и то же действие может носить прямо противоположный смысл. Татьяна попыталась встать, но снова бухнулась в сугроб. — Знаешь, я останусь здесь ночевать. Сил встать уже не осталось. Присыпь меня снежком. Я зачерпнул рукой снег и присыпал им Татьяну. У нее откуда-то из-под одежды глухо зазвонил телефон. Девушка вздохнула. — Ищут. — Вытащила трубку и приложила к уху. — Але, мам…, да, я у девчонок…, все нормально, я трезвая, мальчишек с нами нет, едим тортик и запиваем чайком. Не надо ему приезжать, что вы со мной, как с маленькой, сама приеду. Могу я отдохнуть от работы и от вас хоть немного?…, всё, давай, с Новым годом! Татьяна убрала телефон под одежду и села. — Всё, разрушили чудо. Пошли домой. Я подскочил и помог Татьяне подняться. Только сейчас я почувствовал, что вся одежда на мне мокрая, а спина начинает замерзать. Силы покинули нас окончательно. Еле волоча ноги, мы добрались до моей ледяной избушки. Дома было тепло и пахло праздником. Может быть, только в моем представлении. — Константин больше не спит на матраце? — Спросила Татьяна, глядя, как я подкачиваю его, чтобы он выдержал двоих. — Нет, пока я его лечил, он спал на полу, потому что не мог ходить, и ходил в туалет под себя. Так он привык спать там, больше не лезет ко мне. — Бедняга Костик. — Татьяна потрепала ему за ухом. — Ты настоящий мужик. Матрац был готов. Мы сняли с себя мокрые одежды и развесили их на обогревателях. Татьяна осталась в трусиках и бюстгальтере. Я дал ей свою чистую майку. Мы улеглись и накрылись двумя одеялами. — Толик, ты не обидишься, если мы просто уснем? — Это был прямой намек. — Нет. — У меня, в принципе, у самого не осталось сил. — А ты не обидишься, если я не стану к тебе приставать? — Обижусь, но завтра. Татьяна легла спиной ко мне. Я прижался к ней, просунул свою ногу между ее. Признаться, от близости женщины сердце забилось чаще. Усилием воли я подавил гормоны и быстро заснул. Будь у меня друзья, они наверняка умерли бы от зависти, если бы увидели, какие красотки просыпаются в моей постели. Я мог бы бесконечно лежать и любоваться, как спит Татьяна, и терпеть отлежанную руку, на которую она примостилась головой, но Константину приспичило на двор. Он начал царапать дверь и тихо скулить. Надо было успеть до того, как случится непоправимое. Татьяна зашевелилась и открыла глаза. — Прости, это Костян в туалет захотел. — Угу. — Ответила она неопределенно, не открывая рта. Я, признаться, и сам давно хотел выйти на улицу. Стояла тихая солнечная погода. По голым ногам пробежал морозный озноб. На мне была надета только куртка. Хрум-хрум, заскрипел под ногами снег. У нас с Константином были разные столбы-опоры для справления естественных нужд. Его был ближе, и он уже закончил моцион. — Ты не против, если я сегодня воспользуюсь твоим столбом? Константин был не против. Пар повалил от того места, где моя струя поливала металл. Сзади скрипнула дверь. Я повернулся, не прекращая процесс. Татьяна в одной майке вышла на двор, закинула назад руки и потянулась. Её рот растянулся в улыбке, когда она поняла, что я пытаюсь поприветствовать ее.