— Как думаешь, братец, — обратился к проводнику Гаупт, — успеем? — Как бог даст, — буркнул в ответ Василь, — если мой Серко не оплошает, так сыщем, а нет… Впрочем, долго искать им не пришлось, не успели они продвинуться слишком далеко, как навстречу им вышел запорошенный снегом Дмитрий, несший на себе Оксану. — Живая? — встревоженно спросил штабс-капитан. — Так точно, ваше благородие, — тяжело выдохнул солдат, — испугалась только сильно и замерзла. — Ты тоже, наверное, озяб? — Нет, я пока ее пер, даже взмок немного. Так вроде худющая, кожа да кости, в чем только душа держится, а вот поди ж ты! — На-ка вот, братец, согрейся, — протянул ему флягу офицер. Будищев немного удивился такой заботе, но отказываться не стал и охотно приложился к горлышку. Ароматная жидкость факельным шествием прошла по горлу и, провалившись внутрь, обожгла стенки желудка. — Благодарствую, ваше благородие, хороший коньячок, — похвалил Будищев и протянул флягу обратно. — Я тоже так думаю, — с иронией в голосе ответил Гаупт и улыбнулся в усы. Тем временем к ним подбежал Охрим и, чуть не плача, бросился к дочери. — Доню моя. — Я тут, тату, — слабо улыбаясь, чуть слышно отвечала Оксана. — Слышь, папаша, — обратился к нему Дмитрий, — надо бы девочку в тепло да водкой растереть или чем еще, а то заболеет чего доброго. Так что двигаем назад! — И то верно, — согласился с ним штабс-капитан и зычно крикнул: — Возвращаемся! Галеев, проследи, чтобы никто не отстал. — Слушаю, ваше благородие, — гаркнул в ответ унтер и бросился выполнять распоряжение. А к тяжело дышащему Будищеву подбежали приятели вольноперы с Федькой и бросились обнимать. — Я знал, я верил, что вы хороший человек! — взволнованно повторял Лиховцев. — Эта ваша грубость и злоречивость это все внешнее, наносное… — Да полно тебе, Алеша, — остановил его излияния Штерн, — ты ведь эдак задушишь нашего товарища! — Ребята, пойдемте домой, а то так жрать хочется, что и переночевать негде, — усмехнулся Дмитрий горячности вчерашнего студента. — И правда, давайте поторопимся, а в доме вы нам расскажете обо всех перипетиях этого приключения. — Ну, кое-что я хотел бы сказать прямо сейчас, — улыбнулся Будищев. — Скажи мне, Коля, ты когда-нибудь видел, как волк смеется? — Нет, а что вам встретился волк? — немного удивленно спросил Штерн. — Вроде того. — И что, он смеялся? — Ржал во весь голос! — Но почему? — Да потому что, когда я попытался выстрелить из твоего револьвера, выяснилось, что он замерз к едрёной фене! Ты не представляешь, какое насмешливое выражение морды было у этого зверюги. Мой тебе совет, дружище, пользуйся в холодное время года зимней смазкой. Ну, или, по крайней мере, не наноси ее столь обильно. — Но как же вам удалось спастись? — изумлению Лиховцева и Штерна не было предела. — Как-как, волки вообще животные очень умные и без надобности на рожон не лезут. Я показал ему штык, а он с презрением посмотрел на меня и, отвернувшись, удалился. Пока вольноперы охали и ахали, удивляясь похождениям своего товарища, Шматов шагал молча и счастливо улыбался. Он нисколько не сомневался, что его друг сможет выйти сухим из любой передряги, и был рад, что не ошибся. Утром Будищев, как ни в чем не бывало, поднялся чуть свет, сделал зарядку, затем дважды обежал всю деревню, вызвав истерику у деревенских собак. Затем, обмотав руки тряпицами, принялся лупить импровизированную грушу. Наконец, утомившись, он умылся снегом и заскочил в хату. Федька и Николай еще дрыхли без задних ног, а Алексей со страдальческим выражением лица сидел на лавочке. Вчера вечером расчувствовавшийся Охрим проявил настоящую щедрость: выставил на стол четверть невероятно мутного самогона и принялся потчевать своих постояльцев и главным образом, конечно, спасителя. Впрочем, балагуривший и веселящий других Дмитрий сам пил очень мало, но усиленно подливал всем остальным, включая хозяев. Кончилось всё тем, что и Явор, и вольноперы с Шматовым упали под стол в совершенно невменяемом состоянии. — Что, Леша, головка бобо? — с участием спросил Дмитрий товарища. Тот в ответ только махнул рукой, дескать, и не говори. — Похмелись, там маленько осталось. Лицо Лиховцева выразило такую гамму чувств от отвращения до ужаса, что Будищев только посмеялся, но больше предлагать выпить приятелю не стал. — Митрий, — певуче протянула заглянувшая на их половину Ганна, — пособи мне. — Что, помощник твой еще дрыхнет? — Ага, как сурок, — улыбнулась женщина. — А муж? — А то ты не знаешь! — Ладно пошли, а то от Лехиного вида самому можно позеленеть. Помощь заключалась в том, что один мешок надо было передвинуть, другой переставить, но, в общем, сразу было понятно, что это лишь предлог. — Спасибо тебе за Оксану — тихо промолвила Ганна, нервно теребя платок. — Да не за что, — пожал плечами солдат, — тем более мне показалось, что вы не очень-то ладите. — Глазастый, — покачала головой молодая женщина. — Нравная она, да и по матери тоскует, а меня сторонится. И Охрим через это злится. Случись с ней что, он бы меня со свету сжил. — Надо бы и тебе ему ребенка родить, глядишь и подобреет. — Надо бы, да с чего? Разве как Дева Мария, от духа святого… Сказав это, Ганна подвинулась к нему вплотную и тяжело задышала. Дмитрий едва заметно улыбнулся, но отодвигаться не стал и только чуть язвительно спросил: — А ты бы Федора пособить попросила, вон он вокруг тебя как вьется… — Да на что он мне, — отмахнулась молодуха, — Федя еще парубок, а мне настоящий мужик нужен! Такой, как ты, сильный да смелый. Волка не побоялся, так что теперь робеешь? Через некоторое время, едва отдышавшись, Ганна вскочила и принялась поправлять одежду. Делала она это настолько буднично и привычно, что Будищев почувствовал легкое раздражение. — Послушай, подруга, — неожиданно спросил он, — а как так случилось, что тебя так долго дома не было, что Оксана из дому ушла, а ты и не знала? — Чего это ты спросил? — подивилась женщина, повязывая на голову косынку. — Я к куме ходила. — К куме или к куму? На лице Ганны промелькнуло беспокойство, и она пристально взглянула Дмитрию в глаза. — А тебе какое дело, ты мне что, муж? Но тот уже понял, что его догадка верна, и, поднявшись, вышел вон из амбара. Приближалось Рождество. После того как Будищев спас заблудившуюся в лесу девочку, отношения между солдатами и местными жителями постепенно наладились. Нет, они не стали дружескими, но перестали быть откровенно враждебными. Молодые женщины и девушки перестали шарахаться от москалей, а те, в свою очередь, прекратили задирать местных парней, провоцируя их на драку. Полковник Буссе, узнав о совершенном его солдатом поступке, пришел в совершеннейший восторг и даже отметил его в приказе по полку. Кроме того, он наградил Дмитрия трехрублевой ассигнацией. Три рубля — деньги для солдата немалые. Однако и не сказать, чтобы большие. Тем более что следовало прикупить кое-какие мелочи, необходимые в быту и походе, а также «проставиться» перед товарищами. Все-таки подобные награждения происходят не каждый день, так что не греши, а штоф водки, а лучше два, с приличной закусью, сослуживцам преподнеси. Все это, разумеется, лучше приобрести в городе. Потому как деревенским самогоном или, как его еще тут называют — горилкой, хорошо только тараканов травить. Поэтому Будищев, отпросившись у ротного и прихватив с собой Шматова, отправился в Бердичев. Гулять, будучи солдатом, по городу, занятому воинской частью, то еще удовольствие. Во-первых, по тротуару ходить нельзя, только по дороге. Для других солдат, может, и привычно, что тротуар для господ, а Дмитрия это поначалу просто дико бесило. Во-вторых, кругом множество офицеров, и зазеваться с отданием чести никак нельзя. Тем паче что это офицеры твоего полка и с наказанием в случае оплошки проволочки не будет. Ну и в-третьих, во всяком гарнизонном городе солдат — существо низшего сорта. К ним привыкли, на них уже почти не обращают внимания, но всякому известно, что солдат, может, и более ценен, чем нищий на паперти, но куда меньше, чем проститутка. Первым делом друзья зашли в лавку Самюэля Шлагбаума, торгующего разной мелочевкой. Будищеву нужна была бритва, потому что отпускать бороду ему решительно не хотелось, а просить лишний раз Штерна тоже неудобно. Услышав, что им нужно, лавочник выложил перед солдатами несколько опасных бритв с заржавлеными лезвиями, а одну даже с треснувшей ручкой. — Вот видишь, Федя, — печально вздохнул Дмитрий, оглядев предложенный ему товар, — в какие ужасные времена мы живем! До чего нас довел кризис, даже у евреев нет денег, иначе разве бы это почтенный господин стал предлагать нам такую дрянь? — Ну не скажите, господин солдат, — несколько смутился Самюэль, — эти, конечно, не столь хороши, но и не такая уж дрянь. Не то чтобы еврейскому лавочнику стало стыдно, но бритвы действительно были нехороши, а «почтенным господином» его называли далеко не каждый день. Да что там, даже не каждый месяц! — Вот есть недурной несессер, — выложил он перед Будищевым футляр из потертой кожи, в котором лежали бритва и помазок с чашкой. — Правда, он не дешев…