— Не бери меня на слабо, парень. Я уже слишком стар для этого. — Так связанному и будешь рассказывать про евреев-поставщиков? — Откуда ты знаешь? — напрягся Михай. — Развяжешь, скажу! Нахмурившийся авторитет какое-то время молчал, потом решительно махнул своим подручным, и те освободили Будищева. — Говори! — потребовал он, глядя, как унтер растирает запястья. — Да нечего тут рассказывать. Просто видел, как твои архаровцы вокруг этих барыг трутся, а потом к Мирче докладывать бегут. — И ты сразу догадался? — Не бог весть какая загадка. Я сам прикидывал, как их подломить, и хочу сказать сразу: без меня у вас ничего не выйдет! — Это почему? — Потому что отсюда и до Румынии им конвой из казаков дадут. Но это только когда они деньги получат, а до той поры у них и взять нечего! — Что ты хочешь этим сказать? — Лишь то, что взять куш можно будет, только когда им дадут деньги, но еще не придет конвой. То есть всего одна ночь, и сделать это надо здесь! — Ты с ума сошел! Тут ставка вашего царевича, охраны больше, чем на шоссе Киселева[97]. — Вот именно, поэтому никто ничего подобного не ожидает. — Хм, — задумался Михай. — А ведь дело может и выгореть. Как ты узнаешь, что они уже получили деньги? — Они постоянно отправляют телеграммы своим сообщникам через нашу станцию. Я там служу, так что узнаю. — Они их регулярно посылают! — Я сумел разгадать их шифр. Так что, отправив послание, они сами мне все скажут. — Интересно, — задумался Михай. — А для чего тебе это нужно? — Служить надоело, — пожал плечами Будищев. — Я бы давно сбежал, но с пустыми руками смысла нет, а подходящего случая пока не было. — И ожидая такого случая, ты четыре креста заслужил? — недоверчиво протянул авторитет. — А я ничего вполсилы не делаю. Украсть так миллион, полюбить так королеву! — С королевой-то у тебя промашка вышла, — не удержался от колкости бандит. — И на старуху бывает проруха, — не стал спорить унтер. — Ну, хорошо, положим, ты говоришь правду… а какую ты хочешь долю за участие в деле? — Любую половину. — Не много ли ты захотел! — присвистнул от удивления внимательно прислушивающийся к их разговору Мирча. — Где это видано, чтобы наводчикам больше десятины давали? — Я только про наличные, — пояснил Дмитрий. — Большая часть оплаты будет в казначейских обязательствах. Мне они ни к чему, а вот вы сумеете их на звонкую монету обменять. То на то и выйдет. — Хорошо, — скривил губы Михай. — Будет тебе половина! — Ну, вот и договорились, — обрадовался Будищев, а теперь верните мне мое барахло и оружие. — Форму забирай, а вот оружие у нас побудет. Если ты, дружочек, финтить вздумаешь, твой ножик или револьвер убьют какого-нибудь почтенного человека и рядом окажутся. Их ведь многие у тебя видели, не так ли? — Делай с ними что хочешь, — отмахнулся унтер. — Я жандармам скажу, что неделю назад его тебе или Мирче продал. Накажут, конечно, но эдак ты меня не подставишь. — Ну, или с твоей подружкой из госпиталя что-то нехорошее случится, — нимало не смутился его ответом Михай. Будищев в ответ только пристально посмотрел на главаря бандитов и неожиданно улыбнулся. — Мы ведь люди умные и не станем делать глупостей? — Я рад, что мы поняли друг друга. Покинув ставшую вдруг столь негостеприимной корчму, Будищев грязно выругался. Сердиться, впрочем, было не на кого. Как ни крути, а сам во всем виноват — расслабился и потерял бдительность. Чертова девка поманила пальчиком, и он сразу поплыл, как прыщавый подросток, впервые увидевший рядом с собой женщину. И ладно бы, хоть… да что уж теперь. Хочешь не хочешь, а делать нечего, попался на крючок, так не дергайся. Хотя, если с умом, можно и побарахтаться. Надо только предупредить кое-кого о возможной опасности, а потом посмотрим, кто кого. Приняв решение, он направился прямиком в госпиталь, где, к своему немалому удивлению, застал Федьку Шматова, пришедшего проведать Лиховцева. — Граф! — радостно воскликнул тот, и приятели крепко обнялись. — Здорово, — похлопал его по плечу Дмитрий. — Ты как здесь? — Да батальон наш сюда перекинули, сказывают, для охраны его высочества цесаревича. — Да иди ты! — Вот тебе крест! — А наша команда? — Дык нету таперича охотников. Потери уж больно большие, так их со стрелковой ротой слили, а Гаршин там в субалтернах. — Чудеса! А Линдфорса куда дели? — И он там же. Я же говорю — потери большие! — А Николаша? Услышав имя Штерна, Федька помрачнел, стащил с головы кепи и хмуро буркнул: — Погибли, Николай Людвигович. — Ты что, с ума сошел? — Эх, да лучше бы я ума лишился! — Как это случилось? — Да черкес один пленный, чтобы ни дна ему, ни покрышки! Уж и не знаю, что ему приблазнилось, а только увидал он у барчука кинжал, что тот носил все время, да как кинется… говорил, братний ножик тот, вот какая беда. — Твою мать! А вы что же? — А что мы? Пока кинулись, дело-то все сделано. Оно, конечно, башибузук долго не зажился, а Штерна теперь не вернешь! Под конец своего печального повествования Шматов даже прослезился, а Будищев, напротив, чувствовал подступающую к горлу ярость. Хотелось что-нибудь сломать или пойти подраться, чтобы в жаркой схватке забыть о горечи утраты. — А вот и они, — раздался за спиной звонкий голосок Геси, и приятели застыли как громом пораженные. — Смотрите, Алеша, вот где они спрятались! За сестрой милосердия ковылял на своей деревяшке улыбающийся Лиховцев, которого та, очевидно, ходила звать. В последнее время он много тренировался в ходьбе, и она уже не вызывала прежних затруднений, но все равно угнаться за легкой на ходу девушкой он не мог. — Здравствуйте, барышня, — почти всхлипнул Федька. — Что случилось, отчего вы плачете? — принялась расспрашивать она, но здоровый деревенский парень не мог найти в себе сил для того, чтобы ответить, и лишь отворачивался, не в силах взглянуть ей в глаза. — Боюсь, у Федора плохие новости, — хмуро пояснил Дмитрий. — Что за новости? — улыбаясь, спросил запыхавшийся Алексей, расслышавший только последнее слово. — Наш друг погиб. — Кто… как погиб? — Да вот так! Это война, и на ней убивают. — Этого не может быть, — потрясенно прошептал Лиховцев, но его слова прервал горестный крик Геси. Убитая горем девушка заголосила так, что в госпитале стали выглядывать из окон, а из дверей вышел привлеченный криками солдат. Друзья попробовали успокоить ее, но не тут-то было. Она рвала на себе волосы, выкрикивала нечленораздельные проклятия и казалась совсем обезумевшей. Первым опомнился Будищев и, схватив извивающуюся сестру милосердия в охапку, потащил ее внутрь здания. — Что случилось с мадемуазель Берг? — недоуменно спросил вышедший на крики Гиршовский.