Надо ли печалиться по тому, за кем Смерть пришла раньше, чем это, казалось, должно произойти? С одной стороны, все мы там будем. Будут даже те, кто откроют первую страницу этой книги, но не доживут до последней. Печально это, или такова природа? Все мы прозябаем на остановке под названием «ЖИЗНЬ» в ожидании своего автобуса под названием «СМЕРТЬ». Свое ожидание мы разбавляем делами, клепанием новых пассажиров, развлечениями, и со временем все чаще смотрим на дорогу, на которой должен появиться наш автобус. А что может быть печального в том, что за Вами неизбежно приедет тот самый автобус? Отнеситесь к этому с иронией и пониманием, не портите себе ожидание. Если Вам показалось, что я пытаюсь Вас напугать с первого абзаца, то Вы ошибаетесь. Я всего лишь говорю правду, потому что не могу поступить иначе. Почему я это делаю? Об этом Вы узнаете ниже, если только первые строчки не заставили Вас суеверно закрыть книгу и переключиться на более веселые мысли в ожидании своего автобуса по имени… В возрасте пяти лет, когда ты полностью зависишь от родителей, очень страшно потерять кого-то из них. В этом возрасте ты воспринимаешь их, как большую часть вселенной и понимаешь свою зависимость от них и крепкую любовь к ним. Потерять мать в этом возрасте очень страшно. У матери все началось с легкого подкашливания, быстро переросшего в сильный кашель. Отец отвез ее в поликлинику, где врачи поставили диагноз — воспаление легких, и назначили кучу лекарств. Они совершенно не помогали, а мать теряла жизнь на глазах. Моя детская интуиция чувствовала неотвратимость приближающегося автобуса по имени «Смерть». Я плакал по ночам в подушку, совсем перестал выходить на улицу играть с друзьями. На душе было тоскливо, холодно и одиноко. Отец весь день был на работе, и только его голос по телефону немного успокаивал меня. Мать увезли в больницу, где продолжили лечение от пневмонии. Я хорошо помню тот ночной звонок, когда оборвалось мое сердце. Отец взял трубку, а я уже знал, что ему скажут. От страха я свернулся под одеялом в клубок, упершись головой в колени. — Хорошо, да, я дам письменное разрешение. — Сказал отец в трубку бесцветным голосом. Немного позже я узнал, что разрешение от него требовалось для вскрытия маминого тела. Вскрытие установило, что диагноз был поставлен матери неправильно. У нее не было воспаления легких. У матери было редкая легочная саркома, съевшая ее здоровье за один месяц. После девяти дней отец запил. Я хорошо помню его, сидящего за столом. Рядом с ним начатая бутылка водки и стакан. Отец размазывал сопли и слезы по лицу, всё время повторяя: «Ошиблись, суки! Ошиблись они! Не ошиблись, а соврали! Тянули время, а мы могли бы в Москву ее увезти, там бы ее вылечили!» Привыкнув по-детски доверять словам родителей, я поверил отцу, что мать можно было бы вылечить, и что смерть ее стала результатом вранья докторов. Я приобрел редкий комплекс, крепкий как алмаз, и неподвижный, как атом при абсолютном нуле. Я стал говорить только правду. Она сама, часто против моей воли, слетала с моих уст. Думаете, правда — добродетель? Нет, это зло, которое сломало мне жизнь. Никто не хочет слышать о себе то, что он и так знает. Я резал правду-матку в глаза, а жизнь за это резала меня, как студент бедного лягушонка. Отец стал алкоголиком. Мы худо-бедно прожили с ним до моего совершеннолетия. За то время, что мы были вместе, от частых подзатыльников, получаемых за честное мнение об отце и вообще обо всем на свете, волосы на моем затылке почти не росли. Плешь с синеватым отливом стала моей визиткой, и все думали, что это у меня родимое пятно. После одиннадцатого класса мне вручили справку об окончании средней школы и с огромным облегчением выпихнули в большой мир. Отец поступил со мной так же. — Деньги будут, заезжай. — Напутствовал он меня перед открытыми вратами в большую жизнь. Мне было страшно. Я заранее знал, что меня не ждет ничего хорошего. Но польза все же была. Плешь быстро затянулась. Первое впечатление, которое я производил на незнакомых людей, было положительным. Все начиналось после того, как со мной начинали общаться ближе. Я со страхом ждал этого момента, и за всю свою жизнь так и не привык к реакции на мое поведение. Вам не кажется странным, что понятие «правда» подается нам всегда как однозначная добродетель? Мы свыклись с этой мыслью, но ведем себя совершенно иначе. Почти все время мы говорим неправду, полную или частичную. От матери, хвалящей своего малыша, до руководства государства, убеждающего население в том, чего нет. Мы все плещемся в океане неправды, но делаем вид, что настоящая правда для нас — это святое. Настолько святое, что совершенно недостижимо. Для всех, кроме меня. Со своей справкой об окончании средней школы я смог поступить только в сельскохозяйственный колледж. Отсутствие материальной помощи со стороны родителей вынудило меня сразу искать подработку. Я устроился ночным сторожем на стройку за небольшие деньги. Как оказалось, на стройке работали несколько прорабов разного уровня. Самый младший работал здесь постоянно. Пожилой мужчина, сухой, с хитрющими глазами. Его звали Геннадий Петрович, и он мне сразу признался, что работает прорабом с советских времен, и не одну собаку съел на этом деле. Над ним был другой прораб, приезжающий сюда пару раз в течение дня. Это был мужчина помладше, на хорошей машине. По нему было видно, что это скорее офисный работник, и приезжает просто для проформы. Как мне объяснил Геннадий Петрович, это был совсем не прораб, а представитель субподрядчика, обязанный присутствовать при строительстве. На самом деле их фирма якобы даже строительной не была. Просто перекачивала деньги от заказчика до конкретного исполнителя работ, отбирая свой процент. Звали того ненастоящего прораба Климентий. Редкое имя. Еще был один прораб, который приезжал на дорогом джипе раз в неделю. Это был высокий мужчина, крепкий, с короткой стрижкой. На нем всегда был костюм. На людей он смотрел свысока и общался только с Геннадием Петровичем, перед которым тот становился на цыпочки. Как сказал Геннадий Петрович, это самая важная шишка на стройке. Этот человек был от организации, у которой «бабла немеряно», и они «всем тут заправляют». Его звали Георгий Леванович, и по профилю его носа можно было догадаться о его грузинском происхождении. А по наколкам на руках можно было предположить, что биография его чрезвычайно разнообразна. Неделя прошла спокойно. Рабочие расходились, как только заканчивался световой день. Я обычно приходил к восьми вечера. Геннадий Петрович вводил меня в курс дела, показывая, какой материал за день был привезен или перемещен с места на место. Он объяснял мне ценность каждого материала и его интерес со стороны потенциальных воров. Я был экипирован фонариком и электрошокером, а так же телефоном для вызова группы быстрого реагирования. Все было хорошо. Я честно охранял, позволяя себе спать вполглаза. Совершал каждый час обход территории. Но на седьмой день, когда все разошлись, ко мне подошел Геннадий Петрович и попросил помочь погрузить в его машину пару рулонов теплоизоляционного материала и еще ведра с грунтовкой. — Все нормально, Толик, я договорился с начальством, под зарплату беру. Но ты лучше об этом никому не говори. Это наши дела, и знать о них всем не обязательно. Как мне было поступить? Дураку было ясно, что этот хитрожопый прораб ворует. Меня выворачивало сказать ему, что молчать я не смогу, но мне так хотелось получить зарплату, что я сказал вслух: — Конечно, воровать не хорошо. Геннадий Петрович замер, посмотрел на меня подозрительно, но счел мой возглас проявлением юмора и рассмеялся. — Конечно, не хорошо. Вся страна ворует, одни мы честные. Ну всё, бывай. Прораб стукнул меня по плечу, закрыл багажник и укатил. Я смотрел ему вслед и понимал, что надо бы попросить аванс. Как я и предвидел, неприятное не замедлило случиться. Как-то вечером, когда я только заступил на смену и проводил Петровича с полным багажником стройматериала, взятого «под зарплату», (интересно, сколько он получал?), в воротах появился сам Георгий Леванович. Он подъехал к воротам объекта вплотную и пролез между створками ворот, держащимися на цепи. — Здорова, студент! — Поприветствовал он меня, прибежавшего на шум. — Бдишь? — Бдю. — Чего это наш прораб после всех уехал? Все о производстве печется? Я почувствовал, как приближается момент истины и срок моего первого трудового опыта. Григорий подошел ко мне и негромко спросил. — Не приворовывает эта хитрая морда, а, студент? — Я почувствовал запах перегара от начальника. Я вообще не любил пьяных после того, как отец запил. Я отшатнулся от него. — Вывозит кое-что. Говорит, что берет под зарплату. С бухгалтерией он все утряс. — Да ты что, утряс, значит? Можешь посчитать мне все, что он вывез? Я согласно махнул головой. Больше всего мне не хотелось оказаться соучастником воровства. — Ни хрена себе, скромный работник, привыкший жить на одну зарплату! Он что, соседний дом строит? — Григорий Леванович бегло осмотрел мои записи. Завтра работаешь? — Да. — Поможешь нам поймать жулика с поличным. Взрослая жизнь — взрослые проблемы. С утра я решил заскочить в бухгалтерию за авансом. Я молил Бога, чтобы только никто из бухгалтерских работников меня не спросил, зачем мне понадобились деньги. Полная женщина в очках отсчитала мне тощенькую пачку мелкими купюрами. — Прокутить собрался? Что, терпежу нет в конце месяца всю сумму получить? — Спросила она меня, а мне показалось, что это лягушка на кочке проквакала. — Нет, мне надо за общагу заплатить, и еще боюсь, что могут уволить из-за Геннадия Петровича. — Почему это? — Глаза у кассирши расширились, и стали больше очков. Она почти протянула мне деньги, но убрала руку назад. — Он говорит, что берет стройматериалы под зарплату, но есть основания не верить этому. Во всей бухгалтерии повисла гробовая тишина. На меня смотрели, как на человека, только что попавшего в расстрельный список. — Держи, и распишись здесь. — Мне все-таки отдали деньги. Я взял деньги, расписался и направился к выходу. Я взялся за ручку двери, но с той стороны за нее уже потянули. Каким было мое удивление, но еще большим оно было у Петровича, столкнувшегося со мной нос к носу. — А ты чего здесь? — Спросил он меня. — За авансом приходил. — Ты это, подожди меня снаружи, есть разговор один. — Попросил Петрович. Я вдруг понял, что работать больше на этой фирме я не хочу. Не хочу видеть прораба-жулика Петровича, Григория Левановича, трясущегося за свой капитал, не хочу быть тем самым говном, которое мечется в проруби. — Не могу. — Я захлопнул за собой дверь и припустил бегом на улицу. Через полминуты я был на улице. Позади меня раздался истошный крик Петровича: — Стояаааать! Убью, скотина! Стоять! Мне было глубоко наплевать на эти крики. Контракта с фирмой у меня не было, поэтому я покинул ее с чистой совестью. А Петрович пусть сам расхлебывает плоды своего воровства. Наверняка для него увольнением это не закончится. Судя по наколкам на руках Григория Левановича, у того имелись альтернативные рычаги решения подобных проблем. Легким бегом за полчаса я пересек город, и оказался на безопасной территории студенческого общежития. Заработанных денег мне хватило на две недели. Я оплатил общежитие, и более менее сносно питался. Можно было считать, что я неплохо устроился, но на самом деле жизнь среди сверстников была не очень. Во-первых, я проговорился, что у меня есть деньги. Вся шпана со старших курсов полезла ко мне занимать. Поначалу они делали вид, что пытаются набиться ко мне в друзья. Я сразу понял, откуда ветер дует и не шел на контакт. После нескольких бесплодных попыток у меня попросили взаймы прямо, а когда я отказал снова, то начали угрожать. Когда и это не помогло, отлупили. Было обидно, но на моей стороне был опыт. Я знал, что так повернется, и был готов принять удары судьбы и старшекурсников. Вот к чему я оказался не готов, так это к издевательствам со стороны женского пола. Люди, окружающие меня в колледже, и так не отличались особым умственным развитием и этикетом, так еще и норовили уесть меня за мою отличительность. Девушки, прознав, что я патологически не могу обманывать, спрашивали у меня вещи, о которых обычно не спрашивают в нормальном обществе. Почти всегда это касалось интимной сферы. — Ты порнуху смотришь? Ты дрочишь? Ты девственник? Сколько у тебя сантиметров? Моя репутация моментально скатилась до уровня озабоченного идиота-девственника. Вся женская половина колледжа ухмылялась, едва завидев меня. Это было тяжелее, чем регулярно получать по физиономии. Я серьезно задумался о том, что надо переезжать из общежития на съемную квартиру. На нее требовались немалые деньги, и, следовательно, мне снова надо было искать работу. В выходной день я прогуливался по торговому центру. Денег у меня не было, но сидеть в общаге было невыносимо. Я бесцельно бродил по всем магазинам. От нечего делать в магазине мужской одежды я представлял, что подбираю костюм для делового вечера. Я так увлекся рассматриванием швов и бирок, что продавец поверил, будто я действительно выбираю. — Вы можете примерить. У нас есть разные фасоны, и я помогу вам подобрать. — Предложила свои услуги молодая продавщица, выглядевшая настолько классно, что ее можно было поместить на обложку «глянца» без предварительной подготовки. — Извините, я просто рассматривал. У меня и денег-то таких нет. — Неуместно добавил я. Она ничего не ответила, неопределенно улыбнулась и отошла. Я поспешил на выход. Ноги занесли меня в магазин электроники. Там я попытался представить, что у меня новая квартира и ее надо обставить всяческими устройствами. Естественно, в новую квартиру хотелось поставить все самое лучшее. Я опять принялся дотошно рассматривать телевизоры, стиральные машинки и холодильники, и продавцы снова решили, что я реальный покупатель. Диалог с продавцом оказался похожим на тот, что произошел с девушкой из магазина мужской одежды. После того, как я сознался, что неплатежеспособен, ноги понесли меня дальше, по галереям торгового центра и остановили меня возле небольшого стеклянного островка «Креарки». Выпуклая подсвеченная надпись была сделана забавным шрифтом из разноцветных букв. Мне стало интересно, что такое «креарки». За стеклянной витриной сидел мужчина в возрасте, с седой коротко стриженой прической. Он был в очках и читал какой-то пестрый глянцевый журнал. На витрине стояла табличка «Ищем продавца». Кажется, это был знак свыше. Я рассмотрел ассортимент и сразу понял, что такое «креарки». Это были КРЕАтивные подаРКИ. Необычные будильники в виде взрывчатки, убегающие будильники, будильники, отключаемые пистолетом, бесчисленное количество кружек с надписями, магнитиков на холодильник и всего прочего, объединенного одним понятием — необычное. — Здрасти. — Сказал я. Мужчина убрал журнал в сторону и подслеповато прищурился.