Рори помолчал. – Ладно, это не мое дело, – сказал он. – Да нет, что? Спрашивай, я не возражаю. – Мне просто интересно, сразу ты поняла, что хочешь выйти за него замуж? – Нет, не сразу, – сказала я. – Но у нас было много общего. Общие интересы – это важно, правда? – Не знаю. – Почему не знаешь? – Потому что со мной такого никогда не случалось. Я бы хотел, но не случилось. Во всяком случае, пока. Тем не менее я не теряю надежды… Мы сидели в тишине. Я прислонилась головой к коре дерева. Все, что было слышно, – редкие шорохи в подлеске и плеск реки. Рори я больше не видела – так было темно. Но слышала его дыхание. После того как мы посидели так некоторое время, я сказала: – Теперь твоя очередь. – Да рассказывать особо нечего. Ничего интересного. – Выкладывай – посмотрим. Я уже знаю, где ты вырос. Там, где варят варенье. Расскажи, как ты заинтересовался фотографией? – Думаю… Думаю, это попытка запомнить то, что происходит в жизни. Попытка запечатлеть событие и придать ему физическое существование. Не дать ему потеряться. Не всегда, правда, это получается. – Не всегда? – Нет. Например, знаешь, почему на фотографиях викторианского Лондона нет ни одного человека? Посмотри как-нибудь. На ранних фотографиях улицы совершенно пустые. Очевидно, что они не были пустынными. Просто пластины нужно было экспонировать так долго, что люди – движущиеся люди – вообще не фиксировались. Изредка можно увидеть туманные очертания, но не более того. Странно, правда? Все эти призрачные, прозрачные люди не оставляют никакого следа… Рори вдруг замолчал. – Понимаешь, что я имею в виду? – Да. Конечно. – Правда? – В этом есть смысл. Вот почему я хотела заниматься археологией. В жизни так много всего пролетает мимо и так мало остается. Думаю, я хотела найти смысл в том, что сохраняется. Рори повернулся ко мне. Его бледное лицо оказалось совсем рядом с моим. – Вот! – сказал он. – Вот именно! Как думаешь, что останется после нас и что найдут археологи через две тысячи лет? Как думаешь, они найдут этот термос, задумаются, кому он принадлежал? Кто пил из этой чашки? И даже если они зададутся этим вопросом, они никогда не узнают. Не о нас. Кем мы были. Что мы думали и чувствовали в то время. В лучшем случае выживет только термос. Все остальное просто исчезнет. И снова мы сидели в тишине. Я ничего не говорила, потому что не была уверена в себе, в том, что хочу сказать. Было так темно, что я чувствовала, как чернота забирается мне в ноздри. Как будто я вдыхала смолу. Я вспомнила историю, которую читала в детстве, про одну старушку. Она чихнула, и все ее тело разлетелось на кусочки. – Интересно… – сказал Рори. – Что? – Думаю, не стоит ли нам перебраться в другое место. Здесь нам не очень-то везет, да? Что скажешь? Если хочешь. Я встала. Воздух стал еще холоднее. Рори не разрешил мне снять с плеч его пальто. Мы спустились к воде и пошли по другой тропинке. Через несколько сотен ярдов она свернула в сторону от реки и прошла через фермерский двор. Затем последовал резкий поворот налево. Тропинка начала подниматься обратно на берег. Кепка Рори покачивалась у меня перед глазами. Под ногами теперь был песок. Уклон становился все круче, а мои ботинки начинали скользить. Когда мы начали подниматься по длинной неглубокой канаве, мне подумалось, что это наверняка тот же самый путь, по которому ладью поднимали от реки к кургану. Огромную ладью вытащили из ее естественной среды обитания и перетащили в новую, незнакомую стихию. Толкали ладью сотни мужчин, и все они чувствовали, что совсем рядом, возможно, прямо под ногами, лежит другой мир. Я попыталась представить, будто они стоят между деревьями. Тянут веревки, гнут спины. Одно мгновение они завязали передо мной узлы, а затем исчезли. Рори снова включил фонарик. Мы были уже близко к вершине. Земля стала как бы выпирать, а потом выравниваться. Я увидела его палатку, от нее веерообразно расходились тросы. У входа стояло несколько кастрюль и сковородок, отмокавших в миске с водой. Мы продолжили путь вверх по склону, выйдя из леса прямо у хижины пастуха. Впереди нас лежал корабль. Увидев его в полумраке, приближаясь с незнакомого угла, я не могла прийти в себя от того, насколько открытым, незащищенным он выглядел. Изрезанный, как огромная рана. Поднялся ветер. Я услышала сухой скрежет песка, раздуваемого по брезенту. Подойдя к курганам, я заметила, что в воздухе что-то танцует. Сначала я решила, что это песок. Но на песок похоже не было, скорее – облако снежинок. Они падали на землю и отражали немного света. Рори тоже заметил. Он подставил ладонь, чтобы поймать одну из летящих песчинок, а затем протянул руку ко мне. Я увидела, что там что-то блестит. – Что это? – Наверное, сусальное золото. Помню, Филлипс говорил, его тут полно. Золотые хлопья продолжали кружиться на ветру. Теперь я видела их совершенно отчетливо. Я удивленно смотрела, как они оседают на плечи и грудь. Я вытянула руки, чтобы поймать как можно больше золота, но когда прошлась ладонью по волосам, то нащупала там лишь кусочек ветки. Видимо, застряла, когда мы лежали у дерева. Я попыталась ее вытащить, но ничего не получалось. Она сильнее запуталась в волосах. – Погоди, – сказал Рори. – Давай я. Я не шевелилась, пока он вынимал веточку. Делал он это очень осторожно, совсем не дергая. Он разбирал пряди и аккуратно освобождал. Казалось, будто это он меня разбирает по частям. Вокруг нас продолжали падать крошечные частички сусального золота. Я чувствовала их во рту, они застревали в горле. Но все же их было недостаточно, чтобы остановить то, что я хотела сказать. Мне ужасно хотелось сказать правду, и чувство это становилось все сильнее. Хотелось рассказать обо всем, что я скрывала, таила, хотелось выложить все. – Это не то, что ты думаешь, – сказала я. Я почувствовала, что пальцы Рори остановились. – Что не то? – Не то, что ты думаешь, – повторила я. – Со Стюартом. – Что ты имеешь в виду? – Между нами со Стюартом. Мы не… – Тихо… Я обернулась к Рори. Он прижимал палец к губам. – Послушай, – сказал он. Поначалу я ничего не услышала. А потом пение птиц раздалось так близко, что я чуть не подпрыгнула. Длинные журчащие трели, сопровождаемые резкими щелчками. Затем соловей стал ждать ответа. Но в ответ – только тишина. Через несколько минут пение началось снова, более громкое и страстное. Словно пузырьками, звук устремлялся в ночное небо. Ничего печальнее этой песни я еще не слышала. Полная тоски, отчаяния и сожаления, которое вот-вот придет. В песне была надежда, благодаря которой она и появилась, но вместе с тем было ясно, что оправдаться ей не суждено. Было так жаль, что пение это совсем скоро прекратится. Мне казалось, что, пока мы там, ничего не изменится. Земля поглотит нас, как она поглощает все остальное. И этого мне бы хотелось больше всего на свете. Но я знала, что этого не будет. Это было ясно еще до того, как первый луч фонарика прорезал темноту. Он направлялся к нам со стороны дома. Я различила фигуру в черной одежде. – Добрый вечер, – сказал голос. Мы не ответили. – Я констебль Линг, – продолжал голос, – а это мой напарник, констебль Гримси. Рядом с ним появился еще один человек. Он тоже был одет в форму, на голове – плоская фуражка. – Владелица участка попросила нас за ним присмотреть, – сказал первый полицейский. – На случай несанкционированного проникновения. Могу я узнать ваши имена? Почувствовав огромное облегчение, я начала смеяться. Облегчение оттого, что не подвела саму себя и не предала все, что имело для меня значение. Я объяснила полицейским, что я одна из археологов и работаю здесь, а Рори – племянник миссис Претти. Тут я услышала собственный голос – он что-то бормотал, слова беспомощно спотыкались друг о друга. – Понятно, – сказал полицейский, когда я закончила. – В таком случае мы не будем вас больше беспокоить. – На самом деле мне пора идти, – сказала я. – Утром рано вставать. – Давай я провожу тебя до машины, – предложил Рори. – В этом нет необходимости. – Мне совсем нетрудно. В молчании мы пошли обратно к дому. Добравшись до машины, Рори открыл мне дверь и подождал, пока я не заведу мотор. – Спокойной ночи. Рори стоял, прижимая руку к кепке. – Спокойной ночи, – ответила я. Проснувшись от глубокого сна, я увидела, что надо мной нависла голова мужчины – всего в нескольких сантиметрах. Я подняла глаза, он наклонился вперед и поцеловал меня в лоб. Его дыхание пахло пластилином. – Привет, дорогая. – Что ты здесь делаешь? – спросила я. – Я успел на ранний поезд. Извини, что разбудил тебя, но кое-что произошло. – Что?