Сечул Лат, впрочем, прекрасно знал, что судить Старшего бога, известного склонностью отводить глаза, по внешнему виду не стоит. Возможно, он наслаждается сейчас собственным удовлетворением от того, что никто не посмел проигнорировать его призыв здесь собраться; возможно, предвкушает, как возьмет за горло бога-выскочку. А то и чего похуже. Странник он, в конце концов, или нет? Его храм – предательство, его алтарь – издевательское невезение, в том храме, на том алтаре приносятся в жертву души смертных – а движет всем единственно его собственная прихоть. Ну, может быть, еще скука. Такова главная роскошь силы, которую он так обожал, которую теперь так жаждет вернуть. Но это невозможно. Неужели ты не видишь? Наше время ушло. К прежним играм уже не вернуться. Этот мир унаследовали дети – как и другие миры, на которые мы некогда наводили ужас. Мы промотали все, что имели, уверовав в собственное всемогущество. Этот же мир – Эстранн, того, что уже не существует, вернуть нельзя. Ты провозгласил: «Трон снова станет моим!» И добрая тысяча лиц тех прочих, кто на него притязал, вспыхнув на миг и тут же погаснув, слилась воедино. Стоило лишь моргнуть глазом – и потеряно множество жизней. Да, Эстранн, если ты выиграешь, то вернешь себе трон, встанешь, как и прежде, позади него, и одно лишь твое присутствие наполнит ложью амбиции и грезы смертных, любые их упования на справедливую власть, на равенство. На мир и процветание. Ты превратишь все это в пыль, одну грезу за другой, не останется ничего, кроме пыли, протекшей у них между пальцев. Вот только, Старший бог, в этом люди давно оставили тебя позади. Чтобы обращать грезы в пыль, ты им больше не нужен. И никто не нужен. – Таковы, – произнес он, обращаясь к Эстранну, – и должны быть наши намерения. Странник задрал брови, его единственный глаз сверкнул. – Каковы? Просвети же меня поскорей. – Встать перед детьми – перед молодыми богами – и сказать им всю правду. – Которая заключается – в чем? – В том, что все, чем они якобы обладают, можно найти и в душе смертного. Эти боги, Эстранн, никому не нужны. В них нет никакого смысла, как и в нас самих. Ни малейшего. Они, как и мы, не более чем пустое место. Ничего при этом не значащее. Руки Странника задергались. Он отшвырнул камешки в сторону. – Неужели, Кастет, кроме нытья от тебя не будет никакой помощи? Мы еще не начали войну, а ты уже сдался на милость победителя. – Так и есть, – согласился Сечул Лат, – вот только ты не до конца понимаешь все связанные с этим тонкости. Сдаться можно самыми разными способами… – Это верно, – перебил его Странник, – вот только лицо у всех этих способов одно, и это – лицо труса. Кастет, которого это заявление развеселило, просто стоял и смотрел на него. Эстранн сжал кулаки. – Что тут смешного? – Согласно твоим же собственным словам, тот, кто сдался в плен собственным заблуждениям, ничуть не меньший трус, чем остальные. Кильмандарос выпрямилась и встала. На этот раз она приняла обличье тел акай, и, пусть и возвышалась над ними обоими, но не такой громадой, как обычно. Она одарила Странника улыбкой, в которой не было и тени веселья: – Лучше бы тебе, Эстранн, не играть с ним в игры. Неважно, костяшки это или слова. Он тебе мигом мозги в узел завяжет, только голова разболится, да и все. Эстранн злобно уставился на нее: – Ты меня что, за простачка держишь? Улыбка исчезла. – Очевидно, это ты сам обо мне подобного мнения. – Если ты предпочитаешь думать кулаками, не нужно жаловаться, когда другие считают тебя бестолковой. – Так и жалуюсь я тоже кулаками, – возразила она. – И когда до этого доходит, даже у тебя, Эстранн, нет иного выбора, кроме как выслушать эти жалобы. Поэтому рекомендую тебе быть поосторожней, а то я как раз в настроении пожаловаться. Мы тут проторчали всю ночь, а эфир вокруг этого места тем временем породил к жизни нечто – у меня нервы огнем пылают, это здесь-то, где кроме мертвых руин ничего и нету. Ты сказал, что призвал сюда других. Ну и где же они? – На подходе, – ответил Странник. – И сколько их? – Достаточно. Кастет вздрогнул. – И кто же отверг твой призыв? – Никто не отвергал! Просто… можно я попробую объяснить? – Было бы неплохо, – согласился Сечул Лат. – Ни у кого не было выбора меня отвергнуть. Драконус… вряд ли он мог что-то услышать, находясь в Драгнипуре. Гриззин Фарл, я так думаю, мертв. Его телесной сущности больше не существует. – Он помешкал, потом нахмурился и добавил: – Ускользнуть от моего призыва удалось разве что Ардате, но от нее ведь в любом случае никогда не было особого толку? – Тогда где же все остальные?.. – Одну я вижу, – сказала Кильмандарос, указывая на север. – Клянусь вкусом крови, принять эту форму с ее стороны было очень мудро. Вот только… я чувствую, как от нее воняет элейнтом! – Держи себя в руках, – посоветовал ей Эстранн. – Она умерла так давно, что ничем не может пахнуть. – А я говорю… – Это лишь твое воображение и больше ничего. Дочь Тиам не пережила собственной матери – это же существо приняло Ритуал Телланн, – она теперь меньше себя прежней. – Ну да, более-менее, – кивнул Кастет. Эстранн лишь фыркнул, не почувствовав, что Сечул Лат над ним издевается. Кильмандарос заметно трясло от злости. – Прошлой ночью, – прошипела она, – это ведь ее песня и была. Это она разбудила древнюю силу! Олар Этил! Сечул Лат заметил на лице у Странника внезапную тревогу. Уже сейчас все начало выходить из-под его контроля. – Я тоже это почувствовал, – произнес голос у них за спиной. Обернувшись, они увидели стоящего рядом с провалом Маэля. Старческое тело, старческое лицо, водянистые глаза смотрят на Странника твердо и холодно. – Все уже идет вразнос, Странник. Война – такое дело, которое никто из участников не контролирует. «Меч обречен хаосу». Эстранн вновь фыркнул. – Аномандра Рейка цитируем? Будет тебе, Маэль. И потом, это его слова из пророчества. Другие смыслы в них уже потом вложили. – Ах да, – пробормотал Маэль, – что касается пророчества… Сечул Лат ожидал, что он продолжит, но Маэль умолк и смотрел сейчас, сощурившись, на Олар Этил. Она уже давно избрала для себя тело имасской женщины, широкобедрой, с большой грудью. Кастет вспомнил, что когда видел ее в последний раз, та еще была жива. Вспомнил странный головной убор, что она носила, больше всего напоминавший обвязанную веревкой плетеную корзинку. Без отверстий для глаз или рта. Матрона всех заклинателей костей, мать целой расы. Но даже у матерей бывают секреты от детей. Маску она больше не носила. Да и плоти-то почти не осталось. Все иссохло, сохранились лишь кости да сухожилия. Т’лан имасска. На шее – плетеный ремешок из змеиной кожи, а к нему привязаны разнообразные загадочные предметы: камешки с дырками, неограненные самоцветы, костяные трубочки – вероятно, свистульки или обереги, амулеты из выдолбленного оленьего рога, какой-то пучок мелких дохлых птичек. Веревочный пояс, а за ним – грубо обработанный обсидиановый нож. Оскал ее, вероятно, лишь казался улыбкой, зубы выглядели слишком большими и имели цвет темного янтаря. В глазницах ничего не блестело. – Расскажи-ка еще раз, как у тебя это вышло, – обратился к ней Сечул Лат. – Одновременно дитя своей матери и ее же любовник. Как это тебе все-таки удалось саму себя зачать? – Элейнты, – проворчала Кильмандарос. Олар Этил заговорила: – Я прошла через царство первородного огня. Я летала в мертвом поднебесье Проклятия Каллора. Я видела все, что нужно видеть. – Скрипя и похрустывая шеей, она принялась поворачивать голову, пока не оказалась лицом к лицу со Странником. – Вот только тебя я нигде не видала. Ты все прятался за своим жалким троном, непрерывно подтверждая, что власть не более чем иллюзия, – вот только мир тебя уже давным-давно услышал, пусть ему по самой его природе это знание и ни к чему. Ты, Эстранн, только время зря тратил. Сечул Лат поразился, насколько ее слова созвучны его собственным мыслям. Зря стараешься, Олар Этил. Он тебя все равно не услышит. Она тем временем повернулась к Маэлю. – Твои дочери совсем от рук отбились. Старик лишь пожал плечами: – С дочерьми такое случается. Вернее сказать, им так и положено. Иначе бы они меня разочаровали. Плох тот отец, который сперва не подтолкнет, а потом не отпустит, – уверен, что если Страннику доведется собрать остатки мозгов, он именно это и станет твердить. Когда у тебя та ведьма глаз вырвала, вместе с этим случайно больше ничего не вытекло? Олар Этил хихикнула. Эстранн обиженно выпрямился: – Это я вас сюда призвал! И никто не посмел мне отказать! – Это проще, чем мне за тобой бегать, – заметил Маэль. – Тебе, Странник, за многое предстоит ответить. Твоя страсть портить жизнь смертным… – Но это то, что я делаю! И всегда делал – к тому же, Маэль, кто бы говорил? Сам-то ты сколько миллионов душ утопил? Сотни миллионов, и все лишь ради того, чтобы подпитывать собственные силы. Нет, старик, не тебе меня отчитывать! – И чего же ты хочешь? – спросил его Маэль. – Ты ведь не думаешь, что в этой войне нам удастся победить? – Ты просто отстал от жизни, – ответил Эстранн. – Боги объединяют свои силы. Против Павшего – они не желают ни с кем делить этот мир… – Как, похоже, и ты. – Мы никогда не мешали никому из взошедших присоединиться к пантеону, Маэль.