Пожалуйста, подтвердите, что груз рыбного печенья фактически был грузом рыбного печенья и не содержал никаких других неразрешенных импортных продуктов, кроме данного тейкскалаанского. Отзовите торговую лицензию у этого капитана на основании опасности ввоза зараженных продуктов; это вполне отвечает ситуации. Записка от Советника «Наследия», Акнел Амнардбат, оставлено на столе ее секретаря с прочей входящей почтой Женщина таких пропорций, как Девять Гибискус, и с легко узнаваемыми знаками различия все же могла удивить кого-нибудь на борту «Грузика для колеса» своим неожиданным появлением в месте, где ее никто не ожидал увидеть, – могла, хотя вероятность этого и была чрезвычайно мала. Причина этого заключалась в предназначенной для «Осколков» программе, которую она еще давно отказалась стирать из своей облачной привязки: с помощью этой программы она, проявляя некоторую осторожность, могла проникнуть в коллективное видение всех пилотов «Осколков» на флагмане и тригонометрически определить местонахождение нужного ей человека с помощью трех сотен пар глаз. При условии, что столько пилотов в этот момент задействовали свои облачные привязки и что ей удастся манипулировать множественностью углов зрения достаточно долгое время, чтобы получить результат. Все равно что стоять на мостике и перебирать картинки всех камер наблюдения, только быстрее. Мобильнее. Пилоты «Осколков», конечно, знали об этом. Она бы никогда не решилась заимствовать их глаза, если бы не получила разрешения. Плюс ко всему у тех, кто не хотел, чтобы она случайно увидела что-то личное, не предназначенное для посторонних глаз, была возможность временного отключения от сети. На пользу шло и то, что у Девять Гибискус не было допуска к их коллективной проприоцепции – ее облачная привязка не могла освоить новую технологию без соответствующего апгрейда, к тому же ей, вероятно, пришлось бы втиснуться в «Осколок», чтобы хоть немного приблизиться к необходимой процессинговой мощности. Она подозревала, что именно отсутствие телесного доступа помогло ей получать положительные ответы, когда она просила пилотов разрешить ей смотреть их глазами. Большинство из них не возражали, когда у нее возникала такая необходимость. Это была одна из областей их доверия к ней; и если она достаточно глубоко задумывалась об этом, то ощущала это доверие ярким, расцветающим взрывом шрапнели в ее груди. Сейчас она использовала их, чтобы находиться там, куда отправлялась капитан Флота Шестнадцать Мунрайз, еще до ее появления в этом месте. Девять Гибискус то включала, то отключала осколочное видение на пересечениях коридоров, пыталась прогнать головокружение или оставаться в любом из них, пока ее визуальное восприятие находилось в другом месте. Яотлек хотела напугать ее, а потом очень мягко вышвырнуть со своего флагмана назад, на «Параболическую компрессию», где той и следовало находиться и где ее шпионские манеры Третьей Ладони будут в некотором роде ограничены. Пусть она находится подальше от планов Девять Гибискус разобраться с родной планетой инородцев, только что обнаруженной кораблем «Роза гравитации». Сильнее желания держать под замком свои секреты, когда это требуется, было предвкушение выражения на лице Шестнадцать Мунрайз – выражения скрываемого негодования при получении этого известия. Это предвкушение было столь настоятельным, что яотлек, спеша по коридорам и лифтовым шахтам корабля с командной палубы на гидропонную, а оттуда в столовую экипажа, в улыбке обнажала зубы и знала об этом… Вращающийся вектор звезд, панический вкус желчи и металлический – адреналина в глубине горла. Поле ее зрения, занятое огромной дугой кольчатого корабля инородцев, гладкий металл и рябь искажения слишком близко, слишком – а потом снова звезды. Этот «Осколок» сумел достаточно резко дать задний ход, отчего они асимптотически ушли вверх от кольца, вверх и в сторону… Где бы они ни находились, она не собиралась покидать поле видения нескольких свободных от боевого дежурства пилотов, находящихся в безопасности «Грузика для колеса». Девять Гибискус чувствовала стук сердца в своих запястьях, в горле, мембране диафрагмы, стук ее сердца или сердца пилота в «Осколке» – и это без всякого апдейта программы проприоцепции, при одном только визуальном восприятии. Неудивительно, что некоторые пилоты «Осколков» называли это новое программирование «Осколочный трюк». Мерцающее видение: пилоты «Осколков» на ее корабле, в столовой, на палубе гидропоники, в гимнастическом зале, передающееся всем ощущение больших нагрузок – наверняка явление психосоматического порядка – при виде пилота, который жимом от груди поднимает тяжеленные грузы. Ее сердце продолжает бешено колотиться. Колесо звезд вращается слишком быстро. Неужели они все чувствуют это? Постоянно? Колесо звезд – и огонь, волна жара, сладковатого панического пота. Двигатель вышел из строя – черт! Поле видения перекрыто полностью красным, красно-белым и… Исчезло. Чернота. Девять Гибискус проглотила слюну. Она держалась за стену где-то в проходе между Шестой и Пятой палубами и теперь полностью принадлежала себе. Этот пилот ушел… Ушел от вражеского корабля, избежал столкновения и был сбит выстрелом сзади, когда двигался по дуге отхода. Небольшая огненная вспышка – и для него все кончилось. Неужели все пилоты «Осколков» ощущают каждую смерть, если у них включена облачная привязка? Она осторожно подключилась к программе еще раз. Вернулась к напряжению, какое испытывает штангист. Если он видел эту смерть, то не реагировал каким-либо способом, видимым в его поле зрения. Она переключилась еще раз. В столовой на пятой палубе находился один из осколочных пилотов с включенной программой, он сидел в конце большого общего стола, а в другом конце – капитан Флота Шестнадцать Мунрайз. Ее мундир на спинке стула, и она, в футболке, непринужденно погруженная в веселый разговор с солдатами Девять Гибискус. Укол ярости, какой испытала Девять Гибискус, был подобен ослепляющему удару в солнечное сплетение. Это было хуже, чем сцена смерти пилота, и выбивало из колеи тем сильнее, что шло следом. Она даже не знала, какой пилот погиб только что и сколько других погибнет сегодня. А тут еще и это – назойливая дрянь, сеятельница смуты, женщина, которая бросила свой легион, своих подчиненных, потому что ей очень хочется распропагандировать людей Девять Гибискус, ее Флот, сам этот корабль, уподобить их солдатам ее собственного Двадцать четвертого легиона, где она главенствует по праву. Теперь она сидит здесь и обедает вместе с солдатами Десятого легиона. Вспышка ярости делала Девять Гибискус глупой и неосторожной – и пусть, решила она. Пусть эта волна омоет ее изнутри. Она представила, будто сердце корабельного двигателя переместилось в ее грудь, эта воодушевляющая сила, тайная, опасная и защищенная, подконтрольная. Она все еще хотела убрать Шестнадцать Мунрайз с этого долбаного флагмана – и, по крайней мере, на это она вполне могла влиять в определенной степени. Девять Гибискус вошла в столовую на Пятой палубе и, несмотря ни на что, испытала дикую радость, когда ее люди встали, заметив появление своего яотлека. Она улыбнулась им, широко раскрыв глаза и с показным удивлением: «Все это для меня? Садитесь и продолжайте есть». Махнула рукой: садитесь-садитесь, они подчинились. Гул разговора вернулся к прежнему негромкому уровню. Ее солдаты оставались ее солдатами. Пока. Шестнадцать Мунрайз с умом выбрала, где сесть: свободных мест рядом с ней не просматривалось. Девять Гибискус же заняла место в центре длинного стола, нашла глаза своего осколочного пилота, и в течение мгновения, показавшегося долгим, они разделяли и удваивали видимое. Затем он выключил осколочную программу, что было кстати теперь, когда они находились в одном помещении. Двойное видение исчезло, но осталось эхо, ощущение, что она чуть ли только что не дышала с ним одной грудью, а теперь перестала. Мягкая версия того чувства, что она испытала, видя гибель в огне его собрата. Она сделала едва заметный кивок в его сторону. Ей хотелось бы спросить у него о программировании и побочных эффектах. А потом она не произнесла ни одного чертова слова, позволив Шестнадцать Мунрайз и дальше вести свои речи, словно в ее деяниях не было ничего предосудительного. Девять Гибискус положила себе порцию рисовой лапши с соевыми бобами, приправленными маслом чили из общей чаши в середине стола. Солдатская пища. Достаточно тепло, чтобы держать вакуум подальше от твоих костей или хотя бы создать такое ощущение. Она пожевала, проглотила несколько ложек, чувствуя, как пульсирующая вокруг нее за столом энергия переориентируется с учетом ее присутствия. Она облизнула губы, снимая с них остатки жгучего масла. – Капитан Флота, – жизнерадостно сказала она, – ваш экипаж, вероятно, весьма вам признателен за то, что вы едите с ними в столовой. Вы то же самое делаете и на «Параболической компрессии», да? Или только здесь, будучи нашим гостем? Глаза Шестнадцать Мунрайз с тенями цвета электрум моргнули за облачной привязкой, медленное, чуть похожее на черепашье движение век – открылись-закрылись. – Когда мой экипаж приглашает меня, – сказала она. Злобный, осторожный ответ: ее приглашают как здесь, так и на ее корабле, тогда как Девять Гибискус явилась, пританцовывая, по собственной инициативе, нарушила приватность своих людей в столовой начальствующим взором. – Значит, это удовольствие для вас, – ответила Девять Гибискус. «Видать, ты редко получаешь приглашения, раз тебе требуется особое». – Для меня большая честь пользоваться гостеприимством Десятого легиона, яотлек. – Мы гостеприимны по любым меркам, – сказала Девять Гибискус, и солдат слева от нее рассмеялась – «хорошо», – а потом резко оборвала смех – «не столь хорошо». Девять Гибискус очень хотелось знать, какого рода разговоры вела здесь Шестнадцать Мунрайз, отчего это вдруг ее люди стали бояться свободного самовыражения. – Именно такими вы и оказались. Хотя это едва ли соответствует вашей репутации. Девять Гибискус вскинула бровь. Тысяча чертовых черных дыр, она хотела убрать эту женщину со своего корабля как можно скорее! – И какая же репутация у Десятого в Двадцать четвертом? – спросила она со спокойствием расплавленного песка, со спокойствием активной зоны реактора в состоянии заморозки. Шестнадцать Мунрайз пожала одним плечом. Ее рот злобно и безукоризненно искривился в выражении напускной невинности. – Изолированный, – сказала она. – Преданный. Если бы Девять Гибискус спросила «преданный кому?», то ответ был бы «вам, яотлек». Теперь она четко осознавала уровень неприязни к ней со стороны Шестнадцать Мунрайз – или по меньшей мере со стороны ее хозяев, Третьей Ладони. Тут даже спрашивать нечего. Дело вовсе не в том, что она колебалась, все ближе подходя к полному апокалиптическому вовлечению в войну с инородцами. Это всего лишь подачка амбициям капитанов Флота, командовавших Шестым и Четырнадцатым. Шестнадцать Мунрайз не пришлось долго уговаривать их подписать ее письмо с намеками на бунт и выражением озабоченности. Дело даже было не в том, что Девять Гибискус привлекла министерство информации для работы, которую вовсе не должен был бы делать Флот, хотя она и подозревала, что это решение не помогло. Дело было в том, что Шестнадцать Мунрайз – или Третья Ладонь, или все министерство войны – считала ее опасной для империи. Мысль воистину тревожная, которую она не могла обдумывать без ощущения, что внезапно сильно заболела. Шестнадцать Мунрайз считала, что ее подчиненные со всем их доверием к ней, убежденной преданностью, готовностью умереть за нее – готовы умереть за нее, а не за Тейкскалаан. Или готовы считать ее Тейкскалааном. Похоже, именно нечто в таком роде случилось с Один Молнией, и как он этим воспользовался? Бездарная попытка узурпации власти, хаотический транзит. Она бы ни за что!.. Но если министр Девять Тяга участвовала в узурпации, то, вероятно, у Третьей Ладони были основания считать, что Девять Гибискус, протеже министра, может попытаться предпринять что-нибудь подобное. Она сказала: – Вряд ли «изолированный», капитан Флота. Мы же сейчас едим с вами, правда? И уже не первый день… Вы ведь уже давно с нами? Сколько времени прошло? – Мой адъютант Двенадцать Термояд – командир, которому я могу доверить командование «Параболической компрессией» на любой срок моего отсутствия по другим делам, – ответила Шестнадцать Мунрайз. Голос ее прозвучал немного раздраженно, нервно. Хорошо. – Естественно, – сказала Девять Гибискус, заправляя в рот еще порцию лапши. Ее язык онемел в огне приправы. – Скажите мне, пожалуйста, если я смею интересоваться, – наивысшая форма изъявления вежливости, настолько вежливая, что кажется оскорбительной, – что вам нужно в столовой Пятой палубы? Ума не приложу. Неужели на «Параболической компрессии» нехватка рисовой лапши? Теперь ее солдаты рассмеялись куда как раскованнее. Она испытывала к ним первобытно-родительское чувство. «Что с того, что мы сами по себе? Мы – тот грузик, который вращает колесо». – Мне нравится ваша приправа к маслу, – сказала Шестнадцать Мунрайз абсолютно кротким голосом. – Возможно, я попрошу у вас одолжить мне шеф-повара этой палубы на денек-другой. Она застряла в них, как заноза. Не хотела уходить, была готова позволить Девять Гибискус понять, что думает, потому что неколебима в своей уверенности: знание Девять Гибискус ничего не может изменить… Долбаные третьеладонники! «Интересно, не предполагается ли моя смерть здесь? – подумала она. – Не должна ли и Шестнадцать Мунрайз умереть – прямо в пастях наших врагов? Косвенный ущерб ее хозяева вполне могут понести… если это означает и уничтожение меня. А кто тогда выиграет войну, если все капитаны Флота умрут, как умирают мои “осколки”?..» – Когда мы сможем поделиться столь необходимой на корабле личностью, как повар Пятой палубы, – начала было она, но тут ее облачная привязка засветилась красным и белым: пришло срочное послание. На «Грузике для колеса» был только один человек достаточно высокого положения, чтобы перебить ее установки, залить письмо в ее глаза без запроса предварительного разрешения. «Мальва, в медицинской части объявлен протокол заражения, – гласило послание Двадцать Цикады. – Я внутри этой зоны. Тело нашего врага распространяет грибковое цветение. Один медик умер. Гриб сожрал его. Подтверди получение». Она вскочила со своего места, подняла руку, пресекая любые вопросы со стола. Глаза ее заморгали со всей доступной ей скоростью, вызывая систему обмена посланиями, в которую она отправила беззвучный текст: «Пчелиный Рой, почему ты внутри зоны?!» Долгие десять секунд. «Ничего лучше в голову не пришло. Приходи – посмотришь. Я пока вроде не умираю». «У меня тут Шестнадцать Мунрайз», – написала она. Ждала. Ждала. Ждала в неопределенности паники, страх так глубоко пробрался в ее грудь, что заполнил ее целиком, она теперь словно существовала рядом и параллельно с ним. Наконец: «Звезды небесные, Мальва, приводи ее. Почему нет?» * * * Восемь Антидоту снились деструктивные личности, и когда он проснулся, персонажи сна все еще висели вокруг него в воздухе вязкими миазмами, подобно утру, окутанному туманом, разогнать который не в силах даже солнечные лучи. Он был бесконечно расстроен, абсолютно уверен, что сделал что-то нехорошее, и в такой же степени не испытывал ни малейших сомнений в том, что ничего плохого не делал, во всяком случае в мире бодрствования. Все плохое ему только приснилось, а теперь сон проходил. Сходил на нет, хотя еще и не исчез полностью, только разлетелся на куски. Он провел два полных дня в министерстве войны, во Дворец-Земля возвращался, только чтобы поспать, тенью ходил за министром Три Азимут. Может быть, этого было достаточно, чтобы у кого угодно начались ночные кошмары. Он последовал за ней из спортивного зала в тир, позволил ей корректировать его стрельбу, как она корректировала положение его рук на мягких матах спортзала, потом последовал за ней до ее кабинета и просто, легко, чудесным образом там и остался. Он бы ушел, если бы она сказала ему уйти. Но она ничего подобного так и не сказала. Она позволила ему присутствовать при ее разговоре с другими Ладонями: Шестой, техника и кораблестроительство, и Второй, логистика. А также при разговоре с Одиннадцать Лавром, который поглядывал на Восемь Антидота то ли с удовольствием, то ли с неудовольствием. Восемь Антидот сидел в кресле у окна, положив подбородок на сплетенные пальцы и уперев локти в колени; он наблюдал за всем, за чем можно было наблюдать. Он опробовал застывшее, нечитаемое выражение лица на министре Три Азимут, предварив его паузой – но министр ее не заполнила, а потом вовсе игнорировала Восемь Антидота, словно он был декоративной подушкой на кресле у окна, улучшал декор. Он старался прогонять чувство обиды. Позднее в этот день, уже ближе к вечеру, Восемь Антидот принес министру кофе. Она рассмеялась над ним, взъерошила его волосы и сказала, что не пьет кофе, а он не офисная прислуга. Он выпил кофе сам и остальную часть вечера пребывал во взвинченном, нервозном состоянии, а потом его охватила страшная паника, страшное возбуждение. Это случилось, когда Три Азимут стала получать сообщения, что агент министерства информации и Махит Дзмаре – деструктивное существо – спустились на мертвую планету Пелоа-2 и установили первичный контакт с врагом-инородцем. Ни одно из этих сообщений не имело кода Гиацинт, а потому все они считались открытыми и подлежали передаче по иерархической цепочке. Они поступали на корабли Флота по почтовой системе гиперврат, через обычных курьеров с шестичасовой задержкой между отправкой и получением. Ничуть не похоже на то, что сделала капитан Флота Шестнадцать Мунрайз, когда впервые предупредила министра о существовании агента министерства информации. Ничего тайного. Странности начались позднее. Странно было находиться здесь, странно слушать приходящие сообщения. Неожиданно все ее встречи стали ограничиваться кругом представителей министерства науки, специализирующихся на ксенобиологии, и военных, которые очень спокойно рассуждали о приемлемых уровнях потерь в чрезвычайных ситуациях. Эти встречи затянулись до ночи, они продолжались без перерывов на еду, питье или отдых. Почему она не выпроводила его из кабинета, что хотела ему показать, и вообще, почему он не уходил по собственной воле? Ближе к полуночи пришел эксперт по эбректи. Между ним и женщиной, выступавшей за боевые действия при условии приемлемого уровня потерь, состоялся вежливый обмен мнениями по принципу, кто кого перекричит о том, сколько можно позволять длиться первичному контакту, прежде чем придется принимать меры по недопущению убийства кого-либо из участников. Три Азимут сидела, слушала, делала записи. Восемь Антидот разглядывал выжженное отверстие в том месте, где прежде находилось ее ухо, и не мог понять, как она получила такое жуткое ранение. Еще он думал о том, кто из этих людей деструктивен и как ему опознавать таковых. Когда он отправился домой, наступила уже самая темная, самая холодная часть ночи, он шел по саду во Дворец-Земля, дрожа от холода в своей тоненькой курточке. Придя домой, он упал на кровать и заснул. Он не запомнил свои сны, но, проснувшись, знал, что видел их. На следующее утро после восхода он снова шел по сверкающей каплями росы тропинке назад, в министерство войны. Назад, в кабинет министра Три Азимут. Он снова свернулся в кресле у окна, какой-то флотский кадет принес ему грейпфрут и сок личи на завтрак, а он слушал. Слушал, как министр Три Азимут получила сообщение с быстрым курьером от самого яотлека Девять Гибискус, он наблюдал, а кроме него присутствовали только Одиннадцать Лавр и двое близких сотрудников министра. Он не должен был здесь находиться – он просто никуда не уходил. Восемь Антидот никогда прежде не слышал голос Девять Гибискус, только видел ее изображение в виде голограммы. Ему показалось странным, что она говорит человеческим языком, что она не угроза и не пазл, подлежащий разгадке, а всего лишь женщина с легкой уверенной ритмикой речи и волнением, скрытым за сдержанностью, с которой она докладывала, что ее разведчики обнаружили планету инородцев. Вероятно, одну из многих, но… это был дом. Дом врага, который уничтожал их легионы. Он слушал, а Три Азимут и Одиннадцать Лавр спокойно обсуждали исторический прецедент нанесения массивных ударов по планетам. Он знал такие примеры. Это происходило восемь сотен лет назад, а то и больше. Во времена, когда Тейкскалаан был коварным и бескомпромиссным при подавлении бунтов. Одиннадцать Лавр беззаботно сказал: – Министр, есть очень веские основания для того, чтобы Флот перешел к тактике переговоры-подчинение. Полагаю, вы о них хорошо наслышаны с учетом Накхара… – Нанесение массивных планетарных ударов по людям – это бездарная трата ресурсов и доброй воли, – ответила Три Азимут. – Это создает непреходящую враждебность между недавно интегрированными системами и Тейкскалааном. Как вы сами сказали, заместитель министра, Накхар – прекрасный пример успеха тактики переговоров и подчинения. Неужели у вас есть хоть какие-то основания предполагать, что я пойду на резкий пересмотр моей методологии теперь, когда стала министром? У Ее Блестящего Величества были все основания назначить меня на эту должность.