Ненадолго притормаживаю у метро, оголяя ни в чем не повинное деревце у подземки, и с букетом сухих веток спускаюсь к станции. Чем мне нравится столица — здесь всем глубоко начхать на то, как я выгляжу и что у меня в руках. Вот если б я с хворостом в родной Калуге в общественный транспорт заявилась, меня б на телефон уже снимали, потом в местных группах, типа "Важное Калуга", появилось: подснежники не нашла, пришлось брать древесиной. А здесь не голая и норм. По туннелю уже проходит свист ветра, знаменуя приближающийся поезд, а у меня на затылке приподнимаются волоски, вызывая странный озноб. Я оборачиваюсь в поисках источника своей тревоги и втыкаюсь взглядом в ярко синие глаза. Да что б его! Рижский стоит очень близко и всматривается в мое лицо очень пристально. И ни черта мне это не нравится. Затылок тут же холодит от столь явного внимания. По позвонкам ползет липкая дрожь, руки покрываются мурашками. Я опускаю взгляд в пол и отворачиваюсь, крепче сжимая хворост. "Его глаза — это свет дальних комет. Её любовь — это миг, но как повторить?" Заткнись, мо-о-озг! Делаю шаг вперёд, чтоб оказаться ближе к вагону, первой юркнуть внутрь и там затеряться. Но черта с два у меня выходит. Высокий кучерявый бог стремительно сокращает дистанцию, молчаливо следуя за мной хвостом. Я урываю себе сидячее местечко возле поручня, он — ровно напротив. И хотя народа между нами забивается много, я все равно чувствую цепкий взгляд в просветах между людьми. То на лице, то на коленях. Неловко ерзаю, пытаясь натянуть кромку платья пониже, в идеале до пят, но тут без шансов. Снова завешиваюсь волосами и для пущего эффекта зарываюсь носом в горловину платья, скрывая поллица. Что он вообще забыл в метро? Разве он не счастливый обладатель наземного транспорта и прав рассекать московские дороги? И что за дурацкие переглядки он устроил? Догадывается? Догадался? Маскарад надо усиливать? ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Чуть не пропускаю станцию пересадки и вылетаю из вагона в последний момент, преодолевая входящий поток пассажиров. Задумчиво бреду по лестнице вверх, переходя на кольцевую линию, когда понимаю, что чувство тревоги только усиливается, а на спине, пониже лопаток, растекается горячее пятно от пристального взгляда. Оборачиваюсь в поисках кудрявой макушки и, замечая ее в толпе, тут же припускаю хода. Это уже мало похоже на совпадение! Он меня преследует? А может, как зелёная игуана, впрыснул мне яда, и ходит, ждёт, пока я коньки отброшу? Не уютненько как-то. Преследуемая паранойей, которая усиливается с каждым шагом, я разрабатываю план по срочной рокировке. Например, запрыгиваю в вагон, идущий в другую сторону, вылезаю на незнакомой станции и перескакиваю на нужное направление, все время оборачиваясь. Потом с кольцевой меняю ветку и еду севернее, чем нужно, снова пересаживаюсь, гонимая ощущением, что каштановая макушка все еще преследует меня. И в итоге домой попадаю на добрых сорок минут позже, чем обычно. Идиотизм какой-то. Рижского я потеряла из виду ещё на хитроумной смене кольцевых веток, но затылок так и пекло до самого дома. Что это было вообще? Что за странные игрища с психологическим давлением? Ну, ничего, я тоже умею в шах и мат и вот это вот все… Подготавливаю с вечера несколько важных атрибутов моего новоиспеченного плана и главную звезду — кадку с цветком. Завтра под ним Рижского и похороню! Глава 14. Скрипучий случай Агния Что такое не везет и как с этим бороться… Я бы вполне могла оказаться героиней одноименного фильма или автором такого научного труда. Лодыжка-то того… тю-тю, распухла. Снова. В этот раз не так категорично, как в прошлый, где-то на четверть от той величины, но ровно настолько, что стоять на каблуках категорически невозможно. Поэтому я снова достаю кроссы, мои жалкие старые и потрепанные Адидасы, взамен шикарным беленьким Рибокам, пара которых коварно разлучена злодейкой-судьбой. Интересно, что он сделал с моей одинокой правой кроссовкой, оставленной в качестве сувенира от глупой наивной девчонки? Уж точно не продал на Авито, я проверяла. Я вообще выяснила, что купить одну только правую кроссовку — невозможно. А денег на новую пару так и не нашлось в моем скудном бюджете, так что здравствуй, старые истоптанные калоши, прощай левый одиноко стоящий, идеально сидящий Рибок! К кроссовкам я надеваю джинсы, потому что рисковать засветиться моей главной достопримечательностью больше не хочется, а дополняю весь этот слабо-офисный прикид самой накрахмаленной рубашкой в гардеробе. Спасибо сэконду за милость и крахмал. Выглядит вполне сносно. Вот только… Не сильно маскирует. Прятаться в безразмерных мешках куда как удобнее, чем в плотно прилегающих вещичках. Может вспомнить аниматорское прошлое и навести на лице "красоту"? Например, хищный прищур или легкомысленные веснушки? А может… Точно! Как я раньше не подумала! Эх, ступила, надо было раньше в честно стыбренном реквизите покопаться… Та-а-ак, надо поторопиться, чтоб прийти пораньше и успеть разбросать мины на поле. Включаю свет в коридоре и активно копаюсь в комоде, да где ж они, точно помню, что сюда кидала… А, вот. Очки черепахи Тортилы! На плечи — рюкзак со всякой бесячей шнягой, в руки — злополучный цветок. Хотел пальму? Получит пальму! Только фикус. Вчерашняя паранойя не снимает лапки с моего горла, и в метро я все время оглядываюсь, преследуемая мыслью, что он меня выследил. Да точно! Проследил, не оторвалась, все знает. Но когда захожу в офис, меня отпускает. Во, накрутила-то! Да больно ему надо. Он наверняка даже ни разу не вспомнил об одной из череды дурочек, ведущихся на этот его синий бездонный взгляд и сладкие речи. Да что уж там, как пить дать, даже вздохнул с облегчением, когда не нашел меня в своей постели поутру, не пришлось выгонять лично, придумывать отмазки, вызывать такси… Облегчила жизнь засранцу! И тут опа, вселенная подкидывает ему подарочек, а мне второй шанс, чтоб за все ему расписать: по первое число выписать, да по седьмое вписать! Под крутящийся в голове очередной надоедливый хит расставляю мою психологическую ловушку. Быстрей бы увидеть его лицо! Если верить Свете, то этого чертова педанта кондратий хватит от розового беспредела на моем столе, а там и до "прихода" недалеко, чтобы это не значило. Что точно отвлечет его от этих дебильных подземных преследований. Нацепляю гигантские очки на свой маленький нос и приступаю к доделыванию череды заданий от шефа. Вчера он словно вымещал злобу за маленький инцидент с чаем на брюках, завалив меня сотней поручений, с которой и фея золушки к полуночи не расправилась бы. Так что я мерно стучу по клавишам, борясь со строптивым экселем и бутафорскими очками, сползающими с переносицы на кончик носа, и, если честно, сильно размывающими картинку передо мной. Но ничего, красота стоит жертв, в смысле, уродство! И так я увлекаюсь переносом одних циферок к другим, что не сразу замечаю нависшую надо мной тень и подпрыгиваю на месте от звучного: — Это ещё что такое?! Как назло, именно в этот момент в руке была булочка, которой я заправлялась, не успев дома позавтракать, и та эффектно вылетает из рук, когда я дергаюсь, как током ушибленная. Словно в замедленной съёмке, наблюдаю, как булочка с повидлом, перехваченная у метро, впивается начинкой в белую рубашку на уровне моих глаз и отскакивает обратно на стол. Упс. Неловко получилось. — Да мать твою! — ревет зверь надо мной. Прикольно, а я и не знала, что он так умеет. Поднимаю глаза с самым невинным выражением лица и встречаюсь с пышущими гневом синими угольками. Ой, прожжет сейчас дыру, ой, и кучки пепла не оставит! — Зачем так пугать? — спокойно произношу я. Хватаю влажные салфетки со стола, и плевать, что они для экрана компьютера, перегибаюсь через стол и начинаю вытирать повидло со сверкающей белизной рубашки. Только почему-то оно не вытирается, а втирается глубже. Засада, да. Рижский как-то странно каменеет и начинает трястись. Я снова бросаю взгляд на его лицо и тут же плюхаюсь обратно в кресло. Так ВОТ что имела ввиду Света! Дёргающийся глаз, пена у рта, подергивание головы… Что-то мне страшновато как-то, только не за себя, за Рижского, сейчас удар его хватит, как я его тащить до кабинета буду? — Чай с мятой? — робко предлагаю я. — Лучше парочку девственниц для жертвоприношения, только это тебя и спасет, — шипит он. Ой-ей, уволить меня хочет? Убить? Уж лучше второе, там хоть припугнуть незаконностью действий можно. — Я бы предпочла пару девственников, — не вовремя включается мой язык без костей. — Что. Это. Такое? — сквозь сжатые зубы выдавливает шеф, облокачиваясь кулаками на стол и приближая свое лицо к моему. — Бу-лоч-ка, — заикаюсь я, но тут же беру себя в руки. — Я отстираю! — вскакиваю на ноги, отчего кресло с шумом откатывается назад. — Раздевайтесь! Подаюсь вперед и начинаю стягивать с Рижского пиджак. Он от моих невинных прикосновений дергается, как эпилептик, скидывает мои руки с себя и тут же зажимает запястья в руках. Я нервно сглатываю, потому что моментально вспыхиваю. Помню, что он умеет творить этими руками. По коже пробегает такой табун наэлектризованных мурашек, что аж ткань приподнимается. В горле моментально пересыхает, сердце стучит где-то в висках. Рижский словно чувствует что-то похожее, выпускает мои зажатые ладони и делает нервный шаг назад. Как назло, именно туда, где я поставила чертов фикус! Спотыкается о него, падает, пытаясь за что-то ухватиться, но кроме несчастного цветка в этой самой кадке ничего не находит и так на пол и валится: ноги кверху, растение с выдранными корнями в руках. И земелька с него на белоснежную рубашку сыпется, сыпется… ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Жаль, телефона под рукой нет, такое фото на память бы было. Смотрела бы на него долгими голодными вечерами, вспоминая, за что уволена была. Теперь уж точно работы мне не видать. Хотела похоронить Рижского под фикусом — похоронила. Слишком буквально все вселенная понимает! Глава 15. Джинсовая вакханалия Рижский — Ты уволена, — эти слова легко слетают с губ. Жаль, что чертова грязь с рубашки так не сходит. Стряхиваю то, что стряхивается, откидываю идиотский фикус в руках и смотрю на это исчадие ада, которое подкинула мне неадекватная соседка. А чего я собственно ожидал от той ненормальной? Что у нее в лучших подружках будет фея Динь-Динь? При всей своей непримечательности, это чудо — долбанная Круэлла Де Виль, жаждущая сшить из моего далматинца себе перчатки. Она уже и кипятком его обработала, осталось отрезать и раскроить.