Это прозвучало как предупреждение. – Верно! – согласился Одиннадцать Лавр. – Основания были самые веские – я прекрасно осведомлен о вашей работе в системе Накхар. Как они вас там называли: «мясником накхарского разума»? Интересно узнать, что даже для человека, награжденного столь элегантным прозвищем, есть этически неприемлемые вещи… Восемь Антидот не сомневался, что такие разговоры не предназначались для его ушей. Он также не сомневался, что Одиннадцать Лавр сказал так при нем с целью внушить мысль, что в министерстве войны можно доверять только ему, третьему заместителю министра Одиннадцать Лавру. Что Три Азимут в должности губернатора Накхара совершила нечто настолько неприемлемое, что на нее можно оказывать давление – шантажировать? – одним только небрежным напоминанием об этом. Что Восемь Антидот должен вернуться к Одиннадцать Лавру и других учителей у него быть не должно – видимо, как у капитана Флота Шестнадцать Мунрайз, которая была ученицей Одиннадцать Лавра. «Деструктивные личности, – снова подумал он. – Что происходит с ними потом, когда Три Азимут узнает, кто они такие?» Ничего хорошего. Ничего такого, что он бы хотел изучить слишком внимательно. В то же время он хотел – с дурацким проникновенным мгновенным желанием – защитить ее. Может быть, ее методы, какими бы мясницкими они ни были, все-таки работали? Хотел ли он, чтобы эти методы работали, если это означало, что она снова сделает то же самое с целой планетой? Три Азимут вздохнула, испустив слабый и раздраженный звук. – Вопрос, заместитель министра, вот в чем: являются ли эти враги людьми, к которым применимо нравственно неприемлемое? – У нас есть только агент министерства информации, чтобы выяснить это, – сказал Одиннадцать Лавр с изящным отвращением. – Агент информации и дипломат из варваров. Поверьте, мне это тоже не нравится. Теперь Восемь Антидоту было что сказать. Он не мог оставаться спокойным, когда разговор шел об уничтожении упреждающим ударом целой планеты. Он не знал, что хочет сказать, знал только, что хочет, чтобы эти двое знали: он здесь и слушает. – Почему мы не… я имею в виду, почему переговоры ведет не Флот? – спросил он. Он знал, что запнулся на «мы». Знал, что слишком долго проторчал в этом кабинете. Это было ужасно – знать все и при этом понимать, что его запинка была полезна, она ставила его в один ряд с ними двумя. Ему сейчас предстояло что-то узнать. Он не подумал, что ошибки могут быть всего лишь ошибками. С тех пор как он стал шпионом, хорошие поступки вызывали у него плохое чувство в той же мере, что и ошибки. – Малыш дело говорит, – сказала Три Азимут. – Мы могли бы невзначай подключить к этим переговорам одного из ваших людей – если используем осколочный трюк, заместитель министра. Восемь Антидот смущенно подумал: «Осколочный трюк?» Одиннадцать Лавр отрицательно покачал головой. Трудные переговоры, все морщины на его лице, которые Восемь Антидот считал дружескими, превратились в дикие, хмурые. – Я не думаю, что этот разговор происходит перед надлежащей аудиторией, – сказал он. А это означало, что Восемь Антидот услышал нечто такое, чего он ни в коем случае не должен был слышать, даже слова «мясник накхарского разума» были не столь запретными. Нечто худшее, нечто более странное. «Осколочный трюк». Что-то еще более быстрое, чем самые быстрые курьеры? Он ждал, что Три Азимут осадит Одиннадцать Лавра. Она же была над ним, превосходила его в звании, сколько бы и чем он ее ни шантажировал, и ее, казалось, идея заинтересовала… Но она только пожала одним плечом, кивнула, и никто больше не говорил об «Осколках» и о возвращении к переговорам. Разговоры в кабинете вернулись к бесконечным темам логистики, вооружению, линиям снабжения, к тому, как перемещать оружие через гиперврата, не нарушая слишком большого числа договоров. Словно министр войны ничуть не рассердила Одиннадцать Лавра, хотя все было наоборот. Словно именно Одиннадцать Лавр мог опознавать деструктивных личностей и решил, что сама министр, а может, и Восемь Антидот с ней вместе принадлежат к их числу. Тем вечером Восемь Антидот прокрался в свою комнату во Дворце-Земля и сразу же лег спать, хотя до полуночи еще оставалось время. Он бы предпочел этого не делать. Меньше спишь – меньше времени на просмотр снов. * * * Когда Девять Гибискус подошла к медицинской части, все протокольные подпрограммы искусственного интеллекта «Грузика для колеса» громко сообщали в облачную привязку: СТОЙ – НЕТ ВХОДА – ТРЕВОГА – БИОЛОГИЧЕСКАЯ ОПАСНОСТЬ. Это шло в бесконечных нерифмующихся повторах и выглядело гораздо тревожнее, чем обычные предупреждения об опасности. Обычные имели какую-то ритмику, эти же будто ставили целью потрясти, взбаламутить, запугать, а также отвадить, вывести из нормального состояния. Тем не менее она приблизилась к оснащенным вакуумным уплотнением дверям медицинской части. Шестнадцать Мунрайз шла следом за ней, ненасытная, как падальщик, а Девять Гибискус чувствовала себя переполненной грузом знания, что у врагов-инородцев есть дом, до которого она может дотянуться и атаковать. Остаточное изображение, слишком быстро исчезающее, чтобы сделать нечто большее, чем ускорить частоту сердцебиения на несколько ударов: гибель «Осколка» в огне. Жуткое облегчение, которое, как ей казалось, она получила от пилота, вероятно, было ее собственной проекцией – эмоции через «Осколки» не приходят или, по крайней мере, такого не случалось прежде. Она посмотрела в окно тяжелого стекла в середине дверей медицинской части. Это была единственная возможность увидеть, что происходит с Пчелиным Роем. Он отгородился от всех, закрыл все, словно в медицинской части случилась эпидемия геморрагической лихорадки. Она исходила из предположения, что грибное цветение, которое убило по меньшей мере одного из ее солдат, является приблизительным эквивалентом геморрагической лихорадки. Если она и распространялась аналогичным образом, Двадцать Цикада уже покойник, даже если еще не до конца умер. Она, не заботясь о том, что ее слышит Шестнадцать Мунрайз, голосом вызвала мессенджер и послала быстрый вопрос: «Мы здесь. Что происходит внутри?» Двадцать Цикада ответил по интеркому медчасти: – Видишь ли, в настоящий момент я чувствую себя прекрасно, и здесь нет никого, кроме мертвого инородца и одного мертвого медицинского кадета – Шесть Ливень, кажется. У него грибковый рост из раны на руке. Вероятно, пока Двадцать Цикада умирал не слишком тяжело, раз сумел включить двустороннюю связь, которая предназначалась для чрезвычайных ситуаций вроде этой: инфекционное заболевание за этими дверями и здоровый корабль снаружи. – Ты включил очистители, и ни капли воздуха оттуда не попадает на корабль, так? – Яотлек, Мальва, моя дорогая, ты же знаешь меня. Конечно, очистители стоят на дегазировочном цикле. В течение приблизительно трех следующих дней мы будем забирать кислород с гидропонных палуб. «Моя дорогая» было хуже, чем «Мальва», оно показывало, как невысоко оценивает Двадцать Цикада свои шансы на выживание. Черт побери, она не хочет его терять! И уж точно не хочет терять его на глазах Шестнадцать Мунрайз, которая будет видеть ее скорбь. – Я никогда не сомневалась в тебе, – сказала она ему, жалея, что не может его видеть. – Расскажи мне про кадета. – По всей видимости, он успел обнаружить грибок, прежде чем тот его убил, и у него было время отправить всем медикам послание с голограммами микроскопического анализа. Так я узнал, что должен срочно идти сюда – я у него в списке рассылки. Судя по всему, то, что его убило, действует медленно – насколько я могу судить. Поверь, я не собираюсь делать то, что сделал этот бедняга – совать руку в рот инородца. Исходное место произрастания грибка у него в мозгу. Я говорю про мозг инородца, а не Шесть Ливня. – …Что-то типа грибкового образования, проникшего через этмоидальную кость в оральную полость? – спросила Шестнадцать Мунрайз. – Абсолютно точно, капитан Флота, – подтвердил Двадцать Цикада в интерком слегка похоронным голосом. – Вы, случайно, не биолог по образованию? – Никогда не имела удовольствия служить в медицинской части, – ответила Шестнадцать Мунрайз, что вовсе не означало «нет». На Девять Гибискус нахлынула бесконечная ненависть к ней за то, что она пытается быть не менее полезной, чем яотлек. – Но если грибок обитает в его мозге, то это объясняет, как он мог превратиться в споры. Под давлением сначала через этмоидальную кость, потом через мягкое нёбо. Насколько я помню, у инородца есть мягкое нёбо. – Как умер кадет? – прервала ее Девять Гибискус. – Он порезался, – сказал Двадцать Цикада. – Грибок попал в ранку. Но думаю, что его убил анафилактический шок, а не сам грибок. Он распространился не очень широко, и у кадета синюшность. Еще один вопрос. Вопрос, который ей вовсе не хотелось задавать. – А ты? – Никаких порезов, никакого анафилактического шока, – быстро и кратко ответил Двадцать Цикада. – Через несколько секунд у меня будут уточненные сведения о том, насыщают ли эти споры воздух или нет. Корабль готовит мне диагностику воздушной среды, сведения приблизительные, но кое-что они скажут – и грибок, кажется, не очень счастлив. – Счастлив, – категорично возразила Шестнадцать Мунрайз – Его лишили хозяина, – сказал Двадцать Цикада, – и ему не очень нравится обитать в Шесть Ливне – или в его кровяном потоке. Он чахнет у меня на глазах. – Может быть, ему больше понравится его мозг. Девять Гибискус повернулась к Шестнадцать Мунрайз, шагнула в ее персональное пространство. Она использовала всю свою массу и размер, чтобы возвышаться, чтобы подчеркнуть свою власть. – Мы не собираемся вскрывать черепную коробку одного из наших мертвецов ради экспериментов, – сказала она. – Вне зависимости от того, есть там чужеродные грибки или нет. – Я ничего подобного не предлагала, яотлек, – сказала Шестнадцать Мунрайз и сумела сказать это оскорбленным голосом. – Что же вы тогда предлагали? – Я говорю, что грибок любит невральные ткани, там он чувствует себя стабильно. Наши враги могли послать этого в качестве ловушки – бомбы, жертвы. Я предлагаю проверить вашего шпиона и ее зверушку на анафилаксию или грибковые инфильтраты в мозгу. Вашего адъютанта тоже следует проверить. Яотлек, я не пытаюсь оспаривать вашу власть на вашем корабле, я просто боюсь того, что это все может означать. Отнеситесь к этому серьезно ради империи, если ради себя не хотите. Она могла говорить очень искренне. Холодно, искренне и, скорее всего, настолько справедливо, что ее следовало изгнать – либо с «Грузика для колеса», либо из разговора. – Мой адъютант, как вы это уже заметили, находится в зоне загрязнения, – сказала Девять Гибискус. – Я не могу отнестись к этому серьезнее, чем уже отношусь. Шестнадцать Мунрайз кивнула и продолжила: – А агент министерства информации? А группа сопровождения, которую вы послали с ней? Они уже вполне могли умереть или, возможно, сейчас распространяют грибок за пределами зоны загрязнения. Девять Гибискус подумала, что Шестнадцать Мунрайз из тех капитанов Флота, чье командование всегда сопряжено с нагнетанием угрозы. «Параболическая компрессия», вероятно, утонченно настроенный корабль – натянут, как лук. В интеркоме раздался голос Двадцать Цикады: – Сомневаюсь, капитан Флота. Я получил результат атмосферного анализа корабля, в воздухе не обнаружено выявляемого уровня заражения. Какими бы ни были свойства грибка, распространение воздушным путем – его слабое место. Можете не сомневаться. Девять Гибискус не могла бы говорить так спокойно и утешительно. Особенно если бы находилась по ту сторону двери медчасти. – Пчелиный Рой, – сказала она, – подтверди, что ты считаешь свою смерть от грибкового заражения маловероятной. Его смех прозвучал неожиданно, странно. – Маловероятной, да. Но я не выйду отсюда раньше чем через шесть часов, когда я буду полностью уверен. Кроме того, капитан Флота права, моя дорогая, – асекрета должна быть осведомлена о возможности такого поворота событий. – Если только она уже не в курсе, – мрачно сказала Шестнадцать Мунрайз. Девять Гибискус довольно четко могла представить себе тела асекреты Три Саргасс и ее посла-ксенолингвиста из варваров, покрытые плесенью и уже много часов мертвые в той каюте, которую она им предоставила… Хуже того, могла представить тела своих солдат, находящиеся в разных местах «Грузика для колеса», и каждый из них – очаг загрязнения, если распространение уже идет. Но инородная дрянь не распространилась на Двадцать Цикаду… пока… – Пора проверить, – сказала она. – Я распоряжусь, чтобы их доставили на медицинскую палубу, и мы все выясним. Все остальное пока можно отложить на потом. * * * Махит проснулась от тепла – тепла в жилах, тепла общности, глубокого первобытного чувства нахождения рядом с другим живым существом в ограниченном пространстве. Не было ни секунды замешательства, никакого ощущения типа «давайте я почувствую это еще некоторое время, а потом уже подумаю, как здесь оказалась»: с первого мгновения, когда сознание вернулось к ней, Махит точно знала, где находится. Она лежала, тесно прижавшись к Три Саргасс на нижней койке их каюты тейкскалаанского флагманского корабля «Грузик для колеса». Ее коленные чашечки были прижаты к подколенным ямкам Три Саргасс, лицо закопалось в распущенный темный клубок волос Три Саргасс, ее голый пах – ложе для оголенного крестца Три Саргасс. Ее рука обнимает грудную клетку Три Саргасс, прижимая ее тело ближе. Сладкая боль между ее бедер.