– Да какое там! Как еще за шинель не удержали, что в деревне осталась. – Досадно. – Послушай, дорогой, – вмешалась внимательно наблюдавшая за ними Паулина Антоновна. – А почему бы Дмитрию не надеть твой старый фрак? – Что?! – А что тебя так удивляет? Ты, когда заказывал его, был довольно худощав, так что, полагаю, он придется нашему другу впору. – Пожалуй, но он несколько вышел из моды. – Это так важно сейчас? – Нет, но… – Так чего же вы ждете? Через несколько минут обескураженный этим натиском Будищев был переодет во фрак и с некоторым изумлением разглядывал свое отражение в зеркале. – Ну что тут у вас? – с любопытством спросила из-за ширмы хозяйка дома. – Кажется, мы готовы, – отозвался помогавший своему компаньону Владимир Степанович. – Батюшки! – всплеснула руками Паулина Антоновна. – Хоть это предложение исходило от меня, право же, я не ожидала подобного эффекта. Такое впечатление, что фрак сшит по вашей мерке. – Вы думаете? – недоверчиво спросил Дмитрий и повел плечами. – Тесный, зараза. – О, друг мой, – улыбнулся Барановский. – Я, впервые надев его, чувствовал себя точно так же. Однако если вы попробуете что-нибудь сделать в нем, то обнаружите, что он совершенно не стесняет движений. Построивший[51] его портной говорил, что настоящий мастер должен взять ткань и облить ею тело заказчика, с тем чтобы фрак был подобен второй коже. Иначе это не фрак! – А я все думал, в чем мне ходить звонки клиентам устанавливать, – мрачно пошутил его компаньон. – А тут такая спецодежда нарисовалась. – Отличная мысль! Только галстук сначала поправь. – Дайте я, – вышла вперед давно крутившаяся рядом Глафира и принялась хлопотать вокруг Будищева. – Все, – решительно заявил Барановский. – Нам уже пора, а то и впрямь опоздаем. Возьмите этот цилиндр и отправляемся. Да, не забудьте приколоть крест к лацкану! – Ну точно – буржуй недорезанный! – пробормотал про себя новоявленный щеголь. – Что-то вы давно не захаживали, Дмитрий Николаевич, – едва слышно промурлыкала горничная, подавая ему головной убор. – Совсем забыли про меня, загордились. – Дела, Глашенька, – так же тихо отвечал он ей. – Ни секунды для личного счастья! Обычно такие незначительные награды, как Знак отличия ордена Святой Анны, вручали непосредственные начальники отличившихся или представители местных властей, скажем, градоначальники или, в совсем уж особых случаях, губернаторы. И если бы Будищев спас всего лишь инженера Барановского, то, скорее всего, так было бы и на этот раз. Но судьбе было угодно, чтобы он накрыл собой еще и сына одного весьма влиятельного человека. Что интересно, барон Штиглиц вовсе не хлопотал о награждении спасителя Людвига, а всего лишь поинтересовался, когда таковое случится, но и этого внимания оказалось достаточно. Государь, узнав о происшествии, пожелал наградить отличившегося молодца лично, не придавая, впрочем, делу слишком большой огласки. Выйдя из здания Царскосельского вокзала, Барановский с Будищевым взяли извозчика и скоро были перед императорской резиденцией. Дмитрий был уверен, что охрана будет их долго мурыжить, проверяя и перепроверяя личность прибывших, но, к его удивлению, ничего подобного не случилось. Командовавший дежурившими в тот день лейб-стрелками[52] офицер лишь сверился с имевшимся у него списком и, удостоверившись, что такие персоны в нем обозначены, просто пропустил их внутрь. Дворцовая полиция тоже не проявила особого внимания к новоприбывшим, продемонстрировав тем самым, по мнению бывшего унтера, полную профнепригодность. Более того, их с инженером даже не обыскали. Лишь какой-то офицер с нервным лицом мельком оглядел их и, видимо, удовлетворившись этим осмотром, тут же вышел прочь. – Кох, – чуть слышно шепнул своему спутнику Барановский. – Что? – не понял тот. – Это капитан Кох, – чуть подробнее объяснил инженер. – Начальник охраны его величества. – Лох он, а не Кох, – проворчал про себя в ответ Дмитрий. После этого представительный лакей проводил их в один из павильонов и велел ждать. Вид у него был при этом такой величественный, что никто и не подумал ему возразить. Ждать им пришлось довольно долго. Владимир Степанович, видимо привычный к ожиданиям в передних сильных мира сего, переносил это с полным спокойствием, а вот Будищеву это скоро наскучило, и он стал изучать окружающую обстановку. Благо что посмотреть в императорской резиденции было на что. Усилия его не пропали даром, и скоро он заметил, что за портьерой происходит какое-то шевеление. Недолго думая, он подошел к ней и резко отодвинул плотную ткань в сторону. – Ой! – вскрикнул прячущийся там мальчишка и сделал попытку смыться. – Стоять-бояться! – немедля пресек эти поползновения Дмитрий и ухватил беглеца за воротник матроски. Мальчик, явно не ожидавший подобного обращения, застыл как вкопанный и лишь растерянно хлопал глазами, глядя на высокого незнакомца. – Ты кто? – поинтересовался подошедший к ним Владимир Степанович. – Гога, – с явным удивлением отвечал тот, видимо не понимая, как его могут не знать. – И почему ты тут прячешься? – Просто так. – Ты с кем-то играешь? – Со мной никто не играет, – насупился малыш. – Только матушка иногда, но ей постоянно некогда. – Подожди-ка, – стал что-то понимать Барановский. – А как тебя полностью зовут, ты знаешь? – Князь Георгий Александрович Долгоруков![53] – гордо отчеканил тот в ответ. – Такой маленький, а уже князь? – усмехнулся Будищев. – Дмитрий, немедля отпустите вашего пленника, – обеспокоенно сказал своему спутнику инженер, но тот неожиданно присел на корточки, и его глаза оказались на одном уровне с глазами ребенка. – А почему с тобой никто не играет? – спросил он у Гоги. – Не знаю, наверное, им не разрешают, – шмыгнул носом тот. – Тогда тебе нужна такая игра, в которую можно играть одному. Причем такая, чтобы тебе все завидовали и хотели играть с тобой, несмотря на запрет. – Как это? – широко распахнул глаза юный князь. – Ну, не знаю, – пожал плечами Дмитрий. – Вот представь себе железную дорогу, но такую маленькую, что вполне может поместиться на столе. А по ней ходит, хоть и небольшой, но самый настоящий паровоз с вагонами. А ты всем этим управляешь. Переводишь стрелки, звонишь в колокольчик, даешь гудок. – А такие игрушки разве бывают? – Кто знает, может, и бывают. – Вот бы мне такую! – Кажется, сюда идут, – встревоженно сказал Барановский. – Это меня ищут, – мрачно заметил мальчик. – Так чего ты ждешь? – с легкой улыбкой спросил его Будищев. – Прячься скорее! – А вы меня не выдадите? – За кого ты нас принимаешь? Нет, конечно! Гога не заставил себя просить дважды и тут же исчез за портьерой. А с другой стороны широко распахнулись резные двери, и в павильон зашел император Александр, сопровождаемый Кохом. Государь был еще не стар, но бремя государственных забот уже избороздило морщинами его красивое и мужественное лицо, а в волосах и бакенбардах обильно серебрилась благородная седина. Спина Александра Николаевича оставалась по-юношески прямой, но от былой легкости шага не осталось и следа. Правление его называли эпохой великих реформ, и это было чистой правдой. Он отменил крепостное право, ослабил цензуру, ввел суд присяжных, реформировал армию, и хотя многие из его реформ были непоследовательными и половинчатыми, нельзя было отрицать, что жизнь простого народа при нем стала гораздо легче, чем при его отце – императоре Николае. Крестьяне, составлявшие абсолютное большинство населения России, боготворили своего царя, чего никак нельзя было сказать об их бывших хозяевах, всерьез опасавшихся, что он в своих преобразованиях пойдет еще дальше и еще сильнее урежет их обширные привилегии. Другой лагерь недовольных составляли разного рода радикалы. Эти господа требовали проведения новых реформ, нисколько не заботясь о том, возможны ли они. А убедившись, что правительство не идет у них на поводу, охотно взялись за бомбы и револьверы, устроив настоящую охоту за своим монархом. Первым Александр подошел к Барановскому. Пытливо взглянув на инженера, он одобрительно кивнул и заговорил благожелательным тоном: – О работах твоих помню. Начета не бойся, я распоряжусь. Без награды не останешься, я прослежу. – Благодарю, ваше императорское величество! – взволнованно отвечал инженер, но царь уже перешел к его спутнику. – Наслышан про тебя, – с легкой усмешкой заявил он Будищеву. – Герой, нечего сказать! России такие надобны. Жаль только, что служить дальше не захотел, но как знаешь. На отца не сердись. А за храбрость и расторопность прими. Услышав эти слова, держащийся чуть в стороне Кох тут же подошел и протянул императору небольшую шкатулку. Тот взял ее одной рукой и тут же передал Будищеву. – Покорнейше благодарю, ваше императорское величество! Рад стараться! – по-солдатски рявкнул в ответ Дмитрий и вытянулся во фрунт. Церемонию на этом можно было бы считать оконченной, но тут ее прервало появление очень красивой и еще довольно молодой женщины, стремительно ворвавшейся к ним в павильон. – Са… – начала было она, но заметив, что государь не один, немного смешалась, но тут же продолжила: – Простите, ваше величество, я не знала, что вы заняты. – Что-то случилось, Катя? – с нежностью в голосе спросил ее Александр Николаевич.