Понимаю, что без света и по отдельности мы просто разбредемся в разные стороны. Поэтому не вырываюсь, но и отделаться от ощущения, что место чужого прикосновения горит огнем, не могу. Мы движемся вдоль русла реки, кажется, проходим облюбованное мною место для купания, и без того расположенное дальше от тропинки, чем то, где предпочитают плавать остальные. Здесь поверхность планеты неровная, небольшой косогор, в темноте приходится ступать с особой осторожностью. Идем еще дальше, и мне начинает казаться, что моя помощь спутнику не нужна вовсе – он прекрасно ориентируется на местности даже в темноте. – Я считал шаги от тропинки, – решает объяснить Пересмешник прежде, чем я успеваю задать вопрос. Останавливается и выпускает мое запястье. Торопливо, хотя он и не может видеть моего движения, убираю руку себе за спину. – Они топтались тут. Я отстал, чтобы не заметили, а потом… Ого! – Теперь голос идет снизу. – Что? – не понимаю. – Присядь. Послушно опускаюсь на корточки. – Руку протяни. Тут заросли кустов, соваться в которые мне никогда не пришло бы в голову. Пересмешник направляет мою ладонь ниже, к корням и к самой земле. Холод. Металл. Веду ладонью по гладкой прохладной поверхности. Нащупываю какой-то выступ, а рядом с ним углубления, в них прекрасно входят пальцы – будто для них и сделаны. – Люк, – выдыхаю. – Он самый, – подтверждает Пересмешник с восторгом в голосе. Даже в темноте вижу, как блестят его глаза. – Так… Вроде никого нет. – Мой спутник достает фонарь и включает на самую малую мощность. Свет ужасно тусклый, но, подозреваю, издалека даже с таким светильником мы как маяк для тех, кому взбредет в голову прогуляться по окрестностям. А перед нами действительно люк, и нижние ветки кустов возле него обломаны. Никакой ржавчины, слоя земли на крышке. – Им пользуются, – подтверждает мои собственные умозаключения Пересмешник. Вскидываю на него глаза. – Что там может быть? Сама же понимаю, что там может оказаться что угодно: от тайной штаб-квартиры террористов до секретной лаборатории правительства. Но почему здесь? Подумать только, я почти два года на Птицеферме, но не видела дальше своего носа. А Пересмешник пробыл на Пандоре только неделю, а уже нашел то, что не замечали другие. Годами! Но уже в следующую минуту чувствую себя непроходимой дурой. Кто сказал, что если ничего не замечала я, то этого не видели остальные? Что, если Филин не просто так велел не ходить вниз по течению реки? Он говорил об острых камнях и сильном течении, прикрывался нашей безопасностью. Но что, если Глава на самом деле пекся вовсе не о нашем благе? – Думаю, вход в одну из шахт, – в свою очередь, предполагает Пересмешник. – Наш рудник в другой стороне. Так что… – Пауза. – Понятия не имею. – Эта фраза звучит уже третий раз за четверть часа. Верно: рудник, где работают жители Птицефермы, совсем в другой стороне от барака и довольно далеко отсюда. Доходят ли подземные шахты до этого места? И опять же, как там внутри все должно быть укреплено, чтобы не размыла река? «Наш» рудник недоделан и укреплен не лучшим образом. Время от времени случаются обвалы, постоянные течи, сырость и слякоть. Но это далеко от реки, а тут… – Я порасспрашивал, – продолжает Пересмешник, погасив фонарь. Все вокруг вновь погружается во тьму. – Самый далеко уходящий от забоя штрек заканчивается глухой стеной. Дальше хода нет – шахту недоделали, когда финансирование накрылось. Все еще сижу на корточках, обхватив плечи руками. Кусаю губы, смотрю в темноту. Шумит река, ветер качает ветки кустов. Вроде бы, кроме нас с Пересмешником, на берегу никого нет, но теперь мне отовсюду мерещатся чужие взгляды. Паранойя, но как есть. Пытаюсь собраться. Страх сейчас – худший помощник. – Если бы этим люком пользовались постоянно, кто-нибудь обязательно бы заметил, – рассуждаю вслух. – Один-два человека могут сохранить секрет, но не десять. К тому же, если бы узнала Чайка, она тут же растрепала бы всем. – Угу, – соглашается спутник. – Да и размер люка не так чтобы походит на главный вход. – Скорее уж черный ход, – поддакиваю. – Запасной. Тайком улыбаюсь: из нас и правда выходит неплохая команда – можно сказать, фразы друг за другом договариваем. Крепче обнимаю себя руками – от этого мне еще больше не по себе. – Но почему сейчас эти люди стали часто им пользоваться? – озвучиваю то, что мне непонятно больше всего. Ведь получается, что после убийства Чижа незнакомцы в черном ошиваются поблизости Птицефермы каждый день и используют этот люк. – Ищут кого-то, – подозрительно уверенно отвечает Пересмешник и плюхается прямо на землю рядом со мной. – Мы будем сидеть здесь, чтобы поздороваться? – язвлю, хотя и сама не делаю попыток подняться. Прекрасная идея – посидеть на выходе, чтобы наверняка не пропустить хозяев люка. А заодно словить выстрел в голову. – Еще рано. Они появляются позже. Фыркаю. – С чего такая уверенность? – Я тут неделю шарахаюсь каждую ночь. Значит, пробираясь в темноте по кустам, мы не столько не хотели светом фонаря привлечь к себе внимание чужаков, сколько опасались своих. Логично: только-только стемнело – кто угодно может захотеть отправиться к реке искупаться. – Так с чего ты решил, что они кого-то ищут? – спрашиваю. Медлю, но потом поправляю юбку и тоже сажусь на землю, посильнее натягиваю подол на колени. – Слышал. Обрывки. «Он», «его», «куда подевался»… Напрягаюсь. Выходит, где-то совсем рядом с нашим лагерем прячется еще один чужак. Тоже с оружием, надо полагать. И кто же тогда убил Чижа? Охотники или добыча? Повинуясь внезапному порыву, хватаю Пересмешника за плечо. – Нам надо туда попасть! Выяснить, что это за место! А тот, вместо того чтобы заразиться моим энтузиазмом, смеется. – Не тряси меня, последние мозги выбьешь. Отдергиваю руку и возмущенно соплю. – Балбес, – огрызаюсь. …Балбес… …Я же говорил, что ты меня любишь… Снова этот голос, эхо в моей голове. Я твердо решила для себя, что больше не допущу такой оплошности и не произнесу имя Ника вслух. А вместо этого обозвала Пересмешника балбесом – так, как шутя называла своего друга. Блестяще. Замечаю, что и мой спутник напряженно молчит. Только что смеялся – и тишина, как рубильник опустили. – Мы не полезем туда сегодня? – спрашиваю осторожно. Может, обиделся? Ник не обижался… – Там заперто, ты же видишь. – Тогда, когда они выйдут оттуда и пойдут на поиски того, кого ищут. Замолкаю. Это похоже на то, будто я его уговариваю. Молчу. Чувствую себя ребенком, которому не позволяют раньше времени вскрыть новогодний подарок, таинственный и манящий своей яркой праздничной упаковкой. И в то же время понимаю, что мой «подарок», вероятнее, окажется банкой с пираньями, чем приятным сюрпризом. – Без оружия там делать нечего, – высказывается Пересмешник. – Но даже если нам удастся разоружить наших ходоков, не факт, что пара пушек нам поможет. – Там может быть целый подземный город, – соглашаюсь со вздохом. – …Слышишь? – Пересмешник мгновенно оказывается на ногах. – Сегодня они раньше. Слышу: звук – будто упало что-то металлическое или грохнули чем-то тяжелым. Вскакиваю. – Туда, – шиплю, сама первая хватая спутника за запястье, чтобы не потеряться в темноте. Снова кусты царапают кожу. Зато спрятаться за ними – неплохой план, учитывая то, что незнакомцы бродят по местности с фонарями и, скорее, обойдут заросли, нежели полезут напролом. Если не заметят или не услышат ничего подозрительного, разумеется. Хорошо, что я надела темное платье, а Пересмешник вообще в черном. Может, пронесет? Ныряем за кусты как раз вовремя – в люке отчетливо что-то грохает, и уже не возникает сомнений, что его крышку вот-вот поднимут. – Ложись, – шепчу спутнику, сама распластавшись на земле.