– Какое? – От мистера Чарльза Филлипса. – Так. – Он говорит, что вы должны немедленно прекратить работы и застелить все брезентом. – Прекратить работы? – переспросил Джон Джейкобс. – Что это, черт возьми, значит – «прекратить работы»? – Я лишь передаю то, что мне сказали, – заявил Грейтли. – Вы все должны немедленно прекратить работы. – Что это значит, Бейз? – спросил Уилл. – Не знаю. Миссис Претти уже вернулась? – Боюсь, что нет, – ответил Грейтли. – И я не знаю, когда она вернется. Предполагаю, что сегодня вечером. К сожалению, она не оставила номер, по которому мы могли бы с ней связаться. – Могу я воспользоваться телефоном? – Я уже сказал, Бейзил. С ней нельзя связаться. – Могу я воспользоваться телефоном? – повторил я. Грейтли колебался, видимо, не в восторге от этой идеи. Потом сказал: – Если вы считаете, что это необходимо. В итоге все мы вошли в дом через заднюю дверь и прошли по коридору. Телефон висел на стене у кухонной двери. Я снял трубку и набрал номер Мэйнарда. Он ответил после второго гудка. Я объяснил, что произошло, однако оказалось, что Мэйнард уже был в курсе. Он сказал, что Рид-Моир уже успел поговорить с Филлипсом. Не то чтобы Мэйнард знал, о чем именно, но Рид-Моир в данный момент пытался связаться с соответствующим человеком в Министерстве строительства. – Я думаю, это все из-за навеса, Бейзил, – сказал он. – Хочешь сказать, что нам придется все бросить и ждать, пока они сделают навес? Какой дурак это придумал? Я знал, что сорвался на крик, но ничего с собой поделать не мог. – Видимо, в исключительных обстоятельствах министерство может приказать землевладельцу следовать их указаниям, – сказал Мэйнард. – Полагаю, министерство тесно сотрудничает с Британским музеем. Поэтому могут быть и другие сложности. – Сложности? Какие еще сложности? – Пока не знаю, Бейзил. Все несколько запутано. Как я уже сказал, мне не удалось поговорить с Ридом-Моиром. Думаю, все, что остается, – это дожидаться возвращения миссис Претти. Обсудите этот вопрос с ней. – То есть вы хотите сказать, что нам и правда придется остановить работы? Ответ последовал, но далеко не сразу. Я даже подумал, что, возможно, связь прервалась. А потом Мэйнард снова подал голос: – Мне жаль, Бейзил. Но мне кажется, вы ничего не сможете поделать. Я постараюсь держать вас в курсе. До свидания. Он положил трубку, раздался щелчок. Мгновение или два спустя я тоже повесил трубку. В первое мгновение мне захотелось написать Мэй и рассказать о случившемся. Но выразить свои мысли словами я не мог. И ни с кем говорить я не хотел. Мы перестелили брезент, и я решил прогуляться в Вудбридж, чтобы хоть чем-то себя занять. Движения на дороге почти не было. Только несколько машин и пара телег – одна из них везла свеклу, другая – ботву. Наверху сидел мальчик. Груз под ним раскачивался, и он вцепился в телегу, чтобы не упасть. Мне потребовалось около часа, чтобы добраться до города. Там я направился к причалу и сел на скамейку рядом с мельницей. Я решил, что понаблюдаю за рекой и успокоюсь. Но тщетно. В итоге мне захотелось прыгнуть в воду. Потом я пошел по Хай-стрит, пытаясь отвлечься, разглядывая витрины магазинов: ряды обуви, текстиль, кучи безделушек за экранами из оранжевого целлофана. Библиотека уже закрылась, туда было не зайти. Я думал заглянуть в магазин, но тоже не хотелось, и я пошел дальше бесцельно бродить по улицам. Прошел мимо отеля «Булл» и церкви Святой Марии, затем свернул направо. Я добрался до окраины города и пошел обратно, но на этот раз по другой дороге. Я не обращал особого внимания, куда иду, мысли мои все еще были сбивчивы и путаны. Через некоторое время я все же заставил себя обратить внимание на то, что происходило вокруг. Я шел мимо террас низких кирпичных домов с выходом прямо на улицу. Все дома были испещрены белыми пыльными пятнами. Видимо, в кирпичи положили слишком много извести. В конце террасы стояла часовня, тоже из кирпича, но более насыщенного и румяного, чем дома. Часовня стояла в стороне от дороги. Полоса асфальта вела через ряды надгробий к двойным дверям. Одна из этих дверей была открыта. Внутри горел свет. Особенно не раздумывая – да что там, вообще не раздумывая, – я свернул по дорожке и вошел. Оказавшись внутри, я увидел, что народу в часовне больше, чем я думал. Несколько человек обернулись, чтобы посмотреть, кто это так поздно пришел, и это все, что их интересовало. Большинство смотрело на небольшую сцену в дальнем конце помещения. На дальней стене висело изображение Спасителя. С одной стороны от него большими золотыми буквами было написано: «Дарите свет», с другой: «Дарите любовь». Напротив «Дарите свет» была матовая белая лампочка, установленная на вершине столбика. На сцене стояла женщина. Седые волосы подстрижены под каре, одета в длинное пудрово-голубое платье. Я нашел место в последних рядах, у стены. Рядом со мной была маленькая полочка, на которой стояли графин с водой и два стакана. Только когда сел, я понял, что, по крайней мере, один человек, а возможно и больше, плачет. Тихо всхлипывает про себя. Надо было уходить, конечно. Но мне не хотелось выставлять себя на всеобщее обозрение, поэтому я остался сидеть. Женщина в голубом стояла совершенно неподвижно. Перед ней – небольшой пюпитр. Одну руку, согнутую в локте, она вытянула вперед. Тыльная сторона ладони повернута к ней, как будто она смотрит на часы. На запястье висело что-то похожее на ожерелье или цепочку. Она пристально изучала украшение. – Рональд, – сказала она через некоторое время. – Кто-нибудь знает Рональда? Наступила тишина, но тишина, полная надежды, как будто все ждали, что кто-то ее заполнит. Молчание нарушил лай собаки. Должно быть, кто-то из прихожан привел пса с собой. Затем мужчина, сидевший через два ряда от меня, поднял руку. – Моего отца звали Дональд, – сказал он. – Я же не сказала «Дональд», – сурово ответила женщина. – Я сказала «Рональд». Мужчина опустил руку. – Рональд? – повторила она, оглядываясь по сторонам. Но руку никто не поднимал. Женщина, казалось, ничуть не переживала. – Я попробую еще раз, – сказала она и погрузилась в размышления о цепочке. Прошло еще несколько минут. – Эрик, – сказала она наконец. Поднялось несколько рук. – Эрик – прекрасный мальчик, – сказала женщина. – Ему около девятнадцати или двадцати лет. Руки оставались поднятыми, белые пальцы тянулись наверх. – Откуда ты, Эрик? – спросила женщина, наклонив голову на одну сторону. Ответ не заставил себя ждать. Эрик сказал, что он из Баклшема. Тут раздались стоны. Все руки, кроме двух, опустились. – Эрик скончался во Франции, – сказала женщина, – но у него остался отец. И мать тоже? Нет, не мать. Простите. Она уже с ним. Как зовут твоего отца, Эрик? Снова ее голова опустилась на одну сторону. Эрик сказал, что его отца зовут Даг. Я услышал вздох. Одна из двух рук опустилась. Другая оставалась поднятой еще несколько мгновений. Затем и эта рука опустилась. Она принадлежала мужчине, который сидел один недалеко от входа. Хотя в церкви было ничуть не холодно – на самом деле было довольно тесно, – он был одет в пальто. – Это вы, дорогой, не так ли? – сказала женщина в голубом. Мужчина кивнул. Затем он что-то сказал, но я не расслышал. Женщина спустилась со сцены по ступенькам и обратилась прямо к нему: – С Эриком все в порядке. Они оба в порядке. Эрик и мама. Эрик говорит, что очень любит вас и что вы не должны о них беспокоиться. – Я надеюсь, что скоро смогу присоединиться к ним, – сказал мужчина серьезно. – Вы отправитесь к ним, когда будете готовы, дорогой, – сказала женщина. – Не раньше. Меньше всего они хотят, чтобы кто-то ушел раньше времени. Понимаете? Мужчина снова кивнул: – Вы можете еще что-нибудь мне рассказать? – Дайте подумать… Эрик такой красивый мальчик. Я вижу, что у него ваши глаза. И такое честное лицо. Но у него шрам на одной из рук. На всю руку. Это с войны? – Нет. Он еще ребенком был – упал на разбитое стекло. – Да, я так и подумала: не похоже на свежую рану. Знаете, что мне говорит ваш Эрик? Он говорит: «Я бы хотел, чтобы он больше смеялся». Ведь раньше вы часто смеялись, так? Мужчина ничего не ответил. – Попробуйте делать так, как говорит Эрик, дорогой. Смейтесь больше. Ведь там не все так мрачно и плохо, знаете ли. А теперь давайте посмотрим, кто еще пытается выйти на связь. Следующим был Бернард, вскоре за ним последовала Эйлин. – Я чувствую много жидкости, – сказала женщина, сжимая живот. – Она болела? Что-то с животом? Так продолжалось: охи и ахи, поднимающиеся и опускающиеся руки, время от времени лаяла собака. – Кто возьмет Брайана? Высокий джентльмен. Что-то у него в петлице. Думаю, гвоздика. Они не приходят, если их никто не ждет, вы же знаете. Женская рука послушно поднялась.