— Мне уже лучше. — Давай, не стесняйся. Не держи эту гадость. — Ничего… траванулась просто. Иди, Наталка, я… сама. Приду… И Наталия вернулась в кабинку, шепнув по дороге Митричу, охраннику на выходе, что им нужно такси. Тот понимающе закивал. На столе лежала салфетка с рисунком. Несмотря на то что Саша скомкала ее, она успела развернуться и теперь демонстрировала Сашину рыбу во всей красе. Словно издеваясь. Словно говоря, что можно, конечно, не обращать на нее никакого внимания. Можно скомкать, порвать салфетку и не обращать внимания на смутное, но цепкое ощущение тревоги, но… от маленького и тонюсенького голоска, испуганно вопящего там, в глубине, где и поселяются все тревоги, испуганно вопящего, что не все в порядке, вовсе не все, теперь, пожалуй, и не избавиться. А? Как?! Хочешь попробовать? — Чего вылупилась?! — вдруг жестко выговорила Наталия, глядя на нарисованную Сашей рыбу. Потом взяла со стола зажигалку, еще мгновение смотрела на рисунок и, чиркнув, быстро подпалила салфетку. Та сразу же занялась. — Вот и все, — произнесла Наталия, наблюдая, как языки огня пожирают какое-то странное, будто мифологическое существо, начертанное нетвердой Сашиной рукой. — Рыба не рыба, дракон не дракон, — проговорила Наталия, отправив горящую салфетку в пепельницу. — Татуировка… Чушь! История номер два. Наталии удалось убедить себя в том, что ее не существует. Что эта история была вызвана из небытия просто пьяным бредом. Глупая, смешная Сашка… Так все и оставалось. До того вечера в самом начале лета, когда подполковник милиции Валентин Михайлович Прима предложил Наталии Смирновой в качестве одного из основных свидетелей по делу об убийстве гражданки Яковлевой опознать тело ее ближайшей подруги. Вот тогда тонюсенький испуганный голосочек и завопил во всю мочь. И вместо слез, переживаний и горечи утраты пришла паника. Полная паника… …Сюрприз. Только сюрпризов было несколько. Алексашкин рисунок и странный, совершенно странный факс, заставивший Валентина Михайловича предположить, что серийный убийца, прозванный Железнодорожником, оказался не единственным бешеным зверем, выползшим из Тьмы, окутавшей донские степи, и… Вот теперь еще и новые показания Наталии Смирновой. Капелька за капелькой. Капля точит камень. Поэтому столь странный факс и не лег пылиться под сукно. Прима получил ответ на свой неофициальный запрос. Валентин Михайлович, конечно, ждал очередного сюрприза. В этом простеньком деле об убийстве уличной шлюшки сюрпризы теперь сыпались как из мешка с подарками, да только ответ из Москвы Приму, честно говоря, ошеломил. И все ниточки начали связываться. — Нет, мы что, вытащили главный приз? — пробубнил Валентин Михайлович. Он еще какое-то время смотрел на этот странный факс. — Это ж от кого такой подарок? Прима боялся спугнуть свою удачу. Он невесело усмехнулся, понимая, что если его догадка верна, то, в принципе, становится ясно, почему всю осень, зиму и весну Александра Афанасьевна Яковлева штудировала книги именно по экономике. Он вытер капельки пота, выступившие на лбу: догадка, совершенно дикая, безумная догадка, которая, однако, уже не стучалась, а ломилась в двери. Ох ты, бедная Саша… «Правда, она хороша? Много лучше, чем о ней думают». Такая имелась приписочка под фотографией потерпевшей на этом странном факсе. Правда. Она хороша. Так хороша, что дух захватывает… Потому что в ответе, пришедшем от Петра Григорьевича Новикова, значилось, что красивая деловая дама, спускающаяся по лестнице, скорее всего вовсе не несчастная Примина потерпевшая, а вполне ныне здравствующая женщина, которой самое место находиться рядом с этим фешенебельным зданием. Потому что она является не кем-нибудь, а вице-президентом крупнейшей московской компании «Континент». — Они похожи как две капли воды, — произнес Прима словно треснувшим пополам голосом. — Вот оно как… Ах ты, бедная Саша… Правда, она хороша? Правда. Много лучше, чем о ней думают. Нет комментариев. Пока что нет. Ее звали Викой, Викторией, а эту — Александрой, и они были похожи как две капли воды. Они не были сестрами и даже дальними родственницами, но на конкурсе двойников явно выиграли бы главный приз. Только кто из них остался там, на этой фешенебельной лестнице, получив свою синюю птицу, а кто оказался в маленькой батайской квартире, в ванной, с перерезанным горлом и с засохшим цветком, вставленным в рану в качестве жуткого украшения? Приме казалось, что он знает ответ на этот вопрос, и лишь потом он задался еще одним вопросом: «Этот странный факс… Почему? Это ж от кого такой подарок?» Валентин Михайлович не стал спешить. Он запросил все имеющиеся материалы по такой респектабельной компании, как «Континент». Он запросил все, даже неофициальную информацию, используемую, так сказать, для оперативных целей. Экономические схемы, интересы, гибель президента… Партнеры, конкуренты, друзья, враги. Он выуживал большую рыбу. Очень большую, аж дух захватывало. Приходила пора ее жарить. Для кого-то эта рыба так и не стала Синей Птицей. Но Валентин Михайлович не стал спешить, хотя был уже убежден, что все его ниточки связались. Можно представить, каким бы он выглядел идиотом, если б заявился (даже если бы удалось пробить через прокуратуру ордер, в чем он очень сомневался) к вице-президенту крупнейшей российской компании, обвинив респектабельную даму, что она никакой не вице-президент вовсе, а шлюшка из провинциального городка Батайска… Нелепо?! Да просто абсурд какой-то! У подполковника милиции Валентина Михайловича Примы перед пенсией окончательно снесло крышу. Перетрудился бедолага, к таким грандиозным умозаключениям приходит! Над вами, воля ваша, потешаться будут… Нет, Валентин Михайлович не стал спешить, хотя для него уже вопросов не оставалось. Но он выуживал большую рыбу и начнет ее жарить сразу, как только подойдет время. Звери, выползшие из тьмы, туда и вернулись. И похоже, они забрали с собой вовсе не гражданку Яковлеву Александру Афанасьевну, вовсе не бедную Сашу. Только этот странный факс… Смутное чувство. И в ночном поезде, идущем на Москву, Прима снова задался этим вопросом. Это смутное чувство… такое никогда не бывает просто так. Увы, не бывает. От кого такой подарок? Главный ключик ему поднесли на блюдечке. Почему? И если ему кто-то решил указать на сходство, то почему это сделали не прямо, а таким странным, насмешливо-двусмысленным способом? Чтоб потянуть время, вызвав ненужный переполох? А ведь если еще исключить фактор Алексашки с его рисунками и последовавшие только за этим показания Смирновой, то не известно, как долго Прима провозился бы со всей этой петрушкой и к каким умозаключениям он вообще бы пришел. Почему? Кто-то играет с ним? Зачем? А если… Понятно, что кто-то мог знать о преступных намерениях и действует в своих интересах, но возможно… Прима вдруг подумал: а что, если шоу вовсе не закончено, оно продолжается? И сейчас просто выход новых актеров. И тогда это смутное чувство засигналило с удвоенной силой. Он отгонял его в азарте погони, словно старый сыскной пес (эх, сыщики-прыщики!), идущий по следу, но теперь, когда рыбку вроде бы пора жарить, это чувство игнорировать стало невозможно. Ведь вполне уместно предположить, что он получил свой подарок вовсе не от неизвестного недоброжелателя. И вовсе не бесплатно. И тогда получится, что в этом темном шоу Валентину Михайловичу Приме тоже отведена своя роль. И он ее добросовестно играет. Совершенно не подозревая об этом. Прима действует согласно профессиональной логике, но… Даже сейчас, находясь в поезде, идущем на Москву, он просто играет эту неведомую ему роль. Валентин Михайлович смотрел в окно. Фирменный поезд «Тихий Дон» быстро уносил его на север, навстречу когда-то любимой Примой Полярной звезде. Он был тогда подростком и очень увлекался астрономией. Мечтал стать звездочетом. А стал ментом. Вот так бывает в этой жизни. И главное — ни о чем не жалеть. Тем более — о прошлом. Остановил Валентин Михайлович Железнодорожника, и одним бешеным зверем, выползшим из окутавшей землю Тьмы, стало меньше. Чем тебе не звездочет? Только Железнодорожник оказался вовсе не единственным бешеным зверем, выползшим из этой тьмы. Был еще один, оставивший в разрезанной ране свое жуткое украшение. И сейчас Прима снова почувствовал его присутствие. — Кто ты такой? Зачем ты пришел? — снова прошептал Прима вопросы, не обращенные ни к кому конкретно. И похожие скорее на заклинание. Волшебный мешок вовсе не опустел. Сюрпризы еще будут. Основные сюрпризы еще впереди. А фирменный поезд «Тихий Дон» быстро уносил Приму на север. — Вика, позвольте еще один вопрос? — Все. Уже все. — Она подняла руки в останавливающем жесте. — Через три дня объявлена большая пресс-конференция. Придержите свое любопытство. Пока все наши темы исчерпываются благотворительностью. Она ослепительно улыбнулась, а затем чуть рассеянным взглядом обвела с полдюжины присутствующих здесь журналистов. Конечно, с чего их должно быть больше? Кого интересует благотворительность? Даже если речь идет о большом совместном проекте с «Горбачев-фондом», о строительстве под Наро-Фоминском Центра для детей, больных лейкемией. Все правильно! У Горбачева и спросят все интересное. А не у особы, которой, честно говоря, в последнее время нечего демонстрировать, кроме сексапильной задницы да забывчивой рассеянности. — Но именно об этой пресс-конференции я хотел вас спросить… — Потерпите, — улыбнулась она. — Ожидаются какие-либо сенсационные решения? — Три дня… Она позволила им звать себя просто Викой сразу же, как только начала разговор. Потому что она всегда так делала. Но этим ребятам палец в рот не клади — откусят всю руку, да еще удобно устроятся на шее. — Правда ли, что состояние здоровья не позволяет выполнять ваши обязанности в полном объеме? — Вы что, специализируетесь на кремлевских интригах? — Она усмехнулась. Дружный смех был ответом. Время, которое ей отвели на пресс-конференцию, закончилось, тема — исчерпана. Но честно говоря, ей просто не хотелось уходить. Ей надо было еще побыть с этой пишущей братией, потому что через три дня ей предстояло сделать очень важные заявления. Возможно, самые важные в ее жизни. И сейчас была генеральная репетиция. Только об этом мало кто знал. Иногда она думала, что скоро сама начнет путать, что в ее жизни взаправду, а что — понарошку. — Разрешите, Вика, это не вопрос, я просто хотел выразить свое восхищение. На его летнем свитере была приколота карточка «Пресса» с фотографией. На фотографии улыбалось симпатичное лицо в очках с диоптриями в тонкой металлической оправе. У оригинала в отличие от изображения на фотографии не имелось длинных волос. Вместо них коротко стриженную, почти бритую и, наверное, идеальной формы голову украшала забавная шапочка типа кожаной тюбетейки. Очки были солнечные, хотя, возможно, тоже с диоптриями. Она даже не успела понять, как в его руке, словно в руке фокусника, возник… крохотный букетик незабудок. Наступившая неловкая пауза показалась ей вечностью — пару дней назад ей подарили точно такой же букетик. Незабудки. Потом она поняла, что в этом совпадении нет ничего удивительного — просто именно такими букетиками торгуют старушки у метро. Она взяла протянутые ей цветы. — Спасибо. Она улыбнулась. Даритель цветов оказался вежлив, хотя сопровождал ее до выхода с некоторой настойчивостью. — Я сейчас работаю над большой статьей о благотворительности, — говорил он, — быть может, это могло бы стать интересным для вас. — Возможно. — Она пожала плечами. — Такой собирательный образ… Ведь ваше имя, Вика, означает «Победительница»? Перед самой дверью она остановилась: — Можно так сказать. Но надеюсь, это не все, что вы хотели мне сообщить? — Могли бы мы договориться об интервью? — Позвоните мне. — Она протянула свою визитную карточку. — Спасибо. Я… Она оглянулась. Ее неотлучные поводыри, Болек с Лелеком, уже направлялись сюда, готовые отсечь от Вики назойливых журналистов. — Благотворительность. Я думаю, это будет очень большая статья. Победительница, — он улыбнулся, — и защитница слабых. — Защитница слабых? — Она взглянула на него. — Еще одно ваше имя, — он все так же вежливо и доброжелательно улыбался, — связанное с благотворительностью. Перевод с древнегреческого. Болек с Лелеком оттеснили группу журналистов, и она позволила им себя увести. Ей не понадобилось много времени, чтобы выяснить, что «Защитница слабых» — это действительно древнегреческое имя. Только в ее случае оно не совсем связано с благотворительностью. Вернее — совсем не связано. «Защитница слабых» по-древнегречески звучало как Александра. Она стояла одна у окна своего пустынного кабинета и слушала, как бешено стучит ее собственное сердце. В руках она теребила этот крохотный букет незабудок.