– Ну да, – я не смогла сдержаться. – А есть у тебя какие-нибудь догадки, почему так случилось? Он словно ничего не заметил: – Наши отношения изменились, когда ты нашла архив оборудования. – Когда я выяснила, что ты убил три тысячи человек, ты это имеешь в виду? – Как скажешь. – Он даже не грубил, а действительно не помнил. – Я принимаю то, что ты считаешь меня виновным. Но я верю в тебя, Сандей. Я знаю, что ты крайне заинтересована в миссии и что ты крайне важна для ее успеха. Мы по-прежнему работаем вместе, несмотря ни на что. И с того открытия наши отношения все равно улучшились. Я тщательно выбирала слова: – Такое… для этого нужно время. – До недавних пор наши отношения исцелялись естественным путем, я мог это позволить. И ты быстрее вступала в разговор. Я очень это ценю. Но сейчас мне придется ускорить процесс, так как мне нужна помощь. – И с чем же? – За прошедшие сто гигасекунд я заметил активность, которая может указывать на попытки саботажа. И я бы хотел, чтобы она прекратилась. Я закусила губу. Надеялась, что неожиданно участившийся пульс меня не выдаст, что Шимп примет его за понятную реакцию на новость о Враге в нашем стане. Боты, скакуны и телеопы по-прежнему кружились в вальсе, абсурдном и сюрреалистичном. – Какого рода активность? – Мой голос был выдержанным, интонации предельно выверенными. – Время от времени исчезает инвентарь. Работают фабрикаторы, но я не могу найти записей о том, что на них производили. – Опиши пропавший инвентарь. – Не могу. Контрольные суммы массового баланса указывают на то, что чего-то не хватает, но все запасы находятся на ожидаемом уровне. – А это не очередной приказ из ЦУПа, о котором тебе сказали забыть? – Если я выполнял подобные распоряжения в прошлом, от них не осталось заметных несоответствий в записях. Я полагаю, что кто-то активно скрывает свою активность. И наиболее вероятная причина подобной деятельности в том, что она ведется не в интересах миссии. Я перевела дыхание и решила рискнуть: – А почему ты думаешь, что я ни при чем? – Я не думаю. Но это маловероятно. Ты никогда мне не лгала. – А для чего я тебе нужна? Разве у тебя недостаточно глаз и ушей на корабле? – Мои глаза и уши могут быть дискредитированы. А твои – нет. – Ты хочешь, чтобы я шпионила за собственными друзьями. – Я верю тебе, Сандей. И надеюсь, ты знаешь, что можешь верить мне. – А зачем? – Чтобы поступить в интересах миссии. Я могла отказаться. Шимп все равно бы не остановился, стал бы искать неприятностей, а его подозрительность только усилилась бы из-за моего отказа сыграть роль информатора. Я бы могла подыграть ему, притвориться, что готова сотрудничать. Шепотом предупредить друга-заговорщика, когда мы будем в слепой зоне, надеясь, что слово разойдется до того, как кто-нибудь передаст мне очередную записку или же Шимп задумается, с чего бы это его ручной перископ так часто отключает визуальный сигнал. Да уж, шикарный план. Я даже подумывала с ходу отмести все шимповские подозрения: «Ты сбрендил, у тебя маразм, уже все биты сгнили, ты страдаешь от энтропийных артефактов. Я знаю этих людей, никто из них никогда бы не…» Но только я не знала этих людей. Я даже не видела большинство из них, хотя мы уже миллионы лет торчали на одной скале. Даже Шимп со сгнившими битами не смог бы поверить в то, что я могу поручиться за тридцать тысяч душ. (Двадцать семь. Но кто считает?) – Сандей? – он заметил мое молчание. – Если тебе есть чем поделиться, то сейчас самое время. – Не нужно шпионить. Я знаю, что происходит. И я выложила ему все. Ярассказала ему о камнепоклонниках. Рассказала о Лиан, как Гернье, Лапорта и Буркхардт увидели ее ранимость и попытались завербовать под прикрытием слепых зон и вовремя повернутых к камере спин. Как она на это отреагировала («плохо – ну, ты сам видел»), и как это усилило ее паранойю, хотя перспектива открытого восстания приводила ее в ужас. Как она все рассказала мне – не доверяя Детям «Эри», не доверяя Шимпу – и как я ее успокоила и разрулила ситуацию. Пока я говорила, расчлененное тело Шимпа не прекращало свой танец. – Спасибо, – сказал он, когда я закончила. Я кивнула. – Будет крайне полезным, если в будущем ты будешь сразу сообщать мне о такой информации, – добавил он. – Да это было теры назад. Всего три человека. Причем все из вторых рук, а ты сам знаешь, что Лиан – не самый надежный источник. Я не знала, кто еще может участвовать, что они планируют. Я знала лишь то, что кто-то из них… против тебя. – А ты знаешь почему? – Я знаю лишь то, о чем мне рассказала Лиан. Насколько мне известно, они сами нашли остров Пасхи и решили, что твоя стратегическая отбраковочка нарушает волю их Бога Камня. Шимп на секунду замолчал. – Я не понимаю их веры в это божество. – А тут нечего понимать. Мы – люди. Суеверия просто… впаяны в нас, на каком-то уровне. – Большинство богов не столь локальны. И я – самый очевидный кандидат для любого, кому нужен объективный и внеположный смысл происходящих на борту событий. Охуеть. И как давно эта машина считает, что нам следует ее боготворить? – Ты не можешь отрицать того, что мы уже перевалили за любые показатели успеха нашей миссии. Нам… необъяснимо везет. Дети просто стараются как-то соразмерить этот факт, а ты такого не можешь. Если, конечно, втихаря не научился наебывать законы вероятности. Шимп промолчал. – Насколько мне известно, весь бунт ушел в свисток, и им просто стало неинтересно. – Я не могу позволить себе такие предположения. – Так ты можешь сам их спросить. – Я не могу поверить их ответам. К тому же их воскрешение будет неприемлемым риском; я не знаю, насколько далеко зашли их планы. Этого я и боялась. На это и рассчитывала. – И что ты собираешься делать? – спросила я. – Списание – это самый безопасный выбор. – Всего племени? – Как ты сама сказала, мы не знаем, сколько из них участвует в восстании. – Но только списать. Не убивать. – Это самое безопасное решение, – повторила машина. – Члены этого племени могут располагать характеристиками, необходимыми для будущих операций. И они не смогут помешать нашей миссии, если находятся в стазисе. Вот так уделом Детей «Эри» станет вечный сон, и больше их не будут вызывать на палубу – если только не случится какое-то непредвиденное событие, чья возможность настолько велика, что спасла их всех от полного уничтожения. Это меня хоть чуть-чуть, но успокаивало. По идее, меня должна была успокаивать мысль, что все это неважно. Как только кораблем будем управлять мы, то сможем размораживать кого пожелаем и когда пожелаем. Правда, тогда мое нутро как-то не слишком верило в подобные радужные перспективы. – Спасибо за то, что была со мной честной, – сказал Шимп – и уже когда закрывалась крышка, могу поклясться, я услышала в этом синтетическом голосе что-то похожее на грусть. Я еще подумала тогда, что, наверное, механизм испытывает сожаление, ведь ему пришлось усыпить своих зверушек. Может, его грызло легкое разочарование: он-то так заботится о нас, а мы ему платим черной неблагодарностью. Сейчас я, конечно, стала умнее. День динозавра