Первой Непримиримой, которую публично опознали за пределами Монфора, была Мэра Бэрроу, молодая жительница Столичной долины (Норта), которая работала служанкой в королевском дворце. Когда девушке было семнадцать лет, нортанские камеры запечатлели, как она использует способности электрикона, и эти записи были транслированы по стране. Правительство и королевская семья Норты быстро скрыли ее статус крови, объявив ее Серебряной дворянкой, но любому, кто знал о Непримиримых, было очевидно, кто она на самом деле. Бэрроу обручили с вторым принцем Норты, Мэйвеном Калором. Ее использовали как одно из основных звеньев заговора королевы Элары Мерандус, целью которой было незаконно захватить престол ее мужа и посадить на трон ее сына. Живя как Серебряная дворянка, Бэрроу связалась с Алой гвардией, группой повстанцев, и поклялась служить их делу. Она собирала разведданные и помогала Гвардии дестабилизировать правительство Норты. Бэрроу была неотъемлемой частью организации Расстрела Солнца, одного из первых открытых актов насилия Алой гвардии в Норте. Во время неудавшегося переворота, организованного Алой гвардией, королева Элара организовала убийство короля Тиберия Шестого. Бэрроу и наследный принц Тиберий были обвинены в этом деянии и приговорены к смертной казни. Они сбежали с помощью Алой гвардии. (Для получения дополнительной информации об Алой гвардии см. подраздел 12.) После обнаружения Мэры Бэрроу Монфор направил больше оперативников в Норту и Озёрный край. Большинству из них было поручено вести наблюдения и установить контакт с Алой гвардией. Некоторым из них было поручено выследить Бэрроу с целью заключения союза. Им это не удалось. Встретившись с Алой гвардией на одной из баз группы, она ушла с небольшим отрядом, включающим принца Тиберия, капитана Алой гвардии и ее собственного брата, еще одного Непримиримого. (Для получения дополнительной информации о наследии Непримиримых см. подраздел 3.) Разведка Монфора полагает, что Бэрроу была вынуждена бежать с базы Гвардии из опасений, что ее и принца Норты будут преследовать. Ее команда, как и наша, занималась поисками других Непримиримых (теперь широко признанных и называемых в Норте «новокровками») на материке, чтобы защитить их от правительства Серебряных. Став королем, Мэйвен Калор также начал поиски новокровок. Бэрроу действовала, исходя из данных списка, который был составлен с использованием базы данных Красной крови, нововведения Норты. Позже Монфор будет использовать подобную тактику, чтобы расширить свою задачу по поиску, защите, а иногда и транспортировке Непримиримых, находящихся в опасности. На окраине облученных земель Уоша, в некогда заброшенной тюрьме Коррос, королева Элара собирала Непримиримых, которых находил ее сын. Считалось, что она изучает их и контролирует с помощью своих способностей шепота. Бэрроу и ее группа штурмовали Коррос, и королева Элара погибла от рук Бэрроу. Король Мэйвен утроил свои усилия по поискам Бэрроу, и в конце концов она была вынуждена сдаться Серебряному королю. Очевидно, юный монарх стал одержим Непримиримой с того времени, как она жила при дворе Норты. Король Мэйвен быстро использовал Бэрроу в своих интересах, через нее передавая сообщения народу Норты. Она на камеру раскритиковала действия Алой гвардии и хвалила короля Мэйвена, призывая таких же Непримиримых, как она, присоединиться к нему. В сочетании с указами короля Мэйвена, отменяющими суровые Меры в отношении Красного населения, это значительно повысило его популярность в королевстве. Многие Непримиримые откликнулись на призыв Бэрроу и вступили в королевскую армию, чтобы пройти обучение и стать его оружием. Первые признаки перелома появились во время попытки убийства короля Мэйвена, когда три Серебряных Дома в открытую восстали против своего короля. Они поддержали возвращение принца Тиберия. Во время коронационного тура короля Мэйвена по Норте Алая гвардия и изгнанный принц захватили город-крепость Корвиум, ослабив оборону севера Норты. Под давлением король Мэйвен подписал договор с Озёрным краем, фактически положив конец войне, которая длилась более столетия. Он был вынужден разорвать помолвку с представительницей благородного Дома Самос, чтобы вместо этого жениться на Айрис, принцессе Озёрного края. Теперь Серебряные как в Норте, так и в Озёрном краю, могли свободно направить всю свою военную мощь на Алую гвардию, которая все еще становилась все многочисленнее, известнее и опаснее. Алая гвардия снова нанесла удар, напав на Археон во время свадьбы короля Мэйвена и принцессы Озёрного края. Это было первое совместное выступление Алой гвардии и Монфора после нескольких недель переговоров и тщательного планирования. Во время нападения объединенные силы спасли Бэрроу и десятки Непримиримых, а также совершили налет на казну Норты для дальнейшего финансирования усилий повстанцев. В тайне от Норты Монфор способствовал заключению сделки с соседним государством Пьемонт, и военные силы вернулись на военную базу на юге. Распад королевства Норта усугубился, когда лорд Воло Самос объявил себя королем Разломов, и его регион отделился от Норты. Обычно это считается переломным моментом в гражданской войне в Норте. Король Мэйвен выдвинул свои силы, чтобы нанести Красному восстанию ответный удар. Несколько недель спустя он и союзные силы Озёрного края двинулись на оккупированный повстанцами Корвиум. Вместе Алая гвардия и войска Монфора во главе с премьер-министром Дэйном Дэвидсоном смогли отразить атаку Норты и Озёрного края. Им помогали войска Самоса из Разломов, а также другие восставшие Серебряные дома во главе с Анабель Леролан, бывшей королевой Норты и бабушкой принца Тиберия. Проиграв битву, король Мэйвен был вынужден бежать со своей армией, а король Озёрного края Оррек был убит лордом, действующим от имени короля Воло. После победы в битве при Корвиуме Алая гвардия, Монфор, Разломы и Леролан превратили свою коалицию в беспрецедентный союз Красных и Серебряных против короля Мэйвена. Не имея возможности защищать Корвиум и базу в Пьемонте, продолжая вести военные действия в Норте, коалиция решила уничтожить город-крепость. Принц Тиберий, при поддержке Красно-Серебряного альянса, который обещал вернуть ему трон Норты, провозгласил себя истинным королем Норты. Чтобы скрепить столь необходимый союз, он заключил помолвку с Эванжелиной, принцессой Разломов. Все еще нуждаясь в дополнительных войсках, король Тиберий Седьмой, королева Анабель, принцесса Эванжелина, Мэра Бэрроу и генерал Алой гвардии Фарли в сопровождении премьера Дэвидсона отправились в Монфор. Вместе они подали прошение в Народное собрание, и им дали больше войск для свержения Мэйвена. За это время соглашение Монфора с Пьемонтом развалилось, и войска короля Мэйвена захватили их базу на юге. Король Тиберий нанес ответный удар с двух сторон, направив основную часть своих сил в Причальную гавань, жизненно важный город для военных действий и экономики Норты. Бэрроу, отряды Алой гвардии, Непримиримые Монфора и сам премьер Дэвидсон захватили находящиеся поблизости трущобы Красных техов. Несмотря на то, что жители Озёрного края, во главе с правящей королевой Сенрой, прибыли для защиты Причальной гавани, силы Тиберия одержали победу. Во время обороны города король Тиберий едва не погиб. После этого он организовал переговоры между своей коалицией и альянсом Мэйвена. Соглашение не было достигнуто до тех пор, пока королева Анабель не предложила сделку – обменять убийцу короля Оррека на Мэйвена. И королева Сенра, и принцесса Айрис согласились и обернулись против короля Мэйвена Калора. В Причальную гавань он вернулся в цепях. Когда Мэйвен потерпел поражение, Алая гвардия и премьер Монфора предложили королю Тиберию выбор: отказаться от трона или расторгнуть союз против все еще враждебного Озёрного края. Тиберий выбрал корону, и Алая гвардия, Бэрроу и Дэвидсон вернулись в Монфор с похищенным Мэйвеном. В Норте король Тиберий изо всех сил пытался собрать воедино осколки разваливающейся страны. Многие Серебряные оставались верны его брату. Армии Озёрного края двинулись на столицу, намереваясь одним махом завоевать всю оставшуюся Норту. Монфор и Алая гвардия вмешались, с помощью Мэйвена проникнув в город. Король Тиберий и его армия были окружены до тех пор, пока ему снова не предложили отречься от престола. Он пообещал отречься от престола, и объединенные войска оттеснили силы Озёрного края. Король Воло Самос погиб во время боя, а его сын и дочь пропали без вести. Мэра Бэрроу убила Мэйвена Калора, когда тот пытался бежать из города. Флот королевы Сенры был вынужден отступить, когда подводные лодки Алой гвардии торпедировали корабли Озёрного края. Войска Озёрного края были вынуждены бежать в море, а затем на родину. Их флот сильно пострадал в битве при Археоне. В следующие недели Непримиримая Мэра Бэрроу вернулась в Монфор. В это же время Монфор, Алая гвардия и разрушенная Норта пытались восстановиться. Ниже представлены мои попытки нарисовать флаги нового альянса. Штаты Норты, Алая гвардия и Монфор. И флаги наших противников – Пьемонта, Отделения Серебряных Норты и Озёрного края. Железное сердце Глава 1 Эванжелина Несмотря на осеннюю прохладу, солнце ярко светит у меня над головой. Я прищуриваюсь, глядя на него через темные очки. В саду пусто, хотя тут все еще цветет буйство красок. Горный холод не имеет власти над владениями Кармадона. Здесь есть цветы, огород, фруктовые деревья, даже аккуратное маленькое поле кукурузы, растущей в полдюжины рядов. Муж премьер-министра ухаживает за этим уголком городского поместья как за домашним животным; он приходит сюда каждое утро и каждый вечер. Он зеленый, и ему не нужно много времени, чтобы заботиться о нем, но он все равно задерживается. Но все же он не может проводить здесь весь день, и из-за этого послеобеденные часы были блаженно тихими. Это место словно создано, чтобы тут прятаться. Не то чтобы я когда-нибудь в этом признаюсь. Я срываю еще один лист мяты, бросаю его в свой напиток и вращаю стакан. Кубики льда стукаются об стекло. Я делаю глоток крепкого виски с сахаром и чувствую, как по моему телу расползается тепло. Наслаждаясь солнечными лучами и спокойствием, я снова ложусь на одеяло, которое принесла из наших комнат наверху. Оно из мягкой шерсти и не предназначено для травы или грязи, но для этого ведь и нужны слуги. Пробуду здесь еще час или два. Немного вздремну, если захочется. Но, кажется, так поступил бы трусливый человек. Только трус бы полностью исключил себя из уравнения. А у меня все еще сохранились остатки гордости. Да, остатки – но что-то все-таки есть. Элейн занята. Специально нашла себе дело. Она знает, что я хочу провести этот день в одиночестве, без зрителей. Большую часть времени я наслаждаюсь ее вниманием, но сейчас мне нужно побыть одной. Не хочу, чтобы кто-то видел, как Эванжелина Самос еще раз уклоняется от своих обязанностей. Я слишком быстро допиваю содержимое своего стакана, и жду, когда мне в рот стекут последние капли алкоголя. Если бы мне не хотелось оставаться незамеченной, я могла бы позвать слугу и попросить еще виски. Вместо этого я переворачиваю стакан в руке, поднимая его к небу. Солнечные лучи сверкают на гранях хрустального кубка, напоминая о том, как Элейн заставляет свет танцевать и преломляться. Она влилась сюда лучше, чем я. Не идеально, конечно. Свободная Республика Монфор отличается от нашего дома настолько, насколько это возможно. Серебряные, Красные и новокровки, которые живут вместе как равные. И тут царит не что-нибудь, а демократия. Это все еще шокирует – хотя мне следовало бы к этому привыкнуть. Теперь это мой дом, и если все пойдет по плану, то Штаты Норты станут образом и подобием Монфора. Хотя я не слишком-то верю в планы. Я не понаслышке знаю, как легко они могут поменяться. Еще одна причина, по которой мне нравится сад, – здесь не так много металла. Мне не нужно чувствовать ничего, чего нет на мне. А в эти дни на мне очень мало металла. В прошлой жизни я носила платья из хромированных листов или брюки со стальной шнуровкой. Ботинки с железными носками. Бронежилеты. Платиновые короны. Даже мои самые красивые платья были пуленепробиваемыми. Моя одежда была не только произведением искусства, но и посланием, демонстрирующим силу и мощь, которыми мы, Серебряные, так дорожили в Норте. И вся она была разных оттенков черного и серебристого, цветов Дома Самос. Семьи, которой больше не существует – или, по крайней мере, больше не имеет значения. «Братство железа, короли стали». Девиз звучит у меня в голове как эхо и призрак. Я бы забыла эти слова, если бы могла, – и забыла бы злополучные амбиции, которые их породили. Хотя в Монфоре у меня нет причин опасаться нападения, я не идиотка и никуда не хожу без какого-нибудь металла. Сегодня это просто украшения. Ожерелье, браслет, несколько колец – все это мерцает на фоне моего мягкого свитера. Их хватит, чтобы в случае необходимости себя защитить – но о них легко забыть вовсе. Интересно, это ли чувствуют все остальные? Ничего, кроме самих себя. Холодный ветерок, шелест высыхающей травы, солнце, неуклонно опускающееся к далеким горам. Мне нравится пустота, без нее я чувствую себя уязвимой. Я откидываюсь, наслаждаясь этим ощущением, и смотрю вверх. Вершины гор видно даже за стенами сада, их вершины увенчаны все более плотным слоем снега. Мэра однажды поднялась туда, пытаясь от чего-то сбежать. Я понимаю это желание. Сейчас она где-то на севере, все еще приходит в себя. Все еще в трауре. Все еще бежит, даже если наконец-то остановилась. Внезапно я ощущаю присутствие другого человека. Отсутствие металла на теле также позволяет легко чувствовать незваных гостей. При нем нет никакого оружия, которое я могла бы почувствовать, но он быстро и уверенно сокращает расстояние между нами с дальней стороны сада. Я сжимаю кулак, не желая шевелиться и нарушать безмолвное очарование полудня. Я знаю, кто пришел. Чувствую обручальное кольцо на его пальце. Переплетенные золото и серебро. – Я не тревожу растения, клянусь, – бормочу я, подтягивая колени, когда ко мне подходит Кармадон. Он пристально смотрит на меня, ухмыляясь в своей обычной манере. Его взгляд останавливается на моем пустом стакане. – Эта мята была еще не готова. – На вкус была готова, – вру я, чувствуя, как во рту холодеет воздух. Муж премьера усмехается, показывая ровные белые зубы. Температура не беспокоит его так, как меня, он привык к переменчивой погоде в горах. Это его дом, и он наблюдал, как он меняется, дольше, чем я могу себе представить. Иногда я забываю, что его кровь такая же серебряная, как моя собственная, несмотря на прохладный оттенок его темной кожи. Его муж – новокровка, и он ведет себя соответствующе. Он складывает руки на груди. Кармадон – красивый мужчина, и он просто сногсшибателен в лучах осеннего солнца. Как всегда, он одет в белое, оттенка чистого, как выпавший снег. – Я знаю, что замки тебе не помеха, Эванжелина, но они должны, по крайней мере, быть предложением. Движением большого пальца он указывает через сад в направлении ворот, которые теперь свисают с петель. – Милорд Кармадон, – отвечаю я, притворяясь, что греюсь на солнце. Растянув губы в победной улыбке, выкованной при потерянном дворе, я поднимаю свои темные очки. – Я просто наслаждаюсь вашей прекрасной работой. Разве не в этом смысл этого места? – Я веду рукой в сторону все еще цветущего сада. – Чтобы произвести впечатление? Из всех жителей Монфора, Кармадон, думаю, относится ко мне с наибольшим терпением. Поэтому мне горько, когда он качает головой. – Иногда я забываю, сколькому тебе еще нужно научиться. Я усмехаюсь, чувствуя знакомый укол раздражения. Я не ребенок, и я не глупа. Я не позволю, чтобы ко мне относились со снисхождением. – Полагаю, это хорошее место для размышлений, – говорит он, указывая на тщательно ухоженный сад. – Ты знаешь, что в городе есть клерки, которые специализируются на трудоустройстве. Если хочешь, я могу устроить тебе встречу с одним из них. Я закатываю глаза. Осторожное подталкивание к поиску профессии, к жизни здесь, в Монфоре, никогда не перестанет меня раздражать. Даже если скоро правительство Республики перестанет меня содержать, я не хочу об этом думать. Не сегодня. – Какую бы работу я ни выбрала, людям, с которыми я буду работать, повезет, что я остановила свой выбор именно на них. Мне не нужно устройство. – И мне не нужно напоминать о том, что время неумолимо работает против меня, против Элейн, против Толли и Рен. Кармадон тоже это знает. Но все равно продолжает говорить. – Ты талантливая молодая женщина, да, но будет намного лучше, если ты найдешь работу до того, как правительство моего мужа перестанет тебя содержать. Я быстро поднимаюсь на ноги и перекидываю одеяло через плечо. На моих щеках появляется румянец, я чувствую, как пылают мои щеки. Не хочу это выслушивать. Не сегодня. – Если вы намеревались прогнать меня с вашего маленького огородика, то поздравляю. Вам это удалось, – бормочу я. – О, пожалуйста, не уходи из-за меня. Я не возражаю, чтобы ты приходила ко мне в сад. Но в конце концов сюда придет твой брат. Он тут все истопчет и что-нибудь раздавит. – Его легкая, шутливая манера речи вернулась так же быстро, как и исчезла. – Этого я бы хотел избежать. При упоминании старшего брата я начинаю нервничать. Мои пальцы крепче сжимают одеяло, и внезапно мне хочется разорвать что-нибудь большое и металлическое. – Птолемус не знает, что я здесь. Кармадон наклоняет голову, позволяя дневному свету блеснуть на его совершенно лысом черепе. – Думаешь, он не обыщет здесь каждый дюйм, пока не найдет тебя? – У него нет времени. – Самолет не улетит, пока он сам этого не захочет, – усмехается он. – У тебя не получится его переждать. В ответ на это я громко смеюсь. Звук эхом разносится по пустому саду, больше похожий на лай, чем на сдержанный смех. Усмехнувшись, я снова раскладываю одеяло и растягиваюсь на ткани. Даже снова опускаю на нос темные очки – крайне мелочное поведение. – Ну, вот, смотри, Карм. Его глаза в ответ вспыхивают. Они угольно-черные, но с вкраплениями глубокого изумрудно-зеленого цвета. Что-то начинает извиваться подо мной, и я вскрикиваю, когда змея или… «Лоза». Из земли быстро поднимается десяток лоз – и это застает меня врасплох. Я отбиваюсь, превратив свой браслет в похожий на бритву хлыст, но виноградные лозы извиваются и уворачиваются, толкая меня обратно на ноги. Один даже набрасывает на меня одеяло, накрывая мою голову. – Извините, – рявкаю я, срывая одеяло. Я снова вспыхиваю и чувствую, как растрепывается моя коса. Если раньше я не выглядела так ужасно, то сейчас определенно выгляжу. Это было довольно грубо.