– Килава, милая сучка. Так теперь она его жена? Она чуть не погубила меня. И как она? Передай, что я ее прощаю. И скажи Онраку Разбитому из логросов, что я больше не предъявлю прав на него. Его жизнь принадлежит ему, отныне и навсегда. – Хорошо, что ты это сказала, – ответил Риадд. – Ведь я поклялся, что никто не причинит им вреда. – Риадд Элейс, я уже сделала выбор: я тебе не враг, и рада этому. Реши я иначе, эта смелая клятва убила бы тебя. Он пожал плечами. – Возможно, будь мы один на один, ты победила бы. Но против меня и Килавы исход будет иной. – Она где-то рядом? Нет! Ничего не чувствую! – Она старейшая настоящая заклинательница костей, Олар Этил. Остальные перестали расти, как только сдались ритуалу. И на себя посмотри – то же самое. Ты такая, какой была, и не более того. Если Килава хочет оставаться незамеченной, так и будет. Не ты правишь этим миром, Олар Этил. Ты давно отказалась от этой привилегии, с твоим ритуалом. Олар Этил повернулась к Силкасу Руину. – Видишь, кого ты ведешь по своим стопам? Идиот! А теперь проси меня о союзе – быстро! Но Силкас Руин убрал ладони от мечей. – Может быть, я держу его при себе по тем причинам, что ты назвала, Олар Этил, но есть и другие причины – и они тем серьезнее, чем ближе я узнаю этого сына Менандор. Если он действительно уже превзошел меня, я уступлю свое лидерство. А по поводу союза с тобой… честно говоря, я лучше пересплю с энкар’алом. Торант засмеялся – частично чтобы снять напряжение и страх, частично от идеи, что этот воин может спать с чем-то под отвратительным названием энкар’ал. Его смех, увы, привлек внимание. Риадд обратился к нему: – Воин, ты должник этой заклинательницы? Торант нахмурился. – Об этом я и не думал. Возможно, я ей должен, хотя и не знаю – чего и сколько. Я – Торант из оул’данов, но оул’данов больше нет. И теперь я вожу компанию с костями. Юноша улыбнулся, как будто ему неожиданно понравился ответ. Силкас сказал: – Торант из оул’данов. Я скорблю о твоем исчезнувшем народе. Память о них остается с тобой. Лелей ее, но не давай ей разрушить тебя. – Интересное разграничение, – сказал Торант, немного поразмыслив. – Но меня это уже не трогает, поскольку я теперь лелею разрушение. Я убил бы своих убийц. И разрушил бы жизнь тех, кто разрушил мою. – Он взглянул на Олар Этил. – Возможно, это я и должен этой немертвой ведьме. На лице Руина появилась печаль, но он не сказал ничего. Улыбка Риадда погасла. – Оглядись, воин. Вот дом, который ты хочешь устроить для своих врагов и для себя. Тебе нравится? – Думаю, да, Риадд Элейс. На лице юного воина можно было прочесть неудовольствие и разочарование. После некоторого молчания заговорила Олар Этил: – Ты долго готовил засаду, Силкас Руин. То, что ты рассказал, это все, что надо, или есть что-то еще? – Мое любопытство удовлетворено, – ответил Силкас заклинательнице костей. – Но скажу еще кое-что – в качестве жеста доброй воли, как доказательство того, что я не желаю вражды между нами. Два немертвых дракона разыскивают тебя. Я знаю их давно. Они будут кланяться, ластиться и клясться в верности. Но души их черны. Олар Этил хмыкнула. – Мне казалось, я… что-то чувствую. За спиной. Ты говоришь, что знаешь их; а вот я – нет. Это кажется мне странным, учитывая тот мир, который мы делили. – С тех пор как элейнты прорвались через врата, ища владения, которыми можно править посреди расколотых остатков Куральд Эмурлана. – Он помолчал и добавил: – Моя встреча с ними была короткой, но яростной. Они настоящее отродье Т’иам. – И все же путешествуют вместе. Почему ни один не предал другого? – Думаю, они близнецы, Олар Этил, вылупившиеся из одного яйца. Из всех элейнтов во время войн Тени они были ближе всех к победе. Тогда я в последний раз стоял рядом с братом, в последний раз он прикрывал мой фланг – а я его. И какое-то время… – его голос был едва слышен, – мы были счастливы. Хотя Торант ничего не знал ни о войнах Тени, ни о других элейнтах, он не мог не услышать печали в голосе Руина и почувствовал укол в душе. Гребаные сожаления. Они есть у каждого. Жизнь достаточно длинна; и она, возможно, все, что у нас есть, все, о чем мы думаем. Нижние духи, какая печальная мысль. Но у Олар Этил в ее мешке костей не было места сантиментам. Она рассмеялась. – Радостно смерть приносящий! Да, вы тогда были такими праведными дураками! А теперь из братьев остался только ты, как терновый шип, который нельзя вытащить! Расскажи, Силкас Руин, какое великое дело ты выбрал на этот раз. Расскажи о достойных сожаления, но необходимых жертвах, устилающих твой жуткий путь! Не думай, что я осуждаю тебя – или вот этот смертный, если можно понять правду из его слов. Добро пожаловать в хаос, Силкас Руин! И ты, и этот ребенок-пламя рядом с тобой, и Килава, если на то пошло! На ее слова Силкас нахмурился. – Говори, что ты утаиваешь, заклинательница костей. – Услуга за услугу? Хорошо. Эстранн собрал Старших. Сечул Лат, Кильмандарос, Маэль… а теперь и Драконус. Да! Если вы прячетесь изо всех сил, то теряете связь с этим дрожащим миром – вы слепнете. Твой брат мертв, Силкас Руин. Драгнипур разбит. Драконус свободен в этом владении, в его руках Тьма – и что видит его старая любовь, когда снова смотрит на нас? Ты уже приветствовал мать, Силкас? Почувствовал на своем челе ее прикосновение? Думаю, нет. Она, наверное, горюет о любимом сыне, в ком черное пламя ее любви горело так ярко. А истинную злобу и презрение приберегает для… Торант тыльной стороной ладони с размаху ударил Олар Этил в лицо; она повалилась, гремя костями. Стоя над ней, он понял, что держит в руке меч. – Злоба, говоришь, ведьма? Ну да, тебе ли не знать. А теперь запахни костлявую челюсть и больше не открывай. Ее черные глаза впились в него, будто когти, но он даже не дрогнул. Разрушение? Ах ты, костлявая сука, я боюсь только, что его не будет. Он отступил на шаг и взглянул на Силкаса. Воин выглядел таким уязвленным, что было удивительно, как он еще стоит на ногах. Он обхватил себя руками и съежился. Из глаз текли слезы, поблескивая на щеках алым. Торант увидел, как Риадд, с искаженным от расстройства лицом, шагнул к спутнику, а потом развернулся к Олар Этил. Торант преградил ему путь. – Возвращайся, – сказал он. – Сейчас не время. Утешь друга, Риадд. Я уведу ее отсюда. Юный воин дрожал, его глаза сверкали от ярости. – Она не… – Не последует за мной? Последует. Риадд. Время атак прошло… Риадд замер, распахнув глаза. – Атак. – И кивнул. – Да, понимаю. Да. – Он еще раз кивнул и повернулся кругом, готовый всей силой юности помочь неожиданно разбитому старику. И он превзошел, и лидерство теперь принадлежит ему. Вот так просто. Торант убрал меч в ножны и запрыгнул на коня. Подобрал поводья, бросил последний испепеляющий взгляд на Олар Этил – никуда не денется – и ударил пятками в бока скакуна. По следу фургона, на восток и юг. Он не оглядывался, но через какое-то время увидел клубы пыли над близким холмом. Она с ним. Вижу тебя, гнилая промежность, но признаешься ли ты, что я только что, вероятно, спас твой жалкий мешок с костями? Это вряд ли. Солнце золотило грубый фасад каменной башни; фигура цвета золота и бронзы стояла над второй, коленопреклоненной, согнувшейся и закрывшей лицо руками. Оба не шевелились и после того, как солнце село и тьма захватила небеса. Был среди баргастов старик, умом слабый, привыкший натягивать на плечи драную, облезлую волчью шкуру и падать на четвереньки, словно обретая свое истинное «я». Словно бессловесный зверь, умеющий только тявкать и выть, он бросался на стаю лагерных псов, пока не усмирял всех ошарашенных, дрожащих животных. Он пытался делать и другие вещи, но Сеток и вспоминать об этих печальных мерзостях не хотела. Гигантская равнинная волчица Баальджагг напоминала Сеток об этом старике. Шкура, потертая и паршивая, местами свисала драными полосами. Пасть все время разинута, обнажая крупные коричневые клыки, словно бросающие постоянный вызов миру. Черные глазницы волчицы не оставляли Сеток, молчаливо беседуя с ней. «Я – смерть, – говорили они. – Я твоя судьба, судьба всех живущих. Я то, что останется. Покинув мир, я оставлю только это». Сеток не могла представить, что такого случилось с тем стариком, что он захотел быть волком. Что застряло в его мозгу, лишив всех представлений о собственном «я»? Разум хранит много тайн. В мозгу есть множество истин; их мощь, скрытая внутри, абсолютна. Преврати одну истину в ложь, и человек станет волком. А его плоть и кости вынуждены подчиниться, изменяясь. Вместо двух ног – четыре, вместо человечьих зубов – волчьи клыки: новые формы и новые цели, чтобы подтвердить ложь. Но подобная ложь не обязательно так очевидна, как в случае со стариком и его сломанным мозгом, да? Можно ведь потерять свое «я» не так явно. Сегодня я один человек. Завтра – другой. Видите меня истинную? Никто не скован. Я не привязана к единому «я», но представляю множество разных. Значит это, что я больна? Сломана? И поэтому не могу обрести покоя? Двойняшки шли в пяти шагах перед ней. Словно одна, разделенная пополам. Остроглазые круглые личики смотрелись в зеркало, в котором ничего нельзя скрыть. Правду можно искривить, но нельзя исказить. Я по своей воле следовала за Током Анастером, хотя и была не рада этому. У меня свое пагубное пристрастие – недовольство. И каждый раз, как оно возвращается, расплачиваются все. Кафал, я подвела тебя. Я прокричала о своем неверии – и заставила тебя бросить меня. Где ты теперь, мой жрец с ласковыми глазами? Мертвые глаза Баальджагг снова и снова обращались на Сеток. Она отставала от двойняшек. От веса мальчика у нее болели мышцы рук. Придется его снова спустить на землю, а значит, опять они будут еле ползти. Все были голодны – даже немертвой волчице здесь трудно найти добычу. Высохшая трава равнины осталась далеко позади. Почву сменили камень и плотная глина. Тут и там посреди кактусов торчали древние колючие кусты. В высохших руслах валялись куски плавника размером с кость предплечья Сеток; порой попадались куски побольше – с ногу, и хоть точно сказать было нельзя, на них были следы обработки. Отверстия, куда пролез бы большой палец – хотя, конечно, сунуть туда палец значило получить укус паука или скорпиона, – и следы обтесывания. Но ни по одному из этих древних потоков не прошла бы лодка, ялик или плот. Сеток не могла понять, какой в них смысл. Северный горизонт был истыкан каменными башнями, словно кто-то обгрыз горы, оставив острые узкие пики. Они словно предупреждали Сеток о чем-то. Ты в земле, которая ничего не дает. Она пожрет тебя, и ее ужасному голоду нет предела. Они сделали громадную ошибку. Нет, это она сделала. Он вел нас на восток, и мы идем на восток. Почему он вел нас туда? Стави, я понятия не имею. Но я открыла правду внутри себя. Все это недовольство – оно не по отношению к Току. И вообще к кому-либо. Я была недовольна собой. Своей неспособностью обрести покой, довериться ему и держаться за него. Это пагубное пристрастие подпитывает само себя. И не лечится. Впереди еще одна колея… нет… Сеток прищурилась. Две колеи, взрытые лошадиными копытами. Это след. Двойняшки его тоже заметили, бросились вперед и, остановившись, посмотрели вниз. Сеток не слышала, о чем они говорят, но обе повернулись к ней, и на их лицах было написано растущее нетерпение.