– Степан с Варькой велели, – призналась Тоня. – Собрали тех, кто не успевает, сказали… – Сказали, что в город приехала писательница и нам надо оказать ей уважение, – перебил ее Борисов. – Обещали, что тем, кто явится в библиотеку и задаст вопрос, а потом просидит всю встречу, можно будет не беспокоиться о РОЭ, нужные баллы ему обеспечены. – Нам бумажки раздали с вопросами и ваши книги, – подхватила дочурка администратора отеля. – Ваще-то я дюдики не уважаю, – решил и дальше резать правду-матку Евгений, – читаю только про путешествия и оружие. – А я ваще книги не люблю, – скривилась Тоня, – лучше в Интернете посижу или киношку погляжу. – И нечего нас фанами называть! – заявил Борисов. – Верно, – кивнула я, – никакие вы не фанаты, вы конформисты. – Кто? – хором спросили школьники. – Приспособленцы, – пояснила я, – люди без принципов, готовые на все ради собственного благополучия. Из таких во время Второй мировой войны набирали полицаев на оккупированных фашистами территориях. Надеюсь, вам рассказывали на уроках истории про Великую Отечественную? А в мирные годы из конформистов получаются стукачи. – Эй, чего вы обзываетесь? – обиделся Борисов. – Мы просто хотим экзамен сдать, – заныла Антонина. – Это и есть конформизм, – сказала я. – Честный человек возразил бы: «Нет, Степан Николаевич, я книги Виоловой в руки не беру, они полное дерьмо» – и отказался бы от участия в представлении. А вы поступили иначе – сами презираете Виолову, но за хорошую оценку решили хвалить ее. Не вызываете вы, ребята, у меня уважения. – Меня мать за двойку убьет, – надулся Борисов, – я не ради себя старался. Мне ваще на отметки плевать. – Хороший аргумент, – кивнула я. – Знаешь, те люди, что писали доносы на своих коллег или соседей, тоже так себя оправдывали, говорили: «Моя семья живет в крошечной комнате, если в квартире еще пара помещений освободится, их нам отдадут. Я ради родных стараюсь». И давай строчить донос в НКВД, мол, «Иванов Николай Иванович, с которым я, Петров Иван Петрович, проживаю в одной коммуналке, ругает Советскую власть…» Ну и как дальше развивались события? Иванова сажали в лагерь, где он быстро умирал, а Петров получал его жилплощадь. – Мы так не делаем! – пискнул Борисов. – Так вы еще маленькие, – усмехнулась я, – подрастете – научитесь. Сегодня вот удачно в обмен на участие в спектакле первый экзамен сдали, за отметку хвалили писателя, которого совсем не любите и не читаете. Ну и кто вы после этого? Антонина вытерла рукой лоб, а Борисов жалобно протянул: – А че, надо было двойку огрести? Мне не трудно вопрос задать. Я в упор посмотрела на детей: – Не могу ничего советовать в данной ситуации, в таких делах каждый решает сам. Лично мне всегда казалось, что лучше говорить правду. Хотя я тоже частенько лукавлю и испытываю желание получить что-то в награду, слегка приврав. Вопрос: где граница? На что можно пойти ради этой самой награды? Ну, ладно, хватит об этом… А тут вы чем занимаетесь? – Курим, – быстро нашлась Тоня. – Не вижу ни сигарет, ни окурков, – улыбнулась я. – Зато заметила пакет с печеньем под очаровательным названием «шпалы в шоколаде», черные брюки на полу и рядом с ними кепку того же цвета. Знаете, о чем мне говорят эти вещи и печенье? Школьники отступили к стене, я сложила руки на груди. – Пожилая женщина Раиса Кузьминична, мама покойного Юры, обожает эти самые шпалы. Откуда мне известно о гастрономических пристрастиях Силантьевой? Да совершенно случайно услышала о любви старухи к лакомству от продавщицы магазина. Дом Раисы Кузьминичны и отель «Золотой дворец» стоят почти впритык друг к другу. В полу подвала есть люк. Евгений должен натянуть другие брюки взамен джинсов, надеть старомодную кепчонку, взять пакет с угощением и спуститься еще ниже под землю. Полагаю, там проходит техническая галерея, соединяющая два помещения. Женя собирается вылезти в доме Силантьевой и напугать ее, сказав: «Я Юра, пришел с того света угостить маму». Глупее затеи и не придумать! Юрий в момент своей смерти был взрослым парнем, а не семиклассником, и мать никогда не спутает собственного сына с чужим человеком. Для вас это приключение могло закончиться встречей с полицией и отправкой в спецшколу. Но главное, вы даже не подумали, какую травму нанесли бы старушке Силантьевой. Дети, да вы просто сволочи! – Нет! – затопала ногами Тоня. – Это она сука! Папа из-за Раисы работы лишиться может, ему Оскар это сказал. Папа так расстроился! У него инфаркт будет! Он умрет, как мама! Антонина разрыдалась. Я обняла девочку. – Ну хватит! Мы все погорячились. Я наговорила вам гадостей, а вы придумали глупость. Женя, видишь, вон там, у стены, стоит длинная скамейка? Тащи ее сюда, мы сядем и поговорим спокойно. Идет? Евгений бросился за лавкой, Тоня перестала плакать. Через минуту мы уселись на жесткое сиденье и завели разговор. До того как Оскар оборудовал гостиницу, Федор работал в НИИ растениеводства лаборантом, а когда научное заведение умерло, выживал за счет огорода. Мужчине очень повезло, что хозяин отеля предложил ему хорошо оплачиваемую работу управляющего и портье в одном лице. К приличному окладу прилагаются бонусы. Ну, например, на кухне ресторана часто остаются не съеденные постояльцами продукты, и куда они потом деваются, владельцу «Золотого дворца» безразлично. А еще некоторые паломники, те, что побогаче, оставляют администратору чаевые. Небольшие суммы Федору платят хозяева бара «Роза» и ресторана «У Беркута». Мзду портье отрабатывает вовсе не тяжким трудом – всякий раз, когда гости отеля интересуются, где лучше перекусить, он называет им адреса вышеупомянутых заведений. В общем, Федор считает, что жизнь удалась. Но он постоянно боится потерять место, поэтому старается изо всех сил, учит английский язык, на ночь читает книги по гостиничному делу. Не так давно в «Золотом дворце» начались перебои с водой, и ремонтники сказали, что вся проблема заключается в каком-то центральном узле. Тоня не поняла суть дела, но, слушая беседы отца с рабочими, уяснила: чтобы устранить поломку, необходимо попасть в подвал Силантьевой. Вроде это не проблема? Ан нет! Противная Раиса Кузьминична наотрез отказалась впускать в дом посторонних. Старуху не смог уговорить даже сам мэр. На все просьбы и предложения бабка отвечала: «Идите вон!» В конце концов Буркин махнул рукой на Силантьеву, и теперь новую трубу тащат кривым путем. Переулок перегородили, по нему ни пройти, ни проехать. А в гостинице продолжается чехарда с водоснабжением. Пару дней назад один из постояльцев, совсем даже не простой человек, а москвич с большими деньгами, здорово разозлился, что в его люксе нельзя днем помыться, позвонил Оскару и устроил скандал. Владелец отеля тут же вломил администратору. И ведь Оскару известно, что все неприятности происходят из-за вздорности Силантьевой, но хозяина понесло по кочкам, он наговорил своему верному служащему много «хорошего». Федор, придя домой, стал пить сердечные капли, а потом заснул на диване, забыв раздеться. Тоне было так жаль папу, что не передать словами, девочка решила помочь ему и одновременно отомстить вредной бабке. Из смеси жалости со злостью и сформировался план, для осуществления которого был привлечен одноклассник Антонины Женя Борисов. Дети знали, что у Раисы Кузьминичны погиб сын Юра. Правда, они думали, что тому было лет двенадцать, как им. Взрослые, говоря о Юрии, употребляли слово «мальчик», но никак не одиннадцатиклассник, для них тот был ребенком. В понимании же школьников выпускник вовсе не ребенок, а почти взрослый мужчина, мальчик – это ученик младших или средних классов. Вот парочка и решила, что Юра – их ровесник. И придумала следующий план: Женя спустится в тоннель, где проходят коммуникации, дойдет до дома Силантьевой, пролезет к ней на кухню, протянет старушке пакет с печеньем и скажет, изображая призрак Юрия: «Мама, я пришел тебя навестить. Кушай на здоровье! И выполни мою просьбу: пусти в подвал ремонтных рабочих». Антонина замолкла и посмотрела на меня. – Понимаете? Разве можно отказать умершему сыну? Вообще никак! Значит, бабка разрешит слесарям трубу починить, папа успокоится, и Оскар заткнется. Ну ведь хорошая идея! – Чес слово, хорошая, – эхом повторил Борисов. – Я хотел дождаться, чтоб старуха поклялась: пущу, сынок, всех. Я молча слушала детей. Давайте вспомним, что им всего двенадцать лет, отсюда и «гениальный» план. О том, как отреагирует несчастная Силантьева, когда перед ней возникнет «Юра» с печеньем, режиссер и сценарист не подумали. Хорошо, что я поймала школьников до того, как они осуществили свою «хорошую идею». Но у меня появилось к ним несколько вопросов. Я повернулась к Тоне. – Как вы узнали, что из отеля можно пройти в дом Силантьевой? – Папа говорил, – заморгала Тоня. – Сюда рабочие приходили, люк поднимали. И еще они сказали, что в избе Силантьевой все заперто, пока бабка сама не откроет, никто к ней не попадет. Ломать у Раиски люк нельзя – это нарушение канст… конст… – Конституционного права, – вздохнула я. – Точно! – закивала девочка. – Так Максим Антонович сказал. – Мы уже в тоннель спускались, – похвастался Женя, – там сухо. Хотите посмотреть? – Давай, – кивнула я. Борисов отодвинул огромный засов на крышке люка, схватил железное кольцо, торчащее из нее, и дернул. Совершенно неожиданно большой диск зашипел, сам поднялся вверх, а затем отъехал в сторону, держась на каких-то железках. – Пневматика, – с уважением произнесла Тоня, – сто лет назад сделали, а работает, как новая. – Современное всё дерьмо, – со знанием дела подтвердил мальчик. – Мама говорит, что сейчас так, как при советской власти, ничего не делают, кругом одно китайское, пластмассовое, а оно сразу портится. А раньше все было надежное и простое. Беркутов был научным городом, тут все самое умное производили. Вот как этот люк. Раз – и открылся! Вроде тяжелая крышка, а даже ребенок ее сдвинет. Я заглянула вниз. – Ну надо же, сколько труб! – Ага, – кивнула Тоня. – Рабочие говорят, это… это… – Магистральная развязка, – подсказал Евгений. – Если пойти направо, дойдешь до подвала бабки, и конец. А налево галерея фиг знает куда ведет. Мы с Тонькой по ней далеко ходили. Там сначала чисто, сухо, но потом с потолка капает. – И дерьмом вонять начинает, – сморщилась девочка. – Пошли, покажу, как к Раисе пройти. Или вы боитесь? Ваще-то в подземелье крысы шастают. – Встреча с грызунами не самое приятное в жизни… – протянула я. – Но мое любопытство огромно, как египетская пирамида. – И я такая же! – обрадовалась Тоня. – Прямо чую, что не надо туда лезть, а потом интересно делается, и прусь. Женька первым пойдет, вы второй, я третьей – крышку захлопну, надо ведь знать, за что потянуть. – Ступени железные, круглые, – деловито предупредил Евгений, – аккуратнее идите, нога соскользнуть может. – Вот поэтому ты первый и спускайся, – предложила Тоня. – Если мы с тетей Виолой сверзимся, то на тебя упадем, больно не будет. Глава 29 Похоже, дети не один раз лазили туда, где пролегают подземные коммуникации. Евгений, ловко перебирая руками и ногами, за считаные секунды оказался в галерее, а Тоня умело закрыла крышку. Тоннель, по которому мы шли, был сухим, с высоким потолком, и в нем не пахло сыростью. Вдоль стен тянулись трубы, попадались железные короба. Потом я увидела довольно большую нишу и, не сдержав любопытства, сунула в нее нос. Углубление имело форму буквы «т» и оказалось совершенно пустым, но почему-то выложенным кафелем. Я сразу узнала узкую плитку серого и черного цвета. В советской стране такой кафель назывался «кабанчик». Понятия не имею, отчего облицовочный материал получил это имя, но он был везде – на полу и стенах в поликлиниках, магазинах, подъездах, учреждениях, школах. Даже сейчас «кабанчик» подчас можно встретить там, где с коммунистических времен не делали ремонт. Ну, например, в Беркутове, в нише под землей. – А там бабкин люк, – сказала Тоня, дергая меня за рукав, – вот лестница. Я оторвалась от разглядывания Т-образного углубления и посмотрела на ступеньки, уходящие вверх. В потолке виднелась круглая крышка. Я задала очевидный вопрос: – Вы тут хотели подняться и попасть в дом к Силантьевой? Школьники дружно закивали. Я демонстративно почесала затылок. – Знаете, есть несколько совсем непонятных для меня моментов. Вы дружили ранее с Раисой Кузьминичной, а потом поругались с ней из-за того, что старуха не впустила к себе рабочих? Тоня возмутилась. – Да вы чего? С Силантьевой никто не дружит. Она того, ку-ку. Из дома не выходит. Ну разве очень редко, в аптеку. – Да, – подтвердил Женя, – только туда и шастает. Думаю, из-за моей мамы. – Из-за твоей мамы? – удивилась я. – Прости, не понимаю. Антонина села на корточки.