– Конечно, сколько угодно, – ответила Улыбка, – но только двух видов. Мелкие противные и большие черные. И потом, если мы опять попробуем, люди что-то заподозрят – даже если придумаем хорошую отмазку. – Она немного подумала и покачала головой. – Не пойдет, Битум. Все равно настроение паршивое. Он искоса посмотрел на нее. – Точно. Ты права. Как будто для нас все кончилось и никогда не вернется. Странно, с чего бы мне скучать по Семи Городам и по тупому, бесполезному маршу. Да, мы были «зелеными», но все, что мы пытались сделать, имело смысл. Вот в чем разница. Имело смысл. Улыбка фыркнула. – Худов дух, Битум! – Что? – Спрут прав. Все это не имеет смысла. Не имело и не будет иметь. Посмотри на нас. Мы маршируем и режем других, а они нас – если смогут. Посмотри на Летер: да, у них теперь приличный король, и люди могут дышать свободно и жить своей жизнью… но что это за жизнь? Наскребать очередной мешок монет, добывать очередной обед. Чистить весла, молиться проклятым богам о новом улове и спокойном море. То есть не делать ничего, Битум, вот в чем правда. Ничего. – Рыбацкая деревня, из которой ты удрала, была сущей дырой, да? – Не в этом дело. – Не я это начал, солдат. Ты сама. – Такая же, как и прочие, вот я о чем. Могу поспорить, ты и сам не печалился, что убрался из родного гнезда. Если бы тебе больше ничего не было нужно, тебя бы ведь здесь не было? – Некоторые люди, Улыбка, ничего не ищут. Я не ищу, потому что не надеюсь ничего найти. Хочешь смысл? Придумай его. Хочешь истину? Изобрети. Разницы никакой, нигде. Солнце всходит, солнце заходит. Рассвет мы видим, а закат, допустим, не видим, но солнцу-то все равно? – Верно, – сказала она, – значит, мы согласны. – Не совсем. Я не говорю, что оно того не стоит. Наоборот. Ты создаешь миры, миры в своей голове и миры вокруг, но значение имеет только тот, который внутри тебя. Там ты находишь мир и признание. Ценность. Вот ты говоришь о том, что все бесполезно. Начиная с тебя самой. Это плохой подход, Улыбка. Хуже, чем у Спрута. – Тогда куда мы идем? – У судьбы есть лицо, и мы собираемся встретиться с ней глаза в глаза. А остальное, думаю, неважно. – Значит, пойдешь за адъюнктом. Куда угодно. Как пес у ноги хозяина. – А почему бы и нет? Мне все равно. – Не понимаю. – Да понимать-то нечего. Я солдат, как и ты. Чего тебе еще нужно? – Я хочу проклятую войну! – Она близится. – И с чего ты так уверен? – Потому что мы – армия в походе. Если бы адъюнкту не нужна была армия, она распустила бы всех еще в Летере. – Может, да, а может, нет. – Это ты о чем? – спросил он. – О том, что она, возможно, просто эгоистка. Навозные лепешки прогорели до тлеющих крошек. Вокруг крутились мошки. Двое солдат замолчали – им больше нечего было сказать друг другу. По крайней мере, сегодня вечером. Спрут нашел сержанта лежащим на полу. Рядом валялась опрокинутая кружка из-под рома. Густой запах блевотины мешался с пьянящим ромовым ароматом. – Проклятье, Скрип, это не поможет твоим кишкам. – Нет у меня больше кишок, – невнятно ответил Скрипач. – Они вылезли колокол назад. – Утром черепушка расколется. – Поздно. Вали отсюда, Спрут. Сапер подтащил койку поближе и сел. – Так кто это был? – Все изменилось, Спрут. Все пошло не так. – И что тут нового? Слушай, этот быстрый марш… я уже пару сапог сносил… но нужно кое-что сказать тебе. У адъюнкта особый нюх: думаю, она многое чует лучше тебя. Еще на баржах мы были близки к бегству. И еще до того, что случилось сегодня ночью, ты был одержим. – Он поскреб щетину на щеках. – Я пойду за тобой, Скрип, ты же знаешь. Я всегда буду прикрывать твою спину. – Да забудь про меня, Спрут. Это молодым прикрывай спину, а не мне. – Видишь много мертвых лиц, да? – Я не провидец. Спрут хмыкнул. – Какой приятный день, ты даже не выпендриваешься. Ты всегда говорил: главное – твой взвод. Солдат, чей вонючий пот ты нюхаешь каждый проклятый день. Ты говорил: мы – семья. Сержант, ты заставляешь нас переживать. Скрипач медленно поднялся, обхватив ладонями голову. – Рыбалка, – произнес он. – Чего? – Там в глубине демон. С хитрыми глазами… и смотрит на наживку, понял? Просто смотрит. Быстрому Бену придется выступить. В конце концов. Они нужны нам, все нужны. – Скрип, ты пьян. – У тьмы есть край. Острый, самый черный лед – такой холодный, что и представить нельзя. Не сможешь. Вот мы всё тявкали и плясали, а теперь вернулся самый громадный волк. Игры кончены, Спрут. – А что с адъюнктом? А, Скрипач? Он поднял мутные красные глаза. – Нету у нее ни шанса. Нижние боги, ни единого. * * * – Это и есть лагерь? Видимо, да. – Корабб посмотрел на спутников. На него смотрели три бессмысленных лица. – Весь в огнях, многовато для караван-сарая. Пошли. Он повел их вниз по заросшему травой склону, отмахиваясь от мошкары, тучей окружавшей их. – Не нужно было за кроликом бежать – тут потеряться нечего делать, я же говорил? Очень сложный рельеф. В этих долинах можно целую армию спрятать. – Может, они так и поступили, – сказал Лизунец. – Корабб, ты об этом подумал? Может, они с нами играют. – Целую армию Охотников за костями? Это бред. – Кролик был большой, – сказала Молния. – Это был вообще не кролик, – настаивал Лизунец. – Это был волк. У кроликов не бывает горящих глаз и окровавленной морды, и они не рычат. – Кровавая морда была, потому что он тебя укусил, – указала Молния. – Он прямо мимо меня проскочил – а кто бы не прыгнул, когда он так близко? Тут вообще-то темно. Но я и раньше прыгал на кроликов, так вот это – не кролик. – Здесь звери совсем другие, – сказала Молния. – Мы все время слышим вой, но это могут быть и кролики, кто знает? Ты видел шкуры ящериц, которые продавали д’рхасы? Эти ящерицы еще больше тех, что мы видели с баржи. Такая может съесть лошадь. – Так их и ловят на юге, один торговец рассказывал. На здоровенный крючок насаживают лошадь и бросают в реку… – Ничего не получится, если не привязать к крюку веревку. – Про это он не говорил, но похоже на правду. Они приближались к морю огней… впрочем, поправил себя Корабб, не к морю. Скорее, к большому озеру. Но уж очень большому. Корабб обернулся на Смекалку, которая молчала; впрочем, она вообще говорила мало. А больше улыбалась – и разве не милая улыбка? Очень.