— Скажем так, один офицер хотел бы предложить вам кое-какие вещи, но самому ему несколько неудобно… — Господин Линдфорс настолько застенчив? — проявил осведомленность портной. — Вы себе не представляете как! — Ну что же, — пошевелил губами портной, — я был бы рад помочь вашему командиру, но только вы все-таки ошиблись. Старый Кац не занимается скупкой, попробуйте обратиться к господину Шнеерзону… — Это вы про вашего зятя, которому принадлежит только половина его походного борделя? Что-то мне подсказывает, что у него может не хватить денег и он прибежит к вам. — Откуда вы знаете? — широко распахнул глаза старик. — Я же не спрашиваю, как вы узнали о том, кто послал меня? — А еще говорят, что это евреи отвечают вопросом на вопрос. — Абрам Осипович, простите, мы будем и дальше соревноваться в остроумии или таки займемся делом? — Ну что же, пойдемте, покажете, что у вас есть. Зайдя в фургон, Дмитрий вытащил из-за пазухи замызганный платок и, развернув его, аккуратно разложил поверх содержимое. Глаза Каца сверкнули, и он стал поочередно перебирать лежащие перед ним предметы. — Занятные вещицы, — задумчиво протянул он. — И сколько господин Линдфорс хочет за них? — Триста рублей. — Вы с ума сошли! Да тут едва ли будет на сотню! — Вот эти золотые часы, — спокойно отвечал ему Будищев, по очереди приподнимая предметы, — стоят по меньшей мере полтораста. Серебряный портсигар с золотыми вензелем и монограммой — восемьдесят. В заколке для галстука самый настоящий бриллиант, причем не маленький, ну, и остальное тоже чего-то стоит. Триста рублей — это очень скромная оценка, Абрам Осипович. — Вот только не говорите мне, что это фамильные вещи Линдфорсов. Вряд ли у их деда — генерала на портсигаре могла быть арабская вязь. — А почему нет? Старик где только ни воевал! — Ну, хорошо, только из уважения к деду, двести рублей! — Что-то вы не слишком уважаете его превосходительство. — А что делать? Я ведь не Грегер и даже не Горвиц с Коганом…[74] я всего лишь Кац! — Двести восемьдесят. — Простите, молодой человек, а господин подпоручик точно знает, что вы продаете эти вещи? — Абрам Осипович, мне показалось, или вы меня только что обвинили в воровстве? — Простите, я не так выразился. Господину подпоручику вообще известно, что у него есть такие вещи? Двести рублей. — Двести пятьдесят. — Только из уважения к роду Линдфорсов, — вздохнул Кац, — у ведь меня бабушка из Курляндии. Двести двадцать пять! — Ваша бабушка гордилась бы своим внуком! Черт с вами, давайте. — Вот, извольте, — засуетился портной и принялся отсчитывать деньги. — С вами приятно иметь дело, молодой человек. Если у вас еще будет поручение такого рода от господина подпоручика, не стесняйтесь. — Всенепременно. — Кстати, — спросил еврей, убирая покупки с глаз, — а почему же вы все-таки не пришли к моему зятю. Уж пара-тройка сотен у него бы нашлась… — По трем причинам, Абрам Осипович. — Очень интересно! И по каким же? — Ну, во-первых, ваш зять непременно попробовал бы подсунуть мне для оплаты одну из своих девочек, а я так давно не видел женщин, что мог сдуру согласиться. — Занятно, а другие две? — Во-вторых, тут же все на виду. Сами посудите, нижний чин, зашедший к портному, это одно дело, а вот в офицерский бордель — совсем другое! — А вы весьма предусмотрительный молодой человек. Это очень похвально! — Спасибо. Всего доброго. — До свиданья, хотя постойте, вы же не сказали мне о третьей причине! — Видите ли, любезнейший Абрам Осипович, дело в том, что братья Линдфорс вчера были в заведении вашего зятя и изрядно там задолжали. Всего вам доброго! — Вот шлимазл![75] — неизвестно к кому обращаясь, сокрушенно вздохнул Кац и покачал головой. Покинув портного, Дмитрий в приподнятом настроении отправился в лазарет. Хотя он прекрасно понимал, что маркитант заплатил ему едва ли треть от настоящей цены трофеев, однако придерживался мысли, что лучше синица в руке, чем утка под кроватью. В самом деле, если начальство каким-либо образом нашло бы у него эти ценности, да еще в таком количестве, то избежать обвинения в мародерстве и последующих арестантских рот вряд ли получилось, а деньги… деньги не пахнут. — Здорово, Северьян! — поприветствовал он Галеева, которого, собственно, и пришел проведать. Ранен унтер был довольно легко — пуля пробила руку навылет, не задев кость, а потому избежал отправки в госпиталь, получая необходимое лечение на месте. В общем, он уже выздоравливал, а потому готовился к возвращению в часть. В смысле, с озабоченным лицом рассматривал свои сапоги. Некогда щеголеватая форменная обувь пребывала ныне в жалком состоянии. Голенища обтрепались, каблуки стёрлись, а носки хотя и не просили еще каши, но были довольно близки к этому. Видимо, поэтому он не услышал, как подошел Будищев, и потому вздрогнул, когда тот обратился к нему: — Здорово, Северьян! Чего ты на чеботы так смотришь, будто тебе их подменили, пока спал? — Тьфу ты, напугал проклятый, — добродушно усмехнулся тот. — Откуда тебя черти принесли? — Да так, шел мимо, дай, думаю, зайду. — Проведать? — Типа того, — улыбнулся Дмитрий и, вынув из-за пазухи кисет, протянул его старшему товарищу. — На-ка вот, держи. — Ишь ты, табак, — удивился, принюхавшись, Галеев, — ты же вроде не куришь? — Для хороших людей держим, — пожал плечами Будищев. — Вот за это спасибо! А то мы тут с табачком бедствуем… духмяный-то какой… — Ну, дык, фирма веников не вяжет, а если вяжет-то фирменные, не «Родопи», конечно, но табачок — первый сорт! — Хороший ты парень, Митька, — крутнул головой унтер, — еще бы говорил по-человечески, цены бы тебе не было. Как там в роте дела? — Да как, — пожал плечами парень, — пока ты в лазарете балду гоняешь, взвод Митрофанов принял, а отделенным Хитров стал. — Ишь ты, паскудник, вылез-таки! — Ну так, сам, поди, знаешь, что он у Венегера в почете. — Это точно. Погоди, а ты как же? Ты же унтер, да крестов уже два… Кстати, откуда? — Не поверишь, опять мне турецкий генерал в прицел залез. — Бедовый ты! — А то! Ну, так вот, Линдфорсу опять велено команду собрать, а я там взводным унтером буду. Только команда не как раньше из охотников, а по-новому. Солдат перевооружат на трофейные винтовки, да две картечницы в придачу. Будем турок в оборот брать. — Что-то я раньше за тобой такого рвения не припомню? Прежде ты за свободу болгар в бой не рвался. — Характер дурацкий, — пожал плечами Будищев. — Воевать, так в полную силу! — Это понятно, от меня-то чего хочешь? — Да я слышал, ты скоро выздоровеешь… — И? — Окороти Хитрова! Совсем Федьку заездил, паразит. — А сам? — Если я за него возьмусь, дело может плохо кончиться! Ты же знаешь, мы с ним как кошка с собакой. — Ага, с тебя станется. Ладно, потолкую с Васькой. — Спасибо, Северьян, с меня причитается!