На заводе появление Будищева в парадной форме не осталось незамеченным. Только что начался обеденный перерыв, затих шум станков, стук инструмента, и мастеровые группами и поодиночке покидали рабочие места. Те, кто жил неподалеку, спешили домой, чтобы пообедать. Другим узелки с немудрящей снедью принесли дети. Третьи доставали харч из котомок и устраивались, где придется. Степаныч с самого утра чувствовавший себя не в своей тарелке, едва прозвучал гудок, поспешно оставил свой пост и почти рысью направился на выход. – Что это с ним? – недоуменно спросил один из подручных – молодой парень с чудным именем Афиноген. – Да какой-то постоялец у него объявился, – угрюмо пояснил рябой слесарь Прошка. – Вот и торопится, старый хрыч! – А зачем? – Затем, что дочка без присмотра осталась. – Зря ты так, – насупился сообразивший, наконец, в чем дело, парень. – Стеша – девушка хорошая! – Все бабы – шкуры! – зло мотнул головой слесарь и сплюнул. Несмотря на несогласие, никто не стал ему возражать. Во-первых, у Прохора был взрывной характер и тяжелая рука. А во-вторых, все знали про его горе. Несколько лет назад от него ушла жена, и с тех пор нрав некогда спокойного и обстоятельного мужика совершенно переменился. Он стал крепко выпивать, буянить, драться с соседями и грубить мастерам на фабрике. Последнее приводило к тому, что его постоянно штрафовали, и получать за работу оставались самые пустяки, что тоже не улучшало характер несчастного слесаря. Все шло к тому, что Прохора выгонят, но пока что спасало мастерство, которое, как известно, не пропьешь. Филиппов, не слушая пересудов за спиной, молча шагал вместе с другими рабочими к фабричным воротам, как вдруг людской поток притормозил. – Кто это? – раздался совсем рядом удивленный возглас. Подняв глаза, Аким Степанович увидел стоящего у ворот рослого унтера, увешанного крестами, в котором не без удивления признал своего постояльца. – Ишь ты! – только и смог выговорить машинист. Все утро он корил себя последними словами за то, что пустил незнакомого человека в дом. Правда, вышло это само собой. Не оставлять же его было на улице, тем более что сам взялся проводить? А потом Дмитрий достал водку, и Степаныч понемногу утратил контроль за ситуацией. Надо сказать, что выпить он любил, но обычно жался. Все-таки дочка уже почти на выданье, надо приданое копить. Он и за угол заломил целых пять рублей в надежде, что непонятный ему человек пойдет на попятный. А тот, сукин сын, возьми и согласись! С другой стороны – деньги-то не лишние. К тому же если этот самый Будищев и впрямь служил писарем, да еще и георгиевский кавалер… Как всякий родитель, Филиппов желал своей дочери счастья, хотя и понимал его сугубо по-своему. Иными словами, он хотел удачно выдать ее замуж за порядочного, а главное – небедного человека. Хорошо бы за сына мастера, но тот учится в гимназии, и его отец, пожалуй, на дочке машиниста жениться ему не разрешит. Можно за Архипа – приказчика в лавке, но тот, чего доброго, будет чваниться перед тестем и через губу разговаривать… – Здорово. Дядя, – с усмешкой поприветствовал хозяина квартиры унтер. – И тебе не хворать, – отвечал Степаныч. – Я гляжу, одежу-то прикупил? – Нравится? – Подходяще. Ты говорил, что тебе завтрева на работу? – Да вот, вызвали. Только успел покупки Стеше отдать да пообедать. Ты, кстати, поторапливайся, а то остынет. – Вот спасибо! Ты всегда такой заботливый? – Нет, только к родне. Дядюшка. Неизвестно, сколько бы они еще препирались, но тут от заводской конторы отъехал хозяйский экипаж, и идущим через ворота рабочим пришлось посторониться, чтобы его попустить. Но пролетка неожиданно остановилась перед проходной, и сидящий на пассажирском месте Барановский крикнул: – Будищев, давайте сюда! Дмитрий подмигнул на прощание Филиппову и запрыгнул в коляску. Причем сел не на облучок к кучеру, а плюхнулся рядом с Владимиром Степановичем, как будто и сам был барином. Возничий легонько тронул вожжи, и застоявшийся рысак, весело цокая копытами, стремительно рванул вперед. – Кто это? – подозрительно глядя на машиниста, спросил сосед Ерофей. – Племяш из деревни приехал. Двоюродный. – А чего это он с господами? – Ну, так большого ума человек! – снисходительно пояснил непонятливому Степаныч и, засунув руки в карманы, с независимым видом пошагал домой. Тем временем Барановский, критически осмотрев наряд своего подопечного, спросил: – А разве сейчас по форме шинель не полагается? – Полагается, – пожал плечами Будищев. – И где же она? – Самому интересно. Доведется вернуться в деревню – спрошу с пристрастием. – Ладно, это пустяки. Не замерзнете же? – Нет. С утра, как дурак, в полушубке поперся, думал, сопрею! – Да уж. Днем солнышко уже хорошо пригревает. Кстати, отчего вы не спросили, куда мы едем? – Сами расскажете. В крайнем случае, как приедем – увидим. – Все-таки вы весьма занятный человек. – Есть немного. – Ну, ладно. Расскажу, отчего бы не рассказать. В общем, дело с вашей комиссией можно полагать решенным. Вчера мой кузен за партией виста имел разговор с одним чиновником из Главного медицинского управления. В ближайшее время вы пройдете между Сциллой и Харибдой наших эскулапов, и вас комиссуют. С полицией, я полагаю, тоже проблем не возникнет, и вид вы получите. Главное, чтобы вы и здесь не устраивали побоищ, как дома. – Да не устраивал я никаких побоищ! – усмехнулся Дмитрий. – По-хорошему, мне Фогель еще благодарен должен быть. – Полицмейстер?! – Ну да. Селяне наши во главе с отцом Питиримом собирались местного учителя немножечко линчевать, а я не дал случиться беззаконию. – Очень интересно! А ведь раньше вы всячески уклонялись от рассказа о происшедшем. Кстати, мне в полиции поведали совсем другую историю. – Понятное дело! Спасенный слинял. Свидетелей не было, а те, что были, против попа не пойдут, не говоря уж о том, что по деревенским понятиям – они в своем праве. – А правда ли, что оный учитель занимался противоправительственной пропагандой? – Было дело, занимался. Среди баб деревенских. Да добро бы еще только среди баб, а то ведь и девок незамужних агитировать пытался. – Так его за это убить пытались? – В основном за это. – А вы вступились? – Да у меня как-то накопилось к мужикам нашим. Ну и к батюшке заодно. Я, вообще-то, как раз в город собирался. Ну и пошел к старосте, уведомить, значит. А тут такой гай-гуй-сабантуй! Волокут этого самого Аполинарьевича и кричат, что он, подлец эдакий, Машку – племянницу старосты нашего, испортил. – И вам стало его жаль? – Немного. Тем более что с Машкой он точно не виноват. – А вы откуда знаете? – Владимир Степанович, не задавайте неудобных вопросов – не получите уклончивых ответов! Ну, в общем, учителя я у них отбил, паре-тройке особенно усердных в бубен настучал, а вот за отцом Питиримом не уследил. Не привык я, что попы эдак свою паству благословляют. Ну, а дальше вы знаете. – Но ваш полицмейстер, как вы сказали – Фогель? Так вот, он мне ничего о конфликте со священником не рассказывал. – Так отцу Питириму этот скандал тоже никуда не уперся. К тому же Фогель в курсе его махинаций и, при надобности, запросто может организовать ему неприятностей на ровном месте. И поедет наш батюшка каких-нибудь чукчей духовно окормлять. – А что за махинации, если не секрет? – Да так… лучше расскажите, что у вас за планы на меня? Я вашу фабрику видел, никакой гальванической или электрической мастерской у вас нет. – Пока нет. Но это очень перспективное дело, а вы, кажется, недурно разбираетесь в нем? – Немного. – Бросьте. Ваша скромность делает вам честь, но сейчас она неуместна. Сейчас, ради эксперимента, делают электрическое освещение на мосту императора Александра II[12]. Вот-вот должны окончить работы. И если дело пойдет, очень многие богатые и знатные люди захотят себе такую новинку. – Вполне возможно. – Вот-вот. Другое направление, то, что вы называете – автоматическим оружием. Сейчас, конечно, энтузиазм в военном ведомстве поутих, но кто знает, как оно повернется завтра? – А что с беспроволочным телеграфом? – А им вы займетесь сразу же после доставки необходимого оборудования, что случится довольно скоро. Я навел все необходимые справки и, как только будет готов действующий образец, займусь оформлением патентов. Причем не только у нас, но и за границей. – Это все, конечно, интересно, но куда мы сейчас направляемся? – Все-таки не выдержали? – засмеялся Барановский. – Сейчас в штаб, отметить ваше прибытие. Затем я вас отпущу, а сам отправлюсь на полигон. Комиссия из ГАУ меня заждалась. – Что-нибудь случилось?