– Заставлять тебя принимать решение, Мэра, – фыркает Кэл, раздраженно вскидывая руку. Как будто это самая очевидная вещь в мире. Я сглатываю комок в горле и прикусываю губу. Он замечает каждое мое движение, наблюдая за моим лицом, как будто оно – поле боя. В поисках преимущества, в поисках возможностей. – В Долине я много думала, – говорю я. Мне кажется, словно я балансирую на обрыве и вот-вот упаду, не имея ни малейшего представления о том, сколько может продлиться падение. «Он не сказал ни слова. Я не прошу тебя меня дожидаться». Эти мысли преследуют меня. – Конечно, мне бы хотелось на это надеяться, – мрачно смеется он. Он даже качает головой, а затем делает еще один глоток. Его разочарование длится недолго, быстро перерастая в мрачное предчувствие. Я дрожу, когда его взгляд скользит по мне, его губы приоткрыты. – И? – тихо добавляет он, словно затаив дыхание. – И – я не знаю. Все еще не знаю. – Прежде чем он успевает отреагировать, я склоняю голову и опускаю глаза на свои руки. Если кто-нибудь в таверне и слушает или даже смотрит в нашу сторону, я не обращаю на это внимание. Мой мир снова сузился до одной точки. Это он – и только он. Сначала я стискиваю зубы, чтобы сдержать слова, которые вот-вот сорвутся у меня с губ. «Нет, – думаю я. – Тебе не обязательно так с ним поступать». – Я ужасно скучала по тебе, – шепчу я. – Я так боялась говорить с тобой этим утром. Жара нарастает, окутывает меня коконом, скрывая от холодного горного воздуха. – Вчера ночью мне было страшно, – бормочет он. Я вскидываю голову и вижу, что он наклоняется ближе. У меня перед глазами все плывет. – А сейчас? – спрашиваю я, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание. Он не вздрагивает, его лицо каменное, глаза горят. – Сейчас я в ужасе. Внутри меня словно скапливается разряд молнии. Я чувствую, как нервы трещат под кожей. – Я тоже. – И что это нам даст? – Одна из его рук касается моей руки на барной стойке, но не задерживается. Я могу только покачать головой. «Я не знаю». – Я упрощу, – он облизывает губы, и в его голосе звучат воинские нотки, решительные и непреклонные. – В идеальном мире, без войны, без реконструкции, без Озёрного края и Алой гвардии или любого другого препятствия, которое могло бы прийти тебе в голову, – что бы ты сделала? Чего бы ты хотела для нас? Я вздыхаю и отмахиваюсь от него. – Это так не работает, Кэл. Он не колеблется, только наклоняется все ближе ко мне, пока наши носы не оказываются всего в нескольких дюймах друг от друга. – Просвети меня, – четко говорит он. У меня сжимается грудь. – Полагаю, я бы попросила тебя остаться. Его глаза вспыхивают. – Хорошо. – И я бы надеялась, что в идеальном мире каждый раз, когда ты смотришь на меня, ты не видишь труп своего брата. – Последние слова звучат хрипло, отрывисто. Я опускаю взгляд, глядя куда угодно, только не на его лицо. Я смотрю на его пальцы и вижу, как они подергиваются, выдавая его собственную боль. – И что каждый раз, когда я смотрю на тебя, я не вижу его и того, кем он мог бы быть. Если бы я могла… сделать больше. Внезапно его рука оказывается у меня под подбородком, и он поднимает мою голову, заставляя меня встретиться с ним взглядом. Его прикосновение – пламя, кожа слишком горячая, чтобы это можно было вынести. – Кого бы ты выбрала – в идеальном мире? – хрипит он. Я знаю, о чем он спрашивает. Кого бы я выбрала между Кэлом и Мэйвеном давным-давно, еще до того, как мы узнали, что за человек его брат и как низко он пал. Ответить на этот вопрос невозможно. Невозможно поставить на чаши весов двух людей, которых на самом деле не существует. – Я не могу ответить на этот вопрос, – бормочу я, медленно убирая его руку от своего лица. Но я не отпускаю его пальцы. – Не потому, что не хочу, а потому, что просто не могу. Он не из тех, на которые я смогу найти ответ. Он крепче сжимает мои руки. – Я не вижу его каждый раз, когда смотрю на тебя, – говорит он. – Ты действительно видишь его каждый раз, когда смотришь на меня? «Иногда – да. Но каждый раз? Сейчас?» Я смотрю на него, мои глаза скользят по каждому видимому дюйму его кожи. По его покрытым мозолями ладоням. По венам на его обнаженной шее. По тени щетины, уже пробежавшей по его щекам. По густым бровям, прямому носу, вечно кривой ухмылке. И смотрю ему в глаза, которые никогда не напоминали мне о глазах Мэйвена. – Нет, – говорю я. И это не ложь. – Ты ждал, Кэл? Его пальцы переплетаются с моими, когда он усмехается. – Я жду и сейчас. Вот, должно быть, каково это – летать на гравитроне. У меня скручивает живот – и при этом внутри у меня все поет. Несмотря на тепло, исходящее от него, я начинаю дрожать. – Я не могу ничего тебе обещать, – торопливо бормочу я, пытаясь опередить признание, которое мы оба уже сделали. – Неизвестно, что нас ждет завтра. Моя семья здесь, а у тебя так много дел на востоке… – Да, – кивает он. – Но я ведь очень хорошо умею управлять реактивными самолетами. Я не могу удержаться от смеха. – Мы с тобой оба знаем, что ты не можешь просто взять и реквизировать самолет, когда захочешь меня увидеть. Хотя от этой мысли у меня замирает сердце. – Мы с тобой оба знаем, что ты тоже здесь надолго не задержишься, – парирует он, и его свободная рука снова касается моего подбородка. Я не отталкиваю его. – Не в ближайшем будущем. Сомневаюсь, что ты сможешь долго сидеть без дела. Когда я начинаю отвечать ему, мои слова едва поспевают за моими мыслями. Я думаю о том, какие нас ждут препятствия, о проблемах, которые будет необходимо решить. – Это не значит, что я буду где-нибудь поблизости от Штатов, когда решу снова ввязаться во все это. Ухмылка Кэла становится только шире. На мгновение он становится вторым солнцем, согревающим меня своим теплом. Это одновременно разбивает и преображает мое сердце. – Если нам мешает только география, я считаю вопрос решенным. Я выдыхаю и позволяю себе немного расслабиться. Неужели все действительно так просто? Я наклоняю голову, прижимаясь щекой к его руке. – Ты прощаешь меня? Его глаза темнеют, а улыбка, кажется, исчезает. – А ты простила себя? Он снова оглядывает меня, ища ответа. Готова к тому, что я солгу. Мне требуется вся моя сила, чтобы не сделать этого. – Нет, – шепчу я, ожидая, что он отступит. Чтобы отвернуться. – И не знаю, смогу ли. У него есть свои собственные демоны, их столько же, сколько и у меня. Я не буду его винить, если он не захочет взвалить на свои плечи и мое бремя тоже. Но он только крепче сжимает мою руку, пока я не перестаю понимать, где кончаются мои пальцы и начинаются его. – Все в порядке, – просто говорит он, как будто это так очевидно. – У нас есть время. Я моргаю, когда чувствую, что падаю со скалы, равновесие наконец-то нарушено. – У нас есть время, – эхом отзываюсь я. Мое сердце бьется ровно и размеренно. Электричество в стенах, в свете фонарей гулом отзывается на мой зов. А потом я просто выключаю его, погрузив таверну и улицу в объятия тьмы. Это так же легко, как дышать. Голоса вокруг нас встревоженно повышаются, но я игнорирую их, вместо этого сосредоточившись на Кэле. Теперь нас никто не видит. Его губы медленно и настойчиво встречаются с моими. Он всегда позволяет мне задавать темп, всегда дает мне шанс отступить. У меня нет намерения замедляться или останавливаться. Звуки таверны затихают, я закрываю глаза, и кажется, что в этом мире существует только он и его прикосновения. И потрескивание жаждущего свободы электричества под моей кожей. Если бы я могла, я бы проживала этот момент вечно. Когда вокруг меня снова начинает гудеть жизнь, я отстраняюсь. Он медлит, явно не хочет меня отпускать, а затем ухмыляется и тянется за деньгами. Но я уже оставила их на столешне: у меня руки быстрее, чем когда-либо будут у него. Мы улыбаемся друг другу. Хотела бы я, чтобы у меня все еще оставалась монета, которую он дал мне в ту ночь, когда я стояла в тени и ждала, когда кто-нибудь увидит меня такой, какая я есть. Я беру его за руку и веду обратно вверх по склону горы. В его комнату, в мою, в лес. К огню или молнии. Это не имеет значения. Мне почти девятнадцать. И у меня есть время.