Распутин никак не ожидал услышать такое от Феофана. «Он растерялся, расплакался, не стал оправдываться, признал что делал ошибки... и согласился по нашему требованию удалиться от мира и подчиняться моим указаниям». Но это было ни к чему не обязывающее обещание. Мужик знал, что царица никогда не позволит ему «удалиться». И дело не только в исцелении наследника – она сама зачахнет без него. Мог он предвидеть и дальнейшую судьбу простодушного Феофана, который так и не понял царицу – он жил в ином... Епископ попросил Распутина «никому не говорить о нашем с ним разговоре». Тот обещал. «Радуясь успеху, мы отслужили молебен... Но, как оказалось, потом он поехал в Царское Село и все рассказал там в благоприятном для себя и неблагоприятном для нас освещении», – вспоминал Феофан. Мужику не надо было ничего придумывать. Достаточно сказать царице правду – Феофан не верит в его духовную высоту и не хочет, чтобы он был рядом с «царями». И вчерашнему исповеднику Государыни навсегда закрыт путь в Царское Село. ДИСПУТ С ЦАРИЦЕЙ Но кому-то происшедшего показалось мало. Кто-то ждал от Феофана куда большего – и, видимо, сообщил ему новые слухи. Из показаний Феофана: «Через некоторое время до меня дошли слухи, что Распутин ведет прежний образ жизни и что-то против нас предпринимает». Очевидно, все тот же кто-то внушает епископу мысль – опередить Распутина. И Феофан спешит, делает этот шаг: «Тогда я решил применить последнюю меру – открыто обличить и поведать все бывшему императору. Однако принял меня не император, а его супруга в присутствии фрейлины Вырубовой». Присутствие Вырубовой в комнате у царицы все ему объяснило. Феофан уже знал про «хитрую комбинацию: Распутин выдвигал Вырубову... а Вырубова в благодарность должна была поддерживать Распутина». Начиная свой монолог, епископ знал, что обречен. Но долг перед Богом прежде всего. Как в старину пастыри страдали за правду перед царями, так был готов пострадать и он. «Я говорил около часа и доказывал, что Распутин находится в состоянии духовной прелести... Бывшая императрица возражала мне, волновалась, говорила из книг богословских... Я разбил все ее доводы но... она... твердила: „Все это неправда и клевета“... Разговор я закончил словами, что не могу иметь общение с Распутиным... Я думаю, что Распутин, как человек хитрый, мое против него выступление объяснил царской семье тем, что я позавидовал его близости к семье... хочу его отстранить». Бедный Феофан не понял, что даже не Распутин – сама Государыня думает так «После беседы с императрицей ко мне, как ни в чем не бывало, пришел Распутин, видимо, думавший, что недовольство императрицы меня устрашило... однако я решительно заявил ему: „Уйди, ты – обманщик“. И мужика епископ тоже не понял. Григорий враждовать не любит, он готов унижаться – только бы помириться с добрым, наивным Феофаном. «Распутин упал мне в ноги, просил простить... Но я снова заявил ему: „Уйди, ты нарушил обещание, данное перед Господом“... Распутин ушел, и больше я с ним не виделся». РАСПРАВА Феофан знает: Бог не велит ему успокаиваться. И продолжает действовать. В то время он получает «письменную исповедь» одной из раскаявшихся поклонниц Распутина (видимо, все тот же кто-то передает ее епископу). Прочтя ее, честный Феофан с ужасом понимает, что Распутин – «волк в овечьей шкуре, сектант хлыстовского типа, который учит своих почитательниц не открывать тайн даже своим духовникам. Ибо греха в том что эти сектанты делают, якобы нет, но духовники не доросли до сознания этого»... Феофан решает показать этот документ «царям». «Заручившись письменной исповедью, я написал бывшему императору второе письмо... где утверждал, что Распутин не только находится в состоянии духовной прелести, но является преступником в религиозном и нравственном смысле... ибо, как следовало из исповеди, отец Григорий соблазнял свои жертвы». Но аудиенции у царя добиться не удалось. «Я чувствовал, что меня не хотят выслушать и понять... Все это настолько меня удручило, что я сильно заболел – у меня обнаружился паралич лицевого нерва». Распутин торжествовал: «мама» могла убедиться – само небо отметило печатью паралича пошедшего против него Феофана! Несчастный епископ уехал поправлять здоровье в Крым, так и не получив ответа от «царей». Он получит его чуть позже – в ноябре 1910 года Феофана уберут из Петербурга в Астрахань, в губительный для него климат. Но великой княгине Елизавете Федоровне, глубоко уважавшей Феофана, и черногорским принцессам удастся использовать свое влияние, и Синод отправит его туда, где он обычно лечился, – в Крым, епископом Таврическим. Но Феофан по-прежнему неукротим. Теперь он забрасывает письмами своего друга, епископа Гермогена – хочет включить в борьбу с Распутиным одного из самых влиятельных членов Синода. Но Гермоген понимает: разрыв с Распутиным кладет конец его мечтам о патриаршестве... Из показаний Феофана: «Когда нехорошие поступки Распутина стали раскрываться, Гермоген долго колебался, не зная как отнестись к этому. Но я... написал ему письмо, чтобы он выяснил свое отношение к Распутину. Ибо если мне придется выступить против Распутина, то тогда и против него». Из показаний Гермогена: «В начале 1910 года я получил письмо от владыки Феофана... Владыка приводил мне целый ряд фактов, порочащих Распутина как человека развратной жизни. Полученное письмо, а также личные наблюдения послужили поводом к резкому изменению моего отношения к Распутину». «Личные наблюдения», скорее всего, окончательно сложились в Петербурге, куда Гермоген приехал на сессию Святейшего Синода. Возможно, кто-то побеседовал и с ним – объяснил, что пока мужик находится при дворе, столь желанного Собора для учреждения патриаршества не будет, ибо Распутин теперь против. Об этом пишет в своей книге и любимец Гермогена – Илиодор: «Старец»... говорил: «И без Собора хорошо, есть Божий помазанник и довольно, Бог его сердцем управляет, какой же еще нужно Собор!» Илиодор был готов присоединиться к Гермогену. Видимо, получив доказательства могущества недоброжелателей Распутина, он решился перейти к ним. И не просто присоединиться к врагам своего вчерашнего близкого друга, но и принести им великий трофей. Именно потому в Покровском он выкрал у Распутина письма великих княжон и главное – письмо царицы, которое, как он считал, докажет ее грехопадение. А это – скандал, развод, монастырь... Вот тогда они, выступившие против Распутина, и окажутся на вершине церковной власти! А пока Илиодор (в который раз!) использовал доверие и дружбу Григория. На деньги, собранные Распутиным, он успел снарядить судно, обвесил его излюбленными призывами против евреев и революционеров и отправил с паломниками по Волге. И ждал... Когда же Гермоген открыто выступил против «Нашего Друга», Илиодор понял: пора. И во время проповеди в храме заявил пастве, что ошибался в Распутине, а ныне понял: Григорий – «волк в овечьей шкуре». Война была объявлена. ИЗНАСИЛОВАННАЯ НЯНЬКА? Новый удар по Распутину последовал из... Царского Села! Появились слухи, будто «хлыст» (так его стали вдруг все называть в Петербурге) изнасиловал няньку наследника – Марию Вишнякову. 3 июня генеральша Богданович записала в дневнике: «Она (царица. – Э. Р.) злится на тех, кто говорит что он (Распутин. – Э. Р.) мошенник и прочее... Поэтому Тютчеву и старшую нянюшку Вишнякову отпустили на два месяца в отпуск...» Если фрейлина Софья Тютчева была известна при дворе как яростный враг «Нашего Друга», то сообщение о «няньке Мэри» (так звали во дворце Марию Вишнякову) – удивительно. Ведь она считалась одной из самых преданных поклонниц Распутина, и во дворец он попадал, якобы навещая ее. Сохранилось письмо Распутина к Мэри о воспитании наследника: «12 ноября 1907 года... Показывай ему маленькие примеры Божьего назидания, во всех детских игрушках ищи назидания...» И далее идут слова, свидетельствующие об их очень дружеских отношениях: «Не нашел я в тебе гордости, а нашел ко мне глубокий привет в твоей душе. И вот первый раз ты видела и поняла меня. Очень желал бы я еще увидеться». Из показаний Вырубовой: «Нянька цесаревича... сначала очень преклонялась перед Распутиным, ездила к нему в Покровское». И вот теперь по дворцу ползли «неопределенные шепоты»... Из показаний полковника Ломана: «О том, что Распутин оскорбил честь Вишняковой, были только неопределенные шепоты, определенных обвинений против Распутина предъявлено не было». Согласно «шепотам», в 1910 году Мэри отправилась на три недели отдохнуть в Покровское вместе с Распутиным, Зинаидой Манчтет, Лохтиной и прочими поклонницами. Ночью Распутин пробрался в комнату Вишняковой и изнасиловал ее. Одновременно с «шепотами» против Распутина выступила Софья Тютчева. Она заявила, что недопустимо мужику посещать детскую во дворце. Ее заявление тотчас обросло новыми слухами – о том, что в детской развратный мужик... раздевает на ночь великих княжон! Из показаний Вырубовой: «Вероятно, ему случалось приходить и в детскую, но в циркулировавших в то время слухах, что он раздевал великих княжон, нет ни слова правды. Эти слухи распространяла фрейлина Софья Тютчева...» В 1917 году в Чрезвычайную комиссию была вызвана Софья Тютчева, 47 лет, бывшая фрейлина. В «Том Деле» я нашел ее показания. О «раздевании великих княжон» Тютчева, естественно, ничего не рассказала. Слухи эти запускались не ею – за ними стояли люди помогущественнее... Распутин же действительно приходил к царским детям, беседовал с ними и прикасался к ним. Но... только когда их лечил. Тютчева же выступала против прихода мужика в детскую, так как «считала его человеком вредным с совершенно определенным уклоном в сторону хлыстовской секты». Но зато она рассказала о няньке царских детей Вишняковой. «Придя на детскую половину, я застала там полнейший переполох. Вишнякова со слезами на глазах рассказала мне, что она... и другие поклонницы приняли участие в радениях. То, что она принимала за веление Святого Духа, оказалось простым развратом... Я поняла из ее рассказа, что Феофан, который был их духовником... отсылал их по своему смирению к Распутину, которого считал за Божьего старца. Распутин заставлял их делать то, что ему нужно было, выдавая себя за человека, действующего по велению Святого Духа... при этом предупреждал, чтобы не говорили Феофану, облекая это в софизмы: „Феофан – простец, и не поймет этих таинств, осудит их, тем самым осудит Святого Духа и совершит смертный грех“. И это тоже кем-то было тотчас сообщено Феофану – и потрясло его, вызвало новый всплеск неистового негодования и ужаса. Епископ понял, что погубил души Вишняковой и других несчастных женщин, которых отправлял к Распутину... И Феофан требует от Гермогена немедля выступить против прежнего «брата Григория», которого отныне именует только «Распутиным». Он составляет новое послание царю и умоляет Тютчеву передать письмо. «Я ответила, что ввиду того, что при дворе известно мое отвращение к Распутину, я не считаю возможным принять подобное поручение», – показала Тютчева. После ее отказа Феофан, видимо, и задумал отчаянное: дождаться приезда Семьи в Крым и во время проповеди прилюдно обличить «волка в овечьей шкуре». Между тем, согласно показаниям Тютчевой, «Вишнякова отправилась к царице... Но царица сказала, что не верит сплетням... и запретила говорить об этом». В тот же день к Тютчевой пришел скороход (должность из средневековой сказки сохранялась при царском дворе) и «передал приказание Государя явиться в кабинет в 6.30 вечера». В «Том Деле» Тютчева излагает свою вечернюю беседу с Николаем: «– Вы догадываетесь, зачем я вас вызвал... Что происходит в детской? Я рассказала. – Так вы тоже не верите в святость Распутина? Я ответила отрицательно». И царь, этот скрытный человек, не выдержал. Он всегда прерывал выпады собеседников против Распутина, сухо говорил, что отношения с мужиком – его личное дело. Но в разговоре с Тютчевой у него впервые вырвалось: « – А что вы скажете, если я вам скажу, что все эти годы я прожил только благодаря его молитвам?.. И он стал говорить, что не верит слухам, что к чистому всегда липнет нечистое, и он не понимает, что сделалось вдруг с Феофаном, который так всегда любил Распутина. При этом он указал на письмо Феофана на его столе. (Так что письма все-таки доходили до царя. – Э. Р.) – Вы, Ваше Величество, слишком чисты душой и не замечаете, какая грязь окружает вас... Я сказала, что меня берет страх, что такой человек может быть близок к княжнам. – Разве я враг своим детям? – возразил Государь... Он просил меня в разговоре никогда не упоминать имя Распутина. Для этого я попросила Государя устроить так, чтобы Распутин никогда не появлялся на детской половине. До этого царица говорила мне, что после шести я свободна, будто намекая, что мое посещение детей после этого часа нежелательно. После разговора с Государем я бывала в детской во всякое время. Но отчуждение между мною и Семьей росло...» ЗАГАДКА МЭРИ Самое удивительное в показаниях Тютчевой то, что она так и не посмела рассказать царю об истории с Вишняковой. Не посмела оскорбить его слух грязными сплетнями? Или... может быть, никакой истории вообще не было, одни «неопределенные шепоты»? Рассказы об изнасиловании Вишняковой есть во многих мемуарах – но сколько в них можно прочесть легенд, связанных с Распутиным! Нынешние создатели мифа о «святом Григории» объявили историю об изнасиловании попросту вымыслом. Но в «Том Деле» оказались показания Вишняковой. Так что «нянька Мэри» сможет все рассказать сама... В 1917 году Мэри показала: «Я, Мария Ивановна Вишнякова, православная, живу в Зимнем дворце... комендантский подъезд...» И далее она поведала свою биографию – весьма, на наш взгляд, таинственную, напоминающую типичную историю незаконной дочери знатного отца.