— Что ты здесь делаешь? Ты вновь повторяешь вопрос. Семя мужественности во мне дает свои побеги. — Разве мне не позволено выходить на улицу, Калеб? Ты щуришь глаза. — Конечно, позволено. Ты не узница. Я просто беспокоюсь о тебе. На улицах не безопасно, а ты склонна к приступам паники. Склонна к приступам паники. Так и есть. Но нечто в Логане успокаивает меня. Заставляет забыть мои страхи. С ним я ощущаю, что все в порядке. Но я не говорю этого, конечно же. — Иногда мне кажется, что на самом деле тебе вовсе не хочется, чтобы я преодолела свои страхи, — внезапно выпалила я. Неразумно с моей стороны. Глупо. И в то же время довольно смело. Да уж, семя прорастало. — Я задаюсь вопросом, может, ты просто хочешь, чтобы я так и оставалась здесь в полном твоем распоряжении. Твоя рука смыкается на моем запястье. — Я не собираюсь сейчас обсуждать это с тобой. Ты тянешь меня сквозь вращающиеся двери, опять по громадному мраморному лобби, и по какой-то причине я позволяю тебе сделать это. Я словно не в своем теле и наблюдаю, как позволяю тебе тащить меня к личному лифту, затем вверх и вверх, обратно в пентхаус. Я вижу, как ты отпускаешь мою руку и кружишь вокруг меня. Ты внезапно становишься, словно лев в клетке, дикий и разъяренный, а я — ягненок, который непонятным образом оказался в клетке с хищником. — Я беспокоюсь за тебя, Икс, — повторяешь ты. — Я знаю. — Я стою на месте, наблюдая за развитием событий. — Возможно, тебе и не стоит. По крайней мере, не так яро. — Конечно же, стоит, — настаиваешь ты. — Понимание тобой мира за этими стенами... так ограничено. — И, возможно, именно это я и хочу исправить. — Почему? — спрашиваешь ты. Ты прекращаешь ходить и останавливаешься в дюйме от меня, темные глаза смотрят на меня с подозрением. — Почему все вдруг изменилось? — Не «вдруг», Калеб... — Это все из-за него, да? — Из твоих уст это звучит так... грубо. Ты раздражен. Ревность? Ты выше этого, Калеб. Тебе это не идет. — Дело не в Логане. — Я выдерживаю паузу, думаю и, сделав глубокий вдох, вижу, как семя смелости стало приносить плоды, и становлюсь смелее. — Вернее, не совсем в нем. — Что это значит, Икс? Что значит «не совсем»? Я колеблюсь, пытаясь подобрать верный, но нейтральный ответ. — Это значит... те краткие мгновения, которые я провела с Логаном, позволили мне заинтересоваться окружающим меня миром. Но это не значит, что он стал причиной, или станет следствием. — Я пытаюсь говорить спокойно. — Ты не сможешь держать меня здесь взаперти вечно, Калеб. Я не твоя собственность. Я женщина. Я человек. — Я лишь пытаюсь защитить тебя. Ты подходишь ближе, твоя твердая грудь упирается в мою, руки скользят мне на бедра. — Я знаю. — Может ты и не собственность, Икс, — говоришь ты своим елейным голосом, бормоча. — Но ты моя. Это заявление сбивает меня с толку. Часть меня знает, что это правда, и мне это нравится. Но другая часть ненавидит это. Ведь пока я принадлежу ему, я никогда не смогу распоряжаться своей жизнью самостоятельно. Мои мысли прерывает твой поцелуй, я не ожидаю его, он сокрушительный, и я в замешательстве. Немного неуклюжий. Опрометчивый, я бы сказала. Не такой как обычно, когда ты владеешь моим телом, доказывая свое превосходство. Пока ты целуешь меня, меня одолевает вопрос: как часто ты делаешь это? Как часто меня целуешь? Ответ незамедлителен: не часто. Почти никогда. Твой рот, твои губы никогда не касаются моих. Не так как сейчас, никогда нет этой интимности момента. Ты целуешь мое тело, мою грудь, между бедер, но губы? Никогда. И я не знаю, что это значит. Ты медленно целуешь меня, и чем дольше это продолжается, тем больше крепнет твоя уверенность. До тех пор пока ты не начинаешь изучать мое тело, а моя сила воли тот час же исчезает, как обычно и происходит. До тех пор пока твои руки не начинают расстегивать молнию платья и стаскивать его с моих плеч, и меня обдает жаром, мой живот сводит, а киска сжимается. Когда я стою пред тобой в одном белье... и да, белье от Карин Гильсон, когда ты мне дарил его, то сказал, что оно изготовлено вручную лично дизайнером, персонально для меня... именно тогда мой сердечный ритм повышается до неистового ритма, мои руки дрожат, а колени слабнут.