Инородец, которого они называли Вторым, открыл челюсть и воспроизвел тот же звук. Весь мир превратился в резонансную камеру. Махит еле сдерживала рвоту. Но только до ухода инородцев… Они, шагая прочь, не оглянулись на них с Три Саргасс. Они возвращались к себе, и казалось, направление движения их устраивало в той же мере, в какой устраивало движение к месту встречи, когда они появились. Махит подумала об их бедренных суставах – могли ли они двигаться в стороны, могли ли они скользить? Она представила тревожную быстроту такого рода передвижения – и при этой мысли закружилась голова, при мысли о том, как их корабли в мгновение ока то появляются, то исчезают в космической тьме: вот они там сейчас, а вот их нет, вот они скрыты, а вот появились. Наконец они исчезли за гребнем дюны. Вернутся они или нет, добились ли они с Три Саргасс чего-нибудь, кроме овладения несколькими словами этого пиджин-языка без глагольных времен – все это оставалось неясным. Первой вырвало Три Саргасс – Махит даже не успела выключить голограмму и звукозапись. Ее вырвало, и она свалилась на колени, дыша тяжело и сухо. Махит отпустила контроль над собой и, повинуясь одним инстинктам, вдруг обнаружила себя сидящей на корточках рядом с Три Саргасс, в защитной позе, на песке, в обжигающей тишине. Все споры и непоправимые разногласия между ними вдруг стали совершенно несущественными. Рука Махит легла на спину Три Саргасс, замерла и оставалась там, пока не прекратились конвульсивные движения. – А могло ведь быть гораздо хуже, – сказала Три Саргасс, когда смогла говорить. Потом она выпрямилась, вытерла рот тыльной стороной ладони и не сделала ни малейшей попытки стряхнуть руку Махит со своей спины. – Смотри-ка, Махит, никто не умер, даже чуточку. Глава 12 Министр Три Азимут, я воспользовался представившейся мне возможностью детально ознакомиться с тем, как вы добились усмирения системы Накхар, и я начинаю во всех подробностях понимать, почему люди, склонные к ничтожному стихоплетству, называют вас, как это ни печально, «мясником накхарезского разума». Ваши достижения впечатляют как своей эффективностью, так и точностью их жестокости. Я сохранил записи для консультации в будущем, если понадобится. Личное послание от заместителя министра Одиннадцать Лавр министру войны Три Азимут, 35.1.1-19А Когда ты путешествовала с ним, моя дорогая, когда была юна и делала все те великие свершения на земле рядом с ним, как ты дышала от нахождения подле него? Как ты держала себя в руках? Если у тебя найдется несколько слов для очарованного варвара, знаешь, я буду тебе признателен. Выпивка за мной. Записка посла Лсела Искандра Агавна эзуазуакату Девятнадцать Тесло, написанная от руки, сохранена в частном архиве Ее Великолепия императора Девятнадцать Тесло, без даты Ее Великолепие император Девятнадцать Тесло сказала: «Если будет возможность, попытайся узнать, что Три Азимут думает о после Махит Дзмаре». Не что о ней думает капитан Флота Шестнадцать Мунрайз, не что о ней думает сама император, не что думал его умерший предок-император о ней или прежнем после Лсела. Этого человека Восемь Антидот помнил, главным образом, потому, что тот был настолько частым гостем во дворце, что его ежедневное присутствие стало обычным делом. Но Ее Великолепие император сказала выяснить, что именно министр войны думает о лселском после сейчас. А потом она предоставила ему решать, стоят ли мысли министра войны того, чтобы с ними не согласилась император. Ядовитый цветок в чьей-то чужой руке. Эта задача гораздо крупнее и труднее – не по его способностям. Может быть, он не так ее понял. Что случится, если он понял неправильно? Он не знал, а незнание пугало само по себе. Но это была не первая проблема. Первая, самая крупная проблема состояла в том, что он вообще не знал, как сблизиться с министром войны. Он точно не мог узнать, что она думает, читая официальные документы о тейкскалаанско-лселских отношениях, о юридическом статусе тейкскалаанского военного корабля, проходящего через пространство станции. Именно на этом он и споткнулся в первую очередь. Кроме того, попытка прочесть и понять юридические документы, толкующие различия между «грузовой поставкой», «персональной поставкой» и «полным боевым вооружением» применительно к разным кораблям с разными грузами в изрядном количестве более или менее гипотетических ситуаций не принесла ему никакой пользы. Только вызвала головную боль и убеждение, что, когда он станет императором, назначит министром юстиции человека, которому нравится читать такого рода тексты и который будет их читать для него. Восемь Антидот был абсолютно уверен, что отношения между Тейкскалааном и станцией Лсел были тем, что наставники определяли словами «нормализованные, но напряженные». Тейкскалаанские корабли могли транзитом двигаться по пространству станции, к тому же империя в большом количестве покупала металлы, обогащенные на мощностях Лсела. Тем не менее станциосельники, желающие переехать в Тейкскалаан, нуждались в большем количестве иммиграционных бумаг, чем Восемь Антидот прежде мог себе представить, а тейкскалаанцы вообще не могли получить разрешения жить на станции. Никогда. Он посмотрел на звездную карту. Почти все корабли, направляющиеся на фронт, пересекали пространство станции после гиперврат, которые были общими с Тейкскаланом, до гиперврат, которые принадлежали только им. По другую сторону этих гиперврат начиналась война. Ничто из этого не в состоянии ему помочь, если только он не сумеет добиться встречи с Три Азимут. Наедине, и чтобы она доверила ему свое истинное мнение. Ах, как ему хотелось быть старше. Будь он старше, он мог бы, например, поступить во Флот. Или еще что-нибудь. Стать кадетом-помощником министра. Но, наверно, было немало других кадетов во Флоте, более пригодных для этой роли, чем он, и более безопасных с политической точки зрения. Нет, ничего не получилось бы, даже будь ему уже четырнадцать, а не месяц до двенадцати. К тому же это было бы слишком прозрачно: с какой стати Восемь Антидоту вдруг становиться помощником Три Азимут? Только если ему от нее что-то нужно… Нет, должен быть какой-то другой способ. Неофициальный. Способ оказаться в нужном месте – там, где все камеры слежения, алгоритмы Города и Солнечных придут к выводу, что именно так и должно быть, раз он оказался под их оком. Это место должно быть там, где бывает и Три Азимут. Значит, нужно выяснить, в каких местах проводит свое время министр войны, но только так, чтобы ей не стало известно, что он хочет разузнать об этом. Быть шпионом оказалось непросто. Восемь Антидот вздохнул, встал из-за своего стола с множеством, множеством слайдов с инфофильмами, на которых напечатаны законодательные акты. Он сильно устал от неподвижного сидения. День за его окнами уже клонился к вечеру, а он так ничего и не успел – только сделал домашнее задание и пытался разузнать побольше о станции Лсел. Теперь он чувствовал, что если прочтет еще хоть один документ, то его может вырвать. Будь он обычным ребенком, а не тем, кто он есть, он бы, наверное, пошел на улицу поиграть или что-то в таком роде. На самом деле он толком не знал, во что можно играть на улице, если это не амалицли, а для амалицли нужна целая команда. Так что Восемь Антидот, вместо того чтобы отправиться на поиски воображаемой команды амалицли, вытянул руки над головой, насколько хватало их длины, и, наклонившись вперед в пояснице, уперся ладонями в землю, а ноги выпрямил, отведя их в прыжке назад. Он целую минуту выдерживал тело в упоре лежа, пока руки не начали гореть. Физическая зарядка зачитывалась как домашняя работа и к тому же доставляла ему удовольствие. Созревание и сопровождающее его развитие мускулов, на его взгляд, слишком медлили. Он уже собрался было отжаться одной рукой, что ему пока ни разу не удалось сделать, как вдруг в голову пришла мысль. У него будто щелкнуло что-то в голове, информация встала на свое место, словно он решил один из стратегических пазлов Одиннадцать Лавра. Человек, имеющий такую идеальную физическую форму, как Три Азимут, должен заниматься спортом, если хочет оставаться таким, какой есть. В особенности если этот человек занимает должность министра войны. У министерства войны имелся гимнастический зал, в котором оборудования было гораздо больше, чем во Дворце-Земля. Среди прочего там был и тир. А Восемь Антидот давно уже собирался потренироваться в прицеливании, как ему советовал Одиннадцать Лавр, но пока он столько думал о стратегии, было не до тира. Он не сомневался, что встретиться там с министром будет очень легко. Восемь Антидот был так доволен собой, что ничуть не расстроился, когда его попытка отжаться одной рукой грандиозно провалилась и он рухнул лицом в пол. * * * Офицеры тейкскалаанского Флота и уж, конечно, яотлеки никогда прежде не выслушивали отчетов Три Саргасс. Это было абсолютно новым и гораздо менее пугающим, чем заслушивание ее эзузуакатом, которой оставалось всего несколько часов до провозглашения императором. Почти все остальные в сравнении с Девятнадцать Тесло имели довольно бледный вид, даже яотлек. Хотя Девять Гибискус выглядела так, что и кастинговый центр не смог бы выбрать на роль яотлека в голографической драме никого более подходящего. Но инородцы навевали на нее настоящий ужас. Если считать их людьми, то в смысле устрашения они превосходили Девятнадцать Тесло. Она еще долго не забудет эти когти. Когти, зубы и то, как близко к ее коже они находились. Все остальное касательно Пелоа-2 погружалось в дымку теплового изнеможения и умственной усталости. Но как бы то ни было, они все же говорили с инородцами, она и Махит. Им удалось. Даже при том, что они ничего не сделали для приостановки или замедления войны, они сделали то, что сделали, и Три Саргасс собиралась упиваться этим столько, сколько получится. Она чувствовала себя великолепно… и была близка к истерике. А еще испытывала абсолютно радостное ощущение, стоя перед Девять Гибискус вместе с Махит и объясняя, что именно им удалось сделать и как. Несколько больших стаканов воды пошли ей на пользу, и она не забыла пить их маленькими глотками, иначе существовала опасность выблевать всю эту воду на пол. Пришлось напомнить об этом Махит – станция не готовила своих дипломатов к жизни в пустыне. Ничего удивительного в этом не было. Удивительным было то, что рука Махит лежала на ее спине среди солнца и песка, одно только это утешительное ощущение прикосновения и признания, открывающаяся возможность: может быть, все, что было между ними, еще не провалилось к чертям безвозвратно!.. Может быть. Но и это «может быть» воспринималось ею как нечто пьянящее, совершенно удивительное. Как и все остальное в этот момент. Их сняли с шаттла в невероятной, почти загадочной спешке. В громадном ангаре перед ней мелькнуло лицо Двадцать Цикады, и она подумала, что он как минимум будет присутствовать на докладе, чтобы забрать свой гобелен – она очень аккуратно сложила его, а перед этим вытрясла из него песок. Но нет, присутствовали только яотлек и офицер по связи Два Пена. Ни адъютанта, ни недовольного и пренебрежительного сверхштатного капитана Флота Шестнадцать Мунрайз. Когда Три Саргасс немного приглушит обезвоживание и восторги, она рассмотрит политическую ситуацию на «Грузике для колеса» со всем вниманием, которое необходимо. Ни обезвоживание, ни восторженное состояние не способствовали улучшению аналитических способностей. Министерство информации предлагало своим кадетам целый список измененных состояний, которые отрицательно влияют на способность правильно оценивать ситуацию, и Три Саргасс старалась не забывать, чему ее научили. После выпитой воды она обрела способность говорить и даже пропеть одну абсурдно высокую гласную, которой их научили инородцы для демонстрации яотлеку. Впрочем, Махит настолько лучше воспроизводила эти шумы, что Три Саргасс начала составлять план, согласно которому Махит должна будет научить ее более-менее прилично контролировать дыхание и высоту голоса, поделиться с ней умением, которому ее научили еще ребенком, при декламации производить выдох от диафрагмы. Но никакое количество воды не помогало ей и Махит решить очень простую, структурную проблему, вплетенную в их великолепный успех: они знали двадцать слов, но ни одно из этих слов не приблизило их к возможности сказать: «Пожалуйста, передайте нам военных преступников, которые убили наших колонистов, и перестаньте планировать атаки на какие-либо из наших систем, находящихся еще ближе к сердцу империи. А мы за это приложим все силы, чтобы не направлять наше сверхмощное энергетическое оружие на ваши космические корабли». Чтобы добраться до таких высот, потребуются еще новые и новые встречи. Если только добраться до этого уровня вообще возможно. Познания в лингвистике Махит были гораздо более обширными, чем у Три Саргасс. Она знала, что они говорили – скорее даже пели – на некоей болванке языка, даже не столько на болванке, сколько на вибрациях генератора звуков. – …никаких местоимений? – спросила Два Пена, офицер связи, которая тоже явно была лингвистом в большей мере, чем Три Саргасс. Последние пять минут они с Махит разговаривали о грамматике. Три Саргасс не только наслаждалась той легкостью, с которой Махит умела объяснять, не только ее безукоризненным владением техническим тейкскалаанским языком, она еще и получала удовольствие от возможности обменяться с самим яотлеком взглядами, которые говорили «ох уж эти ученые, представляете?» Нужно продолжать нравиться Девять Гибискус – или хотя бы просто ей понравиться. У Три Саргасс не было времени, чтобы оценить, как яотлек выражает радость – по шкале от взаимодействия с министерством информации до присутствия Шестнадцать Мунрайз. А еще важно понять, захочет ли яотлек, чтобы они продолжали переговоры с инородцами, или примет решение вовремя их прекратить. Звезды небесные, как же Три Саргасс были нужны союзники здесь, в самом сердце Флота, любые, каких удастся заполучить! Ей нравилось быть в непривычной, новой среде – а какому агенту, подготовленному министерством информации, не понравилось бы, – но она четко осознавала, что не знакома со здешними правилами, форматом взаимоотношений между кораблями, их командирами и солдатами. Ни один гражданский не был знаком с этим. Но все же это было проще, чем иметь дело с инородцами. – Более серьезная трудность состоит в том, что в языке, который мы пытаемся освоить, отсутствует понятие времени, – сказала Махит. – Нет времен и причинно-следственных связей. Не уверена, что этот язык позволяет задавать вопросы. Я уж не говорю о том, чтобы предлагать выбор из нескольких вариантов или предупреждать о последствиях. Они говорили с нами так, как говорят с младенцами. – Может быть, они и считают нас младенцами, – сказала Девять Гибискус. – Или вас обеих. Возможно, они отправили своих младенцев на переговоры с опасными чужаками. – Почему? Юных представителей вида не так жалко? – спросила Три Саргасс. Идея показалась ей очень интересной, только она не вязалась с тем, как выглядели Первый и Второй. – Если так, то их взрослые должны быть очень крупными. Та парочка, что пришла к нам в пустыне, была такой же, как тот, которого вы вскрывали, яотлек. А то и покрупнее. – Значит, все их солдаты новорожденные, – задумчиво начала Два Пена. – Или они говорят на другом языке, который мы не можем слышать, – закончила за нее Махит. – На непостижимом языке. Три Саргасс не предполагала, что Махит может знать эту цитату из книги «Асимптота / Фрагментация» Одиннадцать Станка. Насколько ей было известно, Махит еще и не читала любимого поэта-дипломата Три Саргасс, прожившего шесть лет среди эбректи и вернувшегося все еще человеком. Его язык стал свободнее и сделался необычным, его поэзия наполнилась образами, которые остались за пределами понимания Три Саргасс. «Движение стрижа непостижимый язык», – написал он в попытке передать непостоянные многообразные механизмы перемещения и бега эбректи, этих хищных племен, физический аспект их социального поведения. Так странно было услышать от Махит те же слова, тогда как та даже не догадывалась об их глубинном смысле. Три Саргасс была почти уверена, что не догадывалась. Эхо тейкскалаанской истории, несущее то, что не может быть понято, слишком чуждое, чтобы оставаться в этом слишком долго. Одиннадцать Станок вернулся домой после длительной ссылки и по возвращении писал на языке, который стоит, чтобы его помнили. – Если их язык непостижим, – сказала Девять Гибискус, невозмутимая в приказах и инструкциях, – тогда обойдите его. Махит открыла рот, вероятно, чтобы объяснить все причины, по которым этот приказ будет практически невыполним, и она была бы права, но говорить это было нельзя. Три Саргасс знала, что этот приказ равносилен разрешению «продолжайте попытки разговорить инородцев», а потому тоже открыла рот и сказала: – Конечно, яотлек. Мы вернемся на Пелоа-2 через девять часов на следующую встречу. С этими словами она поклонилась так низко над кончиками пальцев, что ее заплетенные в косу волосы коснулись пола. – Делайте, что начали, – сказала яотлек и уже мягче продолжила: – Выспитесь сначала, если сможете. Если вы обе упадете от солнечного удара, то Двадцать Цикада напишет самый разгневанный доклад, на какой он способен, а я по долгу чести буду должна прочесть его целиком. Она махнула рукой. Руки яотлека были мясистыми, с широкими ладонями. Три Саргасс едва сдержалась, чтобы не улыбнуться на лселский манер, испугав тем самым офицера-связиста. Им предстояла еще одна дипломатическая встреча, а перед этим немного прийти в себя. Время, когда они обе могут продумать последствия того, что пытаются сделать. Отвечает ли это последствиям, которых ждут от Махит на станции? Но если Три Саргасс поднимает этот вопрос, они наверняка опять поссорятся. Или возобновят прежнюю ссору. Нет, лучше думать о том, как Махит Дзмаре цитирует Одиннадцать Станка, словно его слова принадлежат ее умному рту. Три Саргасс в общем-то понимала, что позволяет себе закрыть глаза на информацию об обязательствах и планах ее партнера, может быть, на жизненно важные сведения, ради своего эмоционального покоя. Она очень остро чувствовала это. Но, возможно, остро чувствовать уже достаточно само по себе: если она чувствует, что пропускает важную информацию, анализ ситуации может заполнить этот пробел. Прежде это всегда удавалось. Нужно только вообразить влияние станции Лсел на Махит неким негативным пространством, все еще обладающим гравитацией. Ее метафоры с каждым часом, проведенным на корабле, становились все более межпланетными. Для ее поэзии это может быть хорошим знаком или совсем наоборот. Клише не помогут, даже если эти клише по существу вполне уместны. * * * Отпустив уполномоченного и ее политически сложную компаньонку, Девять Гибискус смогла обдумать, что же они ей принесли. Недопереговоры и кучу вопросов без ответов, ничего достаточно основательного, на что можно было бы опереться. Яотлек осмотрела мостик «Грузика для колеса», окинула взглядом стоящий за ним Флот. Ей не нравилось сложившееся положение. Шесть легионов. Шесть на одного яотлека, слишком мало, чтобы начинать войну, не имея конкретной цели, кроме нанесения ущерба противнику и защиты гиперврат. Никаких опорных пунктов врага, которые можно было бы сокрушить. Два из этих легионов – Семнадцатый под Сорок Оксидом и Двадцать четвертый под Шестнадцать Мунрайз – уже понесли потери вследствие партизанских действий, потеряли корабли, стоявшие по краям строя и попавшие под удар трехколечных вражеских кораблей. Три из этих легионов – два уже упомянутых и Шестой под командованием Два Канал – оспаривают ее приказы, подстегиваемые политическими соображениями родом из министерства войны. Эти соображения Девять Гибискус из своей позиции не могла четко разобрать. А еще есть агент министерства информации, эффективный, но, возможно, не вполне надежный, и посол-лингвист, определенно варварских кровей и с варварскими соображениями, пусть в настоящий момент они и совпадают с соображениями Флота. Логистические линии протянулись через слишком большое число гиперврат. Целая похороненная планета.