– Что же вам рассказать, милые? – добродушно улыбнулась графиня. – Ах, это все равно! Вы так давно не бывали у нас, и всякая история, поведанная вами, будет нам в радость. – Вот как? Ну, слушайте. Когда я родилась, мой батюшка служил в Стокгольме советником при тамошнем посольстве. Для меня тогда нашли кормилицу – шведку, которую все звали Дада. Она так и осталась служить у нас до самой своей смерти. Была она женщиной доброй, хотя и немного вспыльчивой, но более всего мне нравились истории, которые она рассказывала девушкам из прислуги, думая, что я заснула. Одну из них я вам сейчас и расскажу. Жила-была одна бедная, но очень порядочная и благовоспитанная девушка. Родители ее умерли, когда она была еще малюткой, и ей приходилось нелегко, однако ее взяли в услужение в хорошую семью. Однажды к ней посватался один молодой, красивый, с виду добрый и зажиточный человек, о котором, впрочем, никто не имел верных сведений. Однако она полюбила его и дала слово выйти за него замуж. Надобно сказать, что у девушки было много работы и мало свободного времени, и они виделись лишь под вечер, по окончании работ, на опушке соседней рощи. Так уж случилось, что свадьба их несколько раз откладывалась, но девушка была тверда в своем намерении выполнить данное ею слово. Но поскольку она была не только порядочной, но также наблюдательной и рассудительной, то стала со временем замечать за ним некоторые странности. – Какие странности? – пискнула одна из воспитанниц, но подружки зашикали на нее, и бедняжка сконфуженно замолчала. – Согласись, моя дорогая, – мягко улыбнулась графиня. – Это ведь странно и неприлично, когда жених избегает дневного света и ищет встречи со своей возлюбленной только по вечерам? – Наверное… – Вот именно. На чем я остановилась? Ах да! Так вот, бедная девушка стала приглядываться к своему жениху и однажды заметила, что у того износились сапоги. Такое, конечно, случается, но – о ужас! – из сапога вместо ноги выглядывает копыто! Девочки-смолянки только ахнули от такого поворота, некоторые из них вздрогнули от полчищ мурашек, пробежавших по девичьим спинам, другие крепко зажмурились от страха, вообразив себе эту картину. Впрочем, некоторые из воспитанниц нимало не испугались и лишь насмешливо улыбнулись про себя, но им достало ума и такта держать свой скепсис при себе. Между тем Антонина Дмитриевна продолжала свой рассказ: – Девушка была умная, ничего не сказала, не показала и страха; сердце у нее билось и замирало, но она не утратила присутствия духа. Она заметила, что жених потихоньку схватил ее за передник, и она, продолжая разговаривать, тихонько развязала тесемку на нем. И только-только она успела это сделать, как вдруг жених со всего размаха полетел в воздух![17] – Не может быть! – Да, милые мои. Этот жених оказался чертом, которых, судя по рассказам Дады, много водится в Швеции, но единственной добычей его стал передник бедной девушки, а не она сама. Вот так осмотрительность и храбрость помогли бедной красавице спастись. – Но разве черти приходят к людям так запросто? – Что тебе сказать, дорогая моя, – улыбнулась графиня. – Случается такое, что вроде бы совсем обычный человек из хорошей семьи ведет себя ничуть не лучше нечистого! Много раз приходилось мне видеть, когда благовоспитанные с виду юноши пускали на ветер фамильные достояния, разоряли жен и детей и губили тем самым их будущее. – И что же делать? – Проявлять осмотрительность, девочки. Точно так же, как это сделала героиня моего рассказа. Да, у плохого мужа и кутилы не растут копыта вместо ног и не пробиваются сквозь прическу рога, однако следы безнравственности бывают ничуть не менее четкими. Нужно лишь видеть их и в решительный момент проявить рассудительность и присутствие духа. – Какая поучительная история. А с вами бывало нечто подобное? Такой вопрос вряд ли мог прийтись по нраву никогда не бывавшей замужем графине, но она была дамой светской и ничем не показала своего неудовольствия, а поспешила перевести разговор на другой предмет. – Скажите, а отчего эта девочка столь печальна? – спросила она, указав на одну из воспитанниц, державшуюся особняком. – Вы про мадемуазель Штиглиц? У нее случилось несчастие в семье. – Что вы говорите! – Да, с ее братом. Кажется, разорвалась пушка на полигоне или что-то такое… – Но он жив? – Вроде бы – да, но нам не известно решительно никаких подробностей, и бедная Люси места себе не находит от горя! – Неудивительно. Они, верно, очень близки с братом? – Ах, он такой красавчик! – не удержалась от возгласа одна из воспитанниц, но тут же смутилась и попыталась скрыться за спинами своих подружек. – Подойдите, дитя мое, – ласково обратилась Антонина Дмитриевна к грустной девушке. – Да, ваше сиятельство. – Я узнала про ваше дело, и мне хотелось бы помочь. – Мерси. – Ваши родные, вероятно, сейчас очень заняты и потому не нашли времени известить вас. Но я обещаю, что сегодня же выясню все подробности и дам вам знать. – Ах, графиня, вы так добры, – заплакала юная баронесса. – Я очень переживаю. Ведь мне совсем ничего не известно! – Полно, милая. Ручаюсь, до вечера у вас будут вести. Случившееся на полигоне несчастье неожиданно привлекло к себе много внимания, как со стороны общества, так и высокого начальства. Но если первое традиционно в России имело весьма мало веса, то на второе следовало оглядываться. Поначалу в ведомстве генерал-фельдцейхмейстера хотели это происшествие замолчать. Дескать, что тут такого? Ну, не выдержало испытаний очередное «гениальное изобретение», так что поделаешь? И то сказать, много их сейчас – изобретателей – развелось, и все что-то выдумывают. То, что погиб нижний чин, конечно, печально, но, право же, эта беда и вовсе не велика. Было бы о чем переживать! Но дни шли, а шум не стихал, вызывая у причастных лиц нечто вроде зубовного скрежета. Возможно, что все дело было в связях Барановских. Как ни крути, но отец изобретателя – профессор, и, вообще, человек со связями. Родные братья служат в гвардии, а у двоюродного свой завод, выполняющий заказы военного и морского ведомств. Кроме того, о происшествии стало известно в Главном штабе, а также в Адмиралтействе. Где у дворян-промышленников тоже были свои люди. Но последней каплей для генерала Фадеева стало внимание со стороны придворных кругов, ожидать которого было совсем уж странно. Конечно, императрица тяжело больна и в государственные дела почти не вмешивается, но вот поди же ты! Сидит перед его высокопревосходительством не кто-нибудь, а сама камер-фрейлина Марии Александровны и интересуется произошедшим. Хоть та и отошла в последнее время от дел, но только там у них семь пятниц на неделе, и промашки дать никак нельзя! – Так вы говорите, что с прапорщиком бароном Штиглицем все благополучно? – Именно так, ваше сиятельство! Что ему – такому бравому молодцу – сделается?! – Но все же пушка разорвалась. Или у вас такое часто происходит? – Как можно, сударыня! – оскорбился генерал. – Случай, действительно, экстраординарный, но окончившийся все же благополучно. По крайней мере, для вашего протеже. Его, извольте видеть, своим телом солдат накрыл. Спас, так сказать! – Однако! Вероятно, солдаты очень любят своего офицера, раз уж готовы на такие жертвы. – Обожают, ваше сиятельство! – А сам солдат пострадал? – Ну, разве самую малость! В госпиталь отправили молодца и других пострадавших… – Так были и другие? – Были, – чертыхнулся про себя генерал, сообразив, что сболтнул лишнего. – Один погиб да трое раненых. В том числе и спаситель. – А как зовут этого героя? – Не знаю, – недоуменно развел руками Фадеев. – Помилуйте, Антонина Дмитриевна, разве их всех упомнишь! – Но ведь он, если я не ошибаюсь, совершил подвиг, прописанный в статуте Знака отличия Военного ордена? – Нет, сударыня. Случись это на войне – ваша правда, получил бы крест. А так – разве медаль на Анненской ленте. Да у него и так полный бант, куда ему еще?! – Четыре Георгиевских креста? – Ну да. Как же его фамилия-то, – попытался припомнить генерал, но скоро сдался и кликнул адъютанта: – Поручик, извольте принести копию доклада о происшествии. – Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – щелкнул каблуками тот и отправился выполнять приказание. Через минуту он вернулся, и графиня Блудова узнала подробности. Оказалось, что тревоги мадемуазель Штиглиц абсолютно беспочвенны. Ее брат нисколько не пострадал, а потому родственники, совершенно не ожидавшие, что такие дикие слухи докатятся до Смольного института, не стали извещать малышку Люси о происшествии. Впрочем, опасность юному прапорщику грозила совсем не иллюзорная, но его действительно спас солдат, точнее унтер-офицер, по имени Дмитрий Будищев. – Как вы сказали? – Дмитрий Будищев, ваше сиятельство! – И он георгиевский кавалер? – Совершенно верно, сударыня. Бантист! Антонина Дмитриевна на секунду задумалась. Она мало разбиралась в делах военных, но все же некоторое представление о них имела. И потому прекрасно знала, что Знак отличия Военного ордена заслужить нижнему чину совсем не просто. Не говоря уж о четырех. И уж совсем невероятно, чтобы в русской армии был еще один Дмитрий Будищев с полным бантом Георгиевских крестов. – Где я могу его увидеть? – спокойно спросила она. – Э… – на секунду задумался адъютант. – Полагаю, барон фон Штиглиц… – Я вас спрашиваю об унтер-офицере Будищеве! – ледяным тоном прервала его графиня. Если бы небо разверзлось и на грешную землю вместо живительной влаги пролился каменный дождь, это вызвало бы куда меньшее удивление поручика. Однако будучи человеком опытным, он сумел сохранить невозмутимость и почтительно ответил: – В госпитале! – Как туда попасть? – Если вам будет угодно, я провожу. – Благодарю, но у меня будет для вас другое поручение. Отправляйтесь в Смольный институт и повторите госпоже Томиловой[18] все, что только что рассказали мне. Если, конечно, его высокопревосходительство не против. Камер-фрейлина императрицы говорила таким уверенным тоном, что ни у генерала, ни у его адъютанта не возникло и мысли воспротивиться полученному приказу.