– Так, может, я как раз и планирую свое будущее? – Удар в корпус, пинок в пустоту. Саша уже задумался, отвлекся на наш разговор – а когда он отвлекается, вообще перестает пропускать удары. Он специально меня иногда поддерживает, позволяя провести успешные маневры, а как только задумывается – на том мои успехи заканчиваются. Продолжила со сбивающимся дыханием: – Я же жалкая была, боялась, что любой встречный меня обидеть может. Представляешь, я квартиру сдать боялась, поскольку так и ждала, что обманут, а мне останется только поныть в уголке. Так не с этого ли недостатка и надо начинать? – Вы всерьез планируете уйти? Не ответила. На самом деле, вряд ли. Я все еще по ночам грезила о том, что «еще немного потерпеть, и все станет по-другому». Но уже дошла до мысли, как глупо это прозвучит, если включить в объяснения для постороннего человека. Меня саму от этой фразы начинало мелко трясти, сколько раз я слышала ее от мужа? Однако надежда – вещь инерционная, она присутствует, даже когда озвученная вслух превращается в глупость. * * * Ваня пришел на ужин и был в прекрасном настроении. Когда я поинтересовалась делами, обрадовал: – Вытрясли все-таки банки, пришлось кучу народу подкупить. Но теперь выяснили, на чьем счету снятие средств совпадает с зачислениями налички Хребта. Потому, милая девочка, скоро ты сможешь разгуливать по городу, никого не опасаясь, только со своим конопатым охранником. Звучало почти так же, как опостылевшее «еще немного потерпеть, и все станет по-другому». Чтобы не поморщиться, я поинтересовалась нейтрально: – И кто же оказался настолько смел, чтобы выступить против тебя? – Тебе-то какая разница? Или ты всю местную гопоту поименно знаешь? – Иван отмахнулся. – Главное, что не татарин – я уже слишком стар для того, чтобы по-молодецки воевать с серьезным противником. Я не ответила привычным: «Ты не стар», – может, и вообще напрасно раньше всякий раз это подчеркивала. Иван не может успокоиться, он на самом деле воюет почти рефлекторно, но вдруг именно старость ему и нужна, чтобы пересмотреть приоритеты? Забыла, что муж обычно очень внимателен, – про себя отметил и мою молчаливость. И, вероятно, только поэтому заглянул вечером вслед за мной в спальню. Заниматься с ним любовью – большое удовольствие, оно будто ненадолго делает нас единым целым. Но почти сразу после мы неизбежно распадаемся на две отдельные и очень непохожие друг на друга личности. Наверное, сломалось во мне что-то – случайно и незаметно – вот я и ищу теперь лишь поводы для раздражения, а не наслаждения. Он ушел к себе, а я решила прогуляться по ночному саду – сон никак не шел, дремоту можно нагулять на свежем воздухе. Накинула длинный кардиган, пошагала на улицу и сразу свернула за дом, чтобы никому не попадаться на глаза. Отсюда даже будки охраны не видны, а работники все спят или разъехались. Абсолютной тишины не было, вокруг уже почти по-летнему сверчало и квакало. Я вздрогнула от голоса в стороне: – Фря! Коша вышел из темноты и махнул рукой, чтобы сошла с дорожки, однако сам на освещенную часть не выходил. Теперь я увидела смысл в подобном слове – оно скорее звук, и никто из возможных свидетелей не заподозрит, что так можно окликнуть именно меня. Звучит как «Пс-с», в самом карикатурном смысле. Замерла и тотчас усмехнулась. Конспиратор чертов. Или это шпионская жизнь в обязательном порядке порождает паранойю. Пока шла к нему, успела удивиться – зачем Коше меня звать? Если есть важный разговор, так сообщил бы в любое время и в любом месте. Не Ивана же Коша опасается, в самом деле. Коша отшагнул обратно, ближе к конюшне – или ему просто нравилось заставлять меня за ним бегать? – Привет, Кош! – поздоровалась приветливо, поскольку после нашего общего заточения была готова считать его скорее приятелем, чем раздражающим элементом декора, как раньше. Но не съязвить не смогла: – На свидание зовешь? – На свидание, на свидание, – ответил он таким тоном, как будто вообще ни разу в жизни никого на свидание не звал. Я продолжила предполагать: – А, поняла! Ты нашел самую усердную ученицу и решил потратить полчаса на ее тренировки? – Делать мне больше нечего. Гуляете, Елизавета Андреевна? – Гуляла. До того момента, как ты начал интриговать. Ты меня специально караулил? – Именно. – Его лицо было затемнено, но я руку бы дала на отсечение, что на секунду он брезгливо поморщился – мол, ну какую чушь ты несешь? И соблаговолил добавить, чтобы я это выражение лица и по словам распознала: – Каждую ночь тут торчу – все жду, когда вы гулять пойдете. А когда не приходите, я в тех кустах плачу, – он повернул голову к зарослям гортензий. – Поэтично, – одобрила я. – Тогда давай уже к делу, звал-то зачем? Он помолчал, словно решил теперь подумать, зачем меня к конюшне приволок. Но потом все-таки заговорил тихо: – Увидел вас и решил сказать, если вам не сообщили. Елизавета Андреевна, пока нас не было, повсюду в доме установили камеры и прослушки. Это на случай новой крысы, если такая появится. Иван Алексеевич решил перестраховаться, очень правильная позиция. – Правильная! – одобрила я. – Но меня-то ты чем решил шокировать? Мне скрывать нечего. – Понимаю. Но о таких вещах лучше знать, чем не знать. Все, разговор окончен, и не смейте кому-то об этом говорить. Захотелось рассмеяться, но смешок вдруг застрял в горле. Мне скрывать-то нечего, но вот буквально сегодня утром мы с Сашей о спорной вещи болтали – уйду или не уйду когда-нибудь от мужа. К счастью, занимались мы на улице, но теми же бессмысленными фразами могли обменяться и в доме. И потом получился бы сложный разговор с Иваном о том, что я совсем не то имела в виду: ляпнула и ляпнула… Но хорошо, что не в доме. Смешок пополз обратно, странным образом холодя желудок. В прослушке для поиска предателей нет ничего особенного, но Ваня об этом даже не заикнулся! – И в моей спальне? – я поинтересовалась уже суше. – Вряд ли, но не уверен. Сомневаюсь, что Иван Алексеевич позволил бы охране подсматривать или подслушивать за вами. Могу потом глянуть схемы расположения еще раз. – А в твоей комнате? Уверена, это ты проверил. – В моей нет, конечно. Обо мне шеф не знает только то, во сколько я врубаю порнушку и на какой минуте ее вырубаю. Эта информация не стоит никаких затрат. Да и бессмысленно в моем случае, я бы все равно узнал и смог бы подключиться, мне надо или доверять абсолютно, или гнать отсюда взашей. – Мне тоже скрывать нечего, – повторила я уже менее уверенно. – Но спасибо, что предупредил. Кстати, почему? – За совместную гречку, – кажется, он сказал это без малейшей иронии. – И потому, что люди иногда просто болтают без оценки, как это можно услышать. Как раз о нашем разговоре с Сашей, а Коша меня, наверное, вообще легкомысленной болтушкой считает, это немного обидно. Потому я вернула: – Все люди, кроме тебя, как понимаю. Ладно, все равно благодарю. Поставлю галочку в графу «Кошина забота». – И сколько у меня уже таких граф? – Вторая только. Первая называлась «Беспробудный Кошин похеризм». – Вы очень удачно мне льстите, Елизавета Андреевна. Спокойной ночи. – Подожди! – Он застыл от оклика, ожидая. – Коша, хоть ты скажи, как дела у Ивана, врага ведь нашли, как скоро с ним расправятся? Достала эта неопределенность! – Как скоро? – он улыбнулся, на миг в темноте блеснули зубы. – В вас проснулась кровожадность? Ума не приложу, как в этой ситуации решать, успокойтесь и вы – в очередной раз. Думаю, конфликт затянется, лично я путей выхода не вижу. Но я уже один раз ошибся, потому лучше промолчу. Понимала, что Коша готов сорваться, а следующее слово я от него услышу через пару недель, все как обычно. И он не ожидал, что я брошусь на него – заломить руку не получилось, зато вцепилась в рукав мертвой хваткой. – Что ты имеешь в виду? Алаев непричастен? А кто? – А, так вам не сообщили? Ну, расскажут, если посчитают нужным. Спокойной ночи. Если бы мне платили за каждое «спокойной ночи», то я бы уже озолотился. Улавливаете намек? Он положил ладонь поверх моей и отодрал от себя. Но я не могла замолчать: – Коша, да что происходит? Не сообщили – так ты сообщи! Если бы не ты и Саша, я бы сейчас сидела в чьем-нибудь подвале. Не факт, что была бы жива! Так имею я право знать, за что и с какими целями я кому-то понадобилась? Убили бы меня или выкуп бы попросили? Почему ты этой потребности оценивать собственную ситуацию не понимаешь? Но он развернулся и уже почти вышел на освещенную дорожку. Я кинулась следом, продолжая: – Твою мать, Коша! Не будь таким бездушным пнем! – Кажется, в моем резюме появилась новая графа, – единственное, что он ответил, не оборачиваясь. И я поддалась порыву, а заодно и злости. Налетела на него, примеряясь точнее, а прием этот мы с Сашей сегодня прекрасно отчеканили – если пар и не спущу, то хоть первого инструктора поражу прогрессом. Ударить в правое предплечье получилось – он просто не ожидал. Резко развернулся, я на выдохе сменила стойку. Удар снизу оказался еще удачнее, но я обрадоваться не успела – через секунду каким-то образом перевернулась прямо в воздухе и ударилась о землю плашмя грудью. Коша надавил на шею, прижимая щекой к почве еще сильнее. – Да не так это делается, криворучка, – прокомментировал устало. – Я же левша, забыли? На кой хер мне правую сторону вырубать? И про злость – говорил же. Меньше бы пыхтели, успели бы пнуть. – Поняла, поняла, отпусти, – попросила я, вмиг утихомирив ярость. – И расскажи подробности. – С чего вдруг? – За гречку, – мне удалось улыбнуться. – За гречку я уже расплатился. – Точно, – признала я. – Тогда шантаж. Расскажи – или я сообщу Ивану, что ты сдал мне прослушку. Ведь он почему-то не предупредил. Это, кстати, странно. Может, ты в курсе причины? Пойдем в беседку, поболтаем обо всем? Шантажом или по дружбе. Хватку-то он ослабил, но руку с шеи не убрал, слегка придерживая. Наверное, ему просто нравилось сидеть на корточках передо мной и наблюдать, как у меня быстро меняется настроение. Да, определенно нравилось, улыбки такой я еще у него не видела. – Я не боюсь шантажа, Елизавета Андреевна. И вас считаю на него неспособной. Потому прямо сейчас намекну в последний раз – спокойной ночи. – Да погоди ты! Слушай, а заниматься со мной ты можешь? Саша жалеет меня, а ты – пень бездушный. В данном случае это комплимент. Не могу себе представить, чтобы он меня вот так прижал, прямо чистой одеждой к грязной земле, и после этого сто раз не извинился. Кстати, долго еще лежать, пока твое эго натешится? Он убрал руку, я поднялась на четвереньки, потом встала. Коша не стал меня дожидаться и пошел в обход дома – наверное, не хотел, чтобы кто-то увидел, как мы возвращаемся вместе. Больше я его не звала – бессмысленно. На моем месте стоило оценить от него малюсенький шажок навстречу, а не требовать еще больше. На входе все-таки натолкнулась на охранника. Да почему сегодня никто не спит? Он недоуменно окинул взглядом мою одежду, застыл на запачканной щеке. Развела руками и заявила: – Я валялась! И я тут хозяйка, между прочим, где хочу, там и валяюсь! Охранник даже поздороваться забыл, стушевавшись. * * *