– Погоди-ка, он из каких Штиглицев? – Из тех самых, Максим Евграфович! – Твою же ма… – поперхнулся на слове полицейский, увидев, как прапорщик выходит из кабинета, со всем почтением провожаемый штабс-капитаном. – Так я могу надеяться? – спросил молодой человек на прощание. – Конечно, барон, – наклонил голову Деревянко. – Обещаю, что с вашим протеже обойдутся со всей возможной в подобном случае мягкостью. Все же георгиевский кавалер. Защитник Отечества! – Честь имею, господа! – Всего доброго, Людвиг Александрович. Проводив артиллериста до двери, пристав ловко обернулся на каблуках и пристально посмотрел на помощника околоточного. Затем ухмыльнулся, будто тот и впрямь забыл дома шаровары, и, ни слова не говоря, вернулся к себе. И, наконец, будто всего произошедшего было мало, через пару часов появился еще один адвокат – по виду немец – и с еле уловимым акцентом поинтересовался, можно ли увидеть дознавателя, ведущего дело Будищева. – Как прикажете доложить? – почтительно спросил его полицейский. – Александр Гофман, поверенный «Банковского дома Штиглиц», – с достоинством представился тот. – Ефимушка, – слабым голосом позвал городового Никодимов. – Уж ты скажи их благородию, что мне дурно стало, да я домой пошел. – Конечно, Максим Евграфович, как скажете. А то, может, фельдшера кликнуть? – Да что он знает, коновал проклятый, – отмахнулся помощник околоточного надзирателя. – Отлежусь дома – даст Бог, поправлюсь. – Уж вы поберегите себя, а то ведь вам на следующей неделе экзамен сдавать! – Сам знаю. На следующий день Дмитрий стоял навытяжку перед штабс-капитаном Деревянко и преданно ел его глазами, как то и положено по уставу перед начальствующим лицом. – Ох и непрост же ты, отставной унтер, – немного насмешливо покачал головой офицер. – Так точно, ваше благородие! – гаркнул в ответ тот. – Буйствовать больше не будешь? – Никак нет! – Смотри, мне на участке драки не надобны. – Как прикажете! – Ну, полно дураком-то прикидываться! – посерьезнел пристав. – Если с завода погонят, чем заниматься будешь? – Не погонят! – Вот как? – Сам уйду, ваше благородие. Поработал на хозяев, и будет. – Ты грамотный? – Читать-писать умею, – не стал вдаваться в подробности своего образования Будищев. – И выглядишь вроде благообразно, – задумчиво, как будто про себя, пробормотал Деревянко. – Может, в полицию пойдешь? – Никак нет! Покорно благодарю, ваше благородие, но не желаю. – Как знаешь. Кстати, а что у вас ночью в камере произошло? – Не могу знать! – А если серьезно? – Если серьезно, несколько особо бестолковых ночью до ветра пошли и в темноте зашиблись. – Раз эдак по восемь? – Я же говорю, бестолковые! Пошли бы по очереди – глядишь, и управились бы, а они разом поперли, вот друг дружке и помешали. – Складно врешь, братец. – Хотите – побожусь? – Не стоит имя Господа всуе поминать. Ладно, можешь идти. – Ваше благородие, дозвольте спросить? – Что еще? – Там в камере такой Постников обретается… – Это какой-такой Постников? – Ну, такой – ни богу свечка, ни черту кочерга, в одной манишке. – А, канцелярист бывший. – Ну да. Можно узнать, за что его держат? – Да вроде тебя, только по пьяному делу; и не мастеру, а делопроизводителю по физии залепил. Был бы из дворян, может, уже и до дуэли дошло. А тебе какая печаль? – Да особо никакой. Просто жалко дурака. – Бывает. Впрочем, особо не жалей. Завтра у него суд – заплатит штраф, да и отпустят. До дома Дмитрий добрался уже к вечеру, а там его ожидал очередной сюрприз. Только что вернувшийся с работы Аким Степанович стал на крыльце непрошибаемой скалой и велел постояльцу убираться на все четыре стороны. Как ни увещевал его Будищев, говоря, что заплатил ему до конца месяца, как ни плакала Стеша, пытаясь разжалобить суровое сердце отца, старик остался непреклонным. – Ишь чего удумал, с мастерами драться! – бушевал он. – Не надобно мне тут таких. Забирай свои вещички, и чтобы близко духу твоего не было! – Хрен с тобой, золотая рыбка, – пробормотал парень и, подхватив сундук и саквояж, решительно пошагал прочь. – Да куда же ты, на ночь глядя? – почти простонала все еще плачущая девушка и едва не бросилась бежать следом. – Степанида, стой! – завопил Степанович, схватив дочку за руку. – Не дури! – строго приказал ей Дмитрий. – Ночи сейчас теплые, не пропаду. Так что – ступай домой и не поминай лихом! – Иди-иди уж, разбойник! – совсем взбеленился старик, бог знает что себе вообразивший, глядя на девичьи слезы. Оставшийся без крова Будищев размашисто пошагал по улице, сопровождаемый любопытными взглядами из-за заборов. Привлеченные шумом местные жители смотрели на него хоть и без вражды, но и не выказывая особого сочувствия. – Далеко направился? – неожиданно спросил его кто-то сзади. Обернувшись, Дмитрий увидел довольно рослого молодого мастерового в картузе и кургузом пиджачке. Лицо его показалось смутно знакомым, но припомнить, где и при каких обстоятельствах они встречались прежде, гальванер не смог. – Отсюда не видно, – сплюнул он. – Что, Степаныч выгнал? – Типа того. – Переночевать-то есть где? – А как же. Мало ли мостов на Неве. – Тоже верно. Хочешь, пойдем ко мне? – С чего это такая щедрость? – Ни с чего. Не хочешь – не ходи. – А баня у тебя есть?