— Какого черта шумим? — раздался недовольный голос одного из спящих. — Вольнопер опять бузит, — хмуро пояснил ему другой. — Тьфу ты, пропасть, задрал окаянный! Несмотря на произведенный шум и ругань соседей, большинство раненых продолжало мирно спать, не обращая ни малейшего внимания на перебранку. Алексей тоже не стал отвечать им, а попытался, опираясь на оставшийся у него костыль, наклониться и достать упавший. За этим занятием его и застала сестра Берг, только что зашедшая в палату. Быстро подбежав, она ловко наклонилась и подала Лиховцеву его потерю. — Благодарю вас, мадемуазель Гедвига, — виновато сказал он ей и смущенно улыбнулся. — Не за что, Алеша, — просто ответила ему девушка и внимательно посмотрела в глаза. — Вы обещали мне не делать так больше. — Простите великодушно, но мне так или иначе придется научиться этой премудрости. — Вы рано встали сегодня. — Мне не спится, к тому же хотелось немного прогуляться и подышать свежим воздухом, пока беседку не оккупировали курильщики. — Да уж их табак совершенно несносен, — согласилась с его доводами сестра милосердия и тут же предложила: — Давайте я вас провожу. — Мне право неловко, у вас и так столько забот. — Это ничего, пока не начался обход, у меня есть несколько свободного времени. — Что же, почту за честь. К сожалению, не могу предложить вам руку… — Оставьте свою галантность для невесты, Алексей Петрович, лучше расскажите мне что-нибудь. — Увы, мадемуазель, у меня нет никаких новостей, которыми я мог бы развлечь вас. Почта работает так скверно, что у меня нет никаких известий ни из полка, ни из дому, ни откуда-либо еще. Впрочем, вы ведь и сами это знаете. — Ну, что вы такое говорите! Вы были студентом, учились в университете, повидали большие города. Неужели вам нечего рассказать темной провинциалке, не видавшей в своей жизни ничего, кроме пары местечек? — Ах, милая мадемуазель Гедвига, я так много и усердно учился, что все самое интересное из того, чем славится студенческая жизнь, прошло мимо меня. Хотя вы и сами это знаете, ведь я уже успел рассказать вам своё довоенное бытие во всех подробностях. Так беседуя, они подошли к выходу и поневоле должны были остановиться. Алексею надо было застегнуть шинель, а сестре милосердия захватить шаль и пелерину, чтобы не замерзнуть. Впрочем, много времени это не заняло, и скоро они вышли на улицу. Несмотря на морозец, воздух был свеж и приятен, а снежок так славно хрустел под ногами, что хотелось шагать и шагать по нему, хотя для Лиховцева это было и непросто. Наконец они дошли до беседки, если так можно было назвать дрянной навес, сделанный над парой кривых скамеек. Уставший вольноопределяющийся, смахнув снег с одной из них, осторожно присел и с благодарностью посмотрел на девушку. — Спасибо вам, — неожиданно вырвалось у него. — За что? — удивилась она. — За то, что вы есть. За то, что уделяете мне так много внимания, которого я совсем не заслуживаю. — Боже, какие глупости вы говорите! — Вовсе нет! Мне иногда кажется, что если бы не вы, я бы так и не оправился от этой ужасной раны, и один Господь знает, что мог с собой сделать! — Не смейте так говорить! — строго заявила ему девушка. — У вас есть матушка, сестра, невеста, наконец! Вам есть из-за чего жить. — Хорошо-хорошо, не буду. — Вот и прекрасно. Кстати, сейчас довольно холодно, так что полагаю, нам пора вернуться в госпиталь. — Вы думаете? — Я совершенно уверена, — не терпящим возражения голосом заявила сестра милосердия. — Так что немедленно идемте, и будьте уверены, что я не тронусь с места, пока не пойдете вы! — Ну, хорошо, — сдался молодой человек, и они вместе двинулись по хрустящему снегу. Когда Лиховцев вернулся в палату, он застал пренеприятную картину. Один из его соседей, крайне развязный солдат, раненный в руку, вытащил из вещей вольнопера фотографическую карточку Софьи и беззастенчиво ее разглядывал, делая при этом похабные замечания. — Гляньте, братва, какая гладкая барышня! Хочь бы раз с такою покувыркаться… — Рожей не вышел, — криво усмехнулся один из слушателей. — Для такого дела рожа не больно надобна, тут главное в корне! А он у меня всяко покрепче, чем у этого плюгавого студентишка. Барышни из образованных такое страсть как любят, уж я-то знаю! — Убери, вольнопер идет! — буркнул ему кто-то из приятелей, и солдат, сунув карточку назад, присел на стоящую рядом кровать. — Как вы смеете брать мои вещи! — холодея от бешенства, выкрикнул ему в лицо Алексей. — Какие вещи, барчук? — деланно удивился тот. — Рази я когда что чужое брал? Зря ты на меня наговариваешь, грех это! — Прекратите балаган! Я видел, как вы брали фотокарточку! — А что такого? — нимало не смутился наглец. — Если и взял, так и положил на место. Ну, полюбопытствовал да обчеству показал! Какой в этом грех? — Слышь — убогий! — раздался за спиной Лиховцева чей то простуженный голос. — Если ты еще раз свои грабли к чужим вещам протянешь, я тебе и вторую клешню сломаю. Уловил? Все, включая Алексея, с удивлением обернулись к обладателю этого голоса, неведомо как прошедшему незамеченным в палату, и увидели высокого унтер-офицера в ладной шинели и башлыке. На ногах его вместо сапог были болгарские опанки, благодаря которым он, очевидно, и прошел так тихо. Договорив, он размотал башлык и показал лицо. — Дмитрий! — удивленно воскликнул вольнопер. — Ты как здесь оказался? — Да вот, проведать зашел, — улыбнулся ему Будищев. — А то, говорят, ты тут совсем зачах. Приятели тут же обнялись и похлопали друг друга по плечам, причем Лиховцев опять едва не уронил костыль. — Боже, как я рад тебя видеть! — приговаривал он, счастливо улыбаясь. — А я уже черт знает что успел подумать, из-за того что не мог получать от вас вестей! Ну, рассказывай, что нового, все ли благополучно? Освободившись из объятий товарища, Будищев присел на кровать, так при этом посмотрев на нарушителя спокойствия, что тот предпочел тут же ретироваться. — Ну что тебе поведать о делах наших скорбных? — пожал плечами унтер. — Я вообще мало кого видел. Федька жив, здоров, тебе просил кланяться, если увижу. Мишка Малышев тоже. Северьян в фельдфебели метит, а Сева с Николашей «благородиями» стали, теперь такие важные, на хромой козе не подъедешь! — Гаршина и Штерна произвели в офицеры? — Ну так! — Отличная новость! А они не черкнули мне хотя бы пару строк? — Леха! Ты как скажешь что-нибудь… ну кто знал, что я тебя увижу? Нет, ну кроме Федьки, конечно! Этот паразит как раз был уверен, что я попаду в ваши места, и подробно объяснил, как тебя найти. — Невероятно! — Так у него же нюх как у собаки! — Что же, нет так нет, — сокрушенно вздохнул Алексей. — Я вообще не о себе беспокоюсь, а об… одном человеке. — Ну-ну. Я так и понял. — Тебе, верно, Федор рассказал? — Угу, он вообще, говорливый стервец, особенно когда его не просят. — Но ты так и не рассказал, какими судьбами попал сюда? — Ой, Леха, если честно, я сам не очень понимаю, как это случилось. Скажу лишь, что я встрял в какую-то левую историю, как хрен в рукомойник, и теперь даже не знаю, чем все и кончится! — Невероятно… — Это точно. Слушай, у меня туго со временем и надо бежать, но я постараюсь тебя еще как-нибудь навестить. Лады? — Конечно, но может, ты задержишься еще хоть на минуту, думаю, твой рассказ может быть интересен не только мне. — Может, другой раз? — Это не займет много времени. — Ну, ладно, уболтал! Пойдем, проведаем эту вашу сестру Берг, хотя новости у меня, прямо скажем… Услышав, что в госпитале появился солдат из Болховского полка, девушка немедля прибежала к ним и с надеждой взглянула в лицо Будищева. Лицо ее покрылось румянцем, глаза засверкали, так что, когда Дмитрий увидел ее, слова застряли у него в горле. — Вы видели Николая? — с надеждой в голосе спросила она. — Да, — глухо отозвался тот мгновенно пересохшим голосом. — Как он? — Да ничего вроде, жив-здоров, не кашляет, — глупо забормотал он, с ужасом понимая, что несет чушь и не знает, как это исправить. — Он ничего не просил мне передать?