Ответом ему служит молчание. – Кто-нибудь хочет дать показания? Я могла бы. Сказать, что это я потеряла на улице молоток, когда свалилась с крыши. Что видела яркий свет за окном. Но кто мне поверит? Мое слово против мертвого тела, которое уже не заговорит. Как доказать, что, когда я уходила, Чиж был жив? Ответ: никто и никак. Поэтому молчу вместе с другими. Может, пронесет? Не пронесло. – Да это же она! – Кайра вскакивает на ноги с ловкостью газели и едва ли не упирает обвиняющий перст мне в грудь. – Она всегда его ненавидела и завидовала мне! Я своими глазами видела, как она ушла с праздника в самом начале. А потом не вернулась. Поджидала его тут, готовилась! За кустом, под проливным дождем? Кайра считает меня больной? Если бы мне вздумалось убить Чижа, да еще и без попыток спрятать тело и улики, то можно было бы попросту сделать вид, что я готова с ним переспать, а когда он бы отвлекся, спокойно и без шума перерезать горло. Да мало ли способов убить человека, который живет в соседней комнате, без необходимости поджидать его в кустах? Ночью. В ливень. Обвинение, основанное лишь на том, что меня не было на празднике, кажется мне настолько нелепым, что даже не беспокоюсь. Пока не выяснится, что кто-то видел меня с молотком, опасности нет. Тем не менее взгляд-прицел Филина перемещается на меня. И он не предвещает ничего хорошего. – Серьезно? – срывается с моих губ. Больше я ничего спросить не успеваю, потому как Глава бьет наотмашь. По лицу. Так резко и с такой силой, что падаю на колени в лужу. Прямо под ноги Филину. …Туман. Холодно и влажно. Под ногами чавкает грязевая жижа. Где-то вдали воет сирена, лают собаки. Оступаюсь, падаю плашмя – животом прямо в разбитую тяжелыми ботинками грязь. И понимаю: подняться не смогу, сил нет. – Что?! Сдулась?! – Вижу лишь армейские ботинки на толстой подошве и серые брючины. – Встать, стажер! Если ты сейчас не встанешь, завтра же поедешь к мамочке печь пироги! Приподнимаюсь на руках и тут же падаю обратно – руки дрожат. Снова пытаюсь и получаю пощечину, болезненную, хлесткую. И рык над головой: – Встать! Стажер! И я и вправду встаю. – Да пошел ты, – огрызаюсь. Бегу… – Говори! Это ты убила Чижа?! – как и тогда, грохочет рык над моей головой. И я, как тогда, поднимаюсь. Вытираю кровь с разбитой губы тыльной стороной ладони. Только «пошел ты» произношу лишь мысленно – сейчас не тренировочный бой, и меня не исключат, отправив «к мамочке печь пироги», а порешат на полном серьезе. – Не я, – отвечаю. Стараюсь не смотреть в глаза Главе. Уже знаю, он это не любит и воспринимает не иначе как вызов. – Говори, где ты была вчера, когда ушла с праздника, – велит Филин. Но больше не бьет. А мне очень хочется его ударить. Ребром ладони в кадык. Или в промежность – коленом снизу, чтобы согнулся вдвое, а затем добавить все тем же коленом, но в переносицу… Чинила крышу – правдивый и, казалось бы, безопасный ответ. Но он потерял свою безопасность, когда мой молоток оказался в черепе Чижа. Еще я разговаривала с Олушей. Дольше чем следовало. И не следовало вообще. Как раз в то время, когда убийца подобрал мой молоток… Олуша здесь, тоже в первом ряду. Вернее, была. Потому что, стоит мне посмотреть в ее сторону, она пятится и прячется за спиной Кулика. Вот как. Ясно. – У меня болела голова. Я лежала в комнате, – вру, так как моя правда никому здесь не нужна. Люди жаждут возмездия, казни виновного. И задача Главы – дать его им. А отдать того, кого ему не жалко, – меньшее из зол. Кому нужны настоящие расследования, когда можно быстро и эффектно утолить жажду мести? Пару минут Филин раздумывает над моими словами, потом кивает кому-то над моей головой. – Пошли. – Большая крепкая ладонь подхватывает меня под локоть и тащит к бараку. Люди расступаются. Поворачиваю голову: Ибис, второй помощник Главы. У Ворона еще бывает свое мнение, а у этого точка зрения всегда одна – филиновская. Ибис увлекает меня к бараку; еле поспеваю. Остальные тянутся за нами длинной вереницей. Вижу Олушу, которая намеренно отстает от процессии, пытаясь затеряться в толпе. Она боится, что я расскажу о нашем с ней разговоре, призову ее в свидетели, а значит, привлеку к ней внимание. Отвожу глаза – если бы Олуша хотела высказаться в мою защиту, она бы это сделала. А еще я замечаю новичка, Пересмешника. Он не бежит с остальными, а стоит чуть в стороне. Но тоже смотрит на меня. Серьезным, тяжелым взглядом. Однако его немой посыл мне непонятен – не прочесть. Должно быть, Пересмешник тоже уверен, что это я убила Чижа. Ведь я уходила из столовой на его глазах. И он видел, что я собиралась уйти и искала удобный момент – значит, что-то планировала. * * * – Вот! – Ибис выпускает мою уже покрасневшую от его мертвой хватки руку лишь в нашей с Пингвином комнате, и то только для того, чтобы схватить со стула грязное после вчерашнего падения платье. – Вот она! Улика! Естественно, у меня не было времени постирать одежду, и я повесила платье на спинку стула, чтобы немного просохло и не сгнило до стирки. В комнате тесно. Душно, несмотря на открытое окно. Еще никогда в этом помещении не собиралось столько народу. Все желающие даже не поместились – остались в коридоре, но поблизости в надежде ничего не пропустить. Филин забирает у Ибиса платье. Берет за плечи, расправляет и держит перед собой на вытянутых руках. Платье сплошь в грязевых разводах. С первого взгляда видно, что его не просто носили под дождем – в нем валялись в луже. Что ж, отличная версия: сначала мы с Чижом боролись, а потом я зарубила его молотком. Нет, рубят топором. А молотком стучат. Застучала? Тоже нет: стучат бойком, а не носком… Понимаю, что у меня начинается истерика. Еле сдерживаю рвущийся наружу неконтролируемый смех. Меня же порешили. Уже порешили. Что бы я ни сказала, какие бы аргументы в свою защиту ни привела, все уже решено. Меня уже, считай, нет. А я могла бы сказать так много. Что мне не хватило бы силы ударить мужчину так сильно, чтобы молоток вошел настолько глубоко. Могла бы обратить внимание остальных, что я ниже Чижа и не смогла бы нанести удар сверху вниз, а по положению орудия убийства очевидно, что так и было и били его не лежачего. Но что бы я ни пыталась донести до этих людей, приговор мне уже вынесен – вижу по глазам Главы. Чижа убил кто-то высокий. Выше его. Мужчина. Филин не дурак, он не может этого не понимать. Однако мужчины – ценные работники на руднике. Главе выгодно закрыть на это глаза и отдать на растерзание меня. Поэтому – оправдываться? Перебьется. – Да пошел ты, – наконец произношу то, что давно мечтала. В ответ получаю удар по лицу. И это не пощечина. Это самый настоящий хук правой. Успеваю лишь чуть отклонить голову, чтобы не выбил зубы. В голове звенит. А потом вспышка. Еще одна. …Я бью какого-то мужчину. Он крупнее меня, хотя и некрупный для мужчины. И мой единственный шанс – внезапность. Мужчина отшатывается. Переступает с ноги на ногу, и это его ошибка. Подсекаю. Падает. Но быстро ориентируется – перехватывает мою ногу, занесенную для удара, и дергает на себя. Тоже падаю, перекатываюсь. Уклоняюсь от кулака, летящего мне в лицо. Противник пытается забраться на меня сверху, понимая, что его преимущество – вес.