– На ком? Саг’Чурок отправил бы ей изображение, но теперь это было невозможно. Она уже закрылась – и продолжала закрываться. Железные… ноги. Как наши собственные. Но не знают усталости. Дестриант какое-то время переваривала новости, потом обернулась к яггутам. – Стражи. Я ожидала увидеть… знакомые лица. Вперед выступил один из копейщиков. – Худу мы ни к чему. – В противном случае он бы нас призвал, – подтвердила женщина-мечник рядом с ним. – Но он этого не сделал, – продолжил копейщик, – поскольку знает, что мы его вряд ли послушаемся. – Худ злоупотребил нашим благорасположением при первом сковывании, – сказала мечница, сверкнув заиндевевшими клыками. – Ему достало ума не обращаться к нам при нынешнем. – Она ткнула пальцем в железной перчатке в сторону Дестрианта. – Вместо этого он злоупотребил тобой, дитя имассов. А в другом обрел смертельного врага. Вот только печалиться о нем мы не станем. – И жалеть его, – кивнул копейщик. – И сочувствовать, – добавил один из пращников. – Пусть остается один, – проскрежетала мечница. – Одинокий яггут. Саг’Чурок обернулся, вгляделся в металлический отблеск на горизонте. Уже близко. – Ты нашла себе странную компанию, женщина, – продолжала мечница. – Эти че’малли тебя ничему полезному не научат. Они обречены раз за разом повторять одни и те же ошибки, пока не уничтожат самих себя и всех остальных вокруг. Им нечего тебе подарить. – Похоже на то, – ответила ей Калит Эланская, – что мы, люди, уже и так усвоили все, чему они способны научить, – пусть даже и не осознавая того. Раздался леденящий душу звук – раскатистый хохот четырнадцати мертвых яггутов. Снова заговорил копейщик: – Бегите. Вашим преследователям выпала честь повстречаться с последними солдатами единственной за все времена яггутской армии. – Последними из павших, – проворчал кто-то из яггутов. – Если вдруг повстречаете Худа, – сказала мечница, – напомните ему, что его солдаты никогда не отступали. Даже когда он нас предал. Мы не умеем отступать. Снова хохот. Бледная, трепещущая Дестриант вернулась к Гунт Мах. – Нужно двигаться. Погоню они возьмут на себя. Саг’Чурок заколебался. Их слишком мало, Дестриант. Я останусь с ними. На охотника К’елль уставилось четырнадцать пар холодных безжизненных глаз, потом мечница усмехнулась и заговорила: – Нас вполне достаточно. Против Омтоз Феллака кеп’ра – ничто. Но ты можешь остаться. Мы приветствуем зрителей, такой уж мы самодовольный народ. – Жуткая ухмылка сделалась шире. – Почти как вы, че’малли. – По-моему, – заметил копейщик, – этот выглядит… пристыженным. Его соратница пожала плечами. – Вместе с закатом расы приходит и стыд, все равно что у старушки, которая вдруг вспомнила, что так и осталась в девицах. Только, что называется, поздновато спохватилась. Я как-то не впечатлена. – Мечница попыталась сплюнуть и, когда у нее ничего не вышло, тихонько выругалась. – Саг’Чурок, – сказала Дестриант со спины Гунт Мах, – не нужно здесь умирать. Ты меня понял? Мне ты еще понадобишься. Если не можешь иначе, то останься и смотри. Когда увидишь все что нужно, догоняй нас. Хорошо, Калит Эланская. Охотник К’елль смотрел вслед возлюбленной, уносящей прочь человеческую женщину. Послышалось звяканье и шуршание потертых доспехов – яггутские воины стали готовиться к бою, расходясь веером вдоль гребня холма. Вокруг них потрескивал морозный воздух. Саг’Чурок обратился к ним. Благородные воины, не стоит опасаться, что они вас минуют. Они никогда не пройдут мимо тех, кого, как полагают, способны убить. – Мы эти ваши дурные привычки уже множество раз наблюдали, – отозвалась яггутка-мечник. – Ничего неожиданного мы не увидим. – Она обратилась к сотоварищам: – Разве Сакув Арес не достойный командир? – Еще какой! – отозвался нестройный хор грубых голосов. – Помните, что он нам сказал, прежде чем сюда отправить? – «Представьте себе, что это т’лан имассы», – ответили ей тринадцать яггутов. Последние выжившие из единственной яггутской армии, которые на деле вовсе и не выжили, вновь расхохотались. Раскатами этого хохота они встретили касту, и он ни на миг не затих за все время последовавшей за этим ошеломительной и кровавой схватки. Наблюдавший за ней с расстояния в сотню шагов Саг’Чурок чувствовал, как покрывающее его шкуру масло затвердевает под порывами Омтоз Феллака, когда древняя Обитель Льда сперва задрожала под ударами кеп’ра, а потом контратаковала – разрывая плоть и расшвыривая повсюду замерзшие клочья. В гуще битвы железо вступило в спор с другим железом – на древнейшем из языков. Саг’Чурок смотрел. И слушал. А увидев и услышав достаточно, поступил, как велела ему Дестриант. Оставил поле битвы. Поскольку знал уже, чем она закончится. И познал также еще более глубокий, еще более болезненный укол стыда. Яггуты. Мы жили с вами в одном мире, но никогда не считали вас за врагов. Яггуты, т’лан имассы так никогда и не поняли – бывают народы слишком благородные, чтобы соперничать. Хотя, вероятно, благородство-то их и бесило больше всего. Сакув Арес, их командир… кто ты такой? И откуда ты знал? Хотел бы я услышать твой ответ на один-единственный вопрос. Откуда ты знал, что сказать своим солдатам? Этого хохота Саг’Чурок не забудет уже никогда. Звук врезался ему в шкуру, плавал теперь в водоворотах его души, плясал в густых ароматах его шока и облегчения. Все понимающее веселье, сухое и сладкое одновременно, жестокий звук, от которого перехватывает дыхание. Я слышал, как хохочут покойники. Он знал, что пронесет этот хохот через всю свою жизнь. Что хохот будет его поддерживать. Придаст силы. Теперь, Калит Эланская, я понимаю, отчего у тебя этим утром так сверкали глаза. Позади него тряслась земля. И непрекращающейся песней лился хохот. Там, где болото было не слишком глубоким, из него торчали бутылкообразные стволы деревьев – раздутые настолько, что Свищу казалось: они вот-вот лопнут, выбросив наружу… что? Он не имел ни малейшего представления, но если принять во внимание тех чудовищ, которых они уже видели – по счастью, с безопасного расстояния, – нечто жуткое настолько, что будет до конца жизни являться ему в кошмарах. Он прихлопнул слепня, впившегося в колено, и пригнулся сильней, ниже уровня кустов. Жужжание и писк насекомых, ленивый плеск волны об раскисший берег – и глубокое, ровное дыхание кого-то огромного. Каждый выдох сопровождался резким присвистом, и они все повторялись… и повторялись… Свищ облизал покрытые потом губы. – Какое большое, – прошептал он. Сидящая рядом с ним на коленях Синн подобрала черную пиявку с присоской на каждом из концов и позволила ей вцепиться себе в кончики пальцев. Потом развела их, с интересом наблюдая, как скользкое существо растягивается в длину. Становясь, однако, при этом все толще. – Это ящер, – сказала она. – Дракон? – Драконы не дышат, во всяком случае, не как мы. Потому-то и способны путешествовать между мирами. Нет, это ящер. – Мы потеряли дорогу… – Никакой дороги и не было, Свищ, – ответила ему Синн. – Была тропа, и мы с нее не сбились. – В пустыне было лучше. – Времена меняются, – сказала она, и потом улыбнулась. – Это шутка такая. – Не понял, что тут смешного. Она состроила гримасу. – Время, Свищ, никогда не меняется. Что меняется, так это вещи. – Ты о чем сейчас? – О тропе, само собой. Мы как будто идем следом за чьей-то жизнью, и жизнь эта была очень долгой. – Она обвела вокруг свободной рукой. – Вот из этого всего и получилась заваруха на другом ее конце – том, откуда мы с тобой начали. – То есть мы движемся назад во времени?