— Ты ошибаешься. Я была слишком высокого о себе мнения. Презирала простых людей и даже мелких дворян, воротила от них нос, считала всех ищущими выгоды в моей семье… — Сильный порыв ветра растрепал белоснежные волосы Ксении, явив моему взору эстетически прекрасную картину. Окрашиваемые в разные оттенки жёлто-красного башня, деревья и небо выступили холстом, на котором божественного уровня художник белоснежными мазками, небесно-голубыми каменьями и оттенёнными контурами изобразил девушку внеземной красоты. — И в итоге у меня не осталось друзей. А ведь всего один человек мог кардинально всё изменить. Судя по направленному на меня взгляду и эмоциям, «всего один человек» — это я. — Теперь всё иначе. — Я не стал дёргаться, когда девушка опустила голову мне на плечо. Мгновение как будто замерло, и лишь плывущие по небу облака, да перекатывающиеся по океану деревьев волны показывали, что это совсем не так. Определённо, случись мне «застрять» здесь и сейчас, заключение было бы куда как более приятным. — Тебе так хоть удобно? — Какая разница, если мне нравится? — Меня легонько, почти неощутимо стукнули локотком по рёбрам. — Не дёргайся. Давай просто так постоим… И мы продолжили стоять, наблюдая за тем, как медленно солнце клонится к горизонту, а небо постепенно раскрашивается в алый. И знаете что? Ни с чем не сравнимое и только наше ощущение… Глава 17 Полночные разговоры. Но не те Я стоял у дома Ксении, наблюдал за тем, как сотрудники в форме выводят из него прислугу — и молча… удивлялся той оперативности, с которой, как оказалось, работает даже не столько комитет «контроллёров», сколько громадный чиновничий аппарат, обычно разгоняющийся очень неторопливо, с ленцой. Казалось бы, всего лишь семь часов тому назад я имел разговор с обер-комиссаром. Пока он примет решение, пока передаст информацию коллегам из другой, занимающейся расследованиями преступлений организации пройдёт немало времени. А поди ж ты: тем же поздним вечером мы, дойдя до дома девушки, обнаружили там целое собрание на пяти автомобилях: новую прислугу, разве что в шеренгу не выстроившуюся, троих чиновников из наспех собранной комиссии по расследованию произошедшего инцидента, — и речь не обо мне, — и нескольких правоохранителей, присутствие которых было обусловлено необходимостью задержать предыдущих работников, занимавшихся домом Ксении Алексеевой. Хозяйку жилища они дожидались для того, чтобы всецело соблюсти букву закона, и были не очень-то довольны нашим поздним проявлением. Время-то уже близилось к полуночи, а они всё ещё находились здесь, даже не приступив к выполнению поставленной задачи. Тем не менее, ничего сверх лёгкого раздражения никто из собравшихся не продемонстрировал, а с задержанием было покончено минут за десять. Автомобили заполнились новыми пассажирами, сменившие преступивших закон коллег слуги разбежались по дому, а вырванные из уютных кабинетов чиновники раскланялись и отбыли, по всей видимости, на ночёвку, ибо ничего более они сегодня сделать не успевали. Зато отдохнули на свежем воздухе, чего уж… — Спасибо за сегодня. Было интересно и очень тепло. — С тёплой улыбкой обронила Ксения через плечо, одной ногой уже переступив порог резко избавившегося от налёта боли прошлого дома. — И за остальное тоже спасибо. Эмпатия подсказала мне, что под «остальным» имелась в виду попытка установить торжество закона там, где на него давно и надёжно поклали… дощечку, прибив ту гвоздями из собственного бесчестия. Для надёжности. — Не за что. Если завтра я пропаду, значит меня похоронили под горой учебных материалов. — Усмехнулся я. Очевидно, что для меня уже следующим днём поменяется всё. И мне очень хотелось, чтобы перемены эти коснулись только подхода к обучению. — Но я постараюсь быть здесь вовремя… — Если это неудобно, то не стоит. Да и я, если что, позвоню. — Определённо, мой выбор не был ошибочным. Кто бы ещё эмоционировал так, чтобы я буквально купался в эмоциях? — До завтра, Артур. — До завтра, Ксения. Дверь закрылась, а я, посмотрев на звёзды, едва видимые за стеклом накрывающего Хамовную слободу купола, беззвучно выругался, не избавив, впрочем, своё лицо от глупой улыбки. Этим вечером ко мне должен был нагрянуть человек обер-комиссара, а я проваландался чёрт пойми где аж до полуночи. Некрасиво, да и получается, что я соврал, сказав о своём намерении большую часть оставшегося времени потратить на учёбу и тренировки. С другой стороны, я действительно учился. Просто не псионике, а жизни. Заново учился жить!.. Но такой аргумент никто не примет, так что обратный путь до дома следовало максимально сократить. А заодно совместить с безопасным экспериментом, касающимся использования для полётов не телекинеза, а аэрокинетики. Теоретически тут всё было просто, и нужную модель мой разум выстроил практически моментально. Но на практике, — а взлетел я незамедлительно, хоть и не очень высоко, — оказалось, что потоки воздуха при моём нынешнем подходе вырывались вовне, и как минимум беззвучным и незаметным такое перемещение не было. Пришлось ускорять сознание и просчитывать иные варианты, покуда не получилось нечто более-менее приемлемое. А вот идеальный результат при условии разумной траты ментальных сил оказался недостижим, так что на полпути к дому я перешёл на телекинез, лишённый всяческих побочных эффектов вроде ветра или расходящихся воздушных потоков. — Доброй ночи, господин корнет. Прошу меня простить за опоздание: неожиданно возникшие дела… — Знаем мы про такие дела, господин Геслер. Все были молодыми. — Парень годков на пять старше моего «старого» возраста усмехнулся. Старик, тоже мне. — Но извинения не нужны: я сам прибыл только что. И вы что же, сюда долетели, что ли? — Вспомнил о словах обер-комиссара и решил поторопиться, пусть и в нарушение правил. Зато выяснил для себя, что аэрокинетика проигрывает телекинезу в плане полёта. Слишком шумно, заметно и затратно в плане ментального напряжения. — Я не чувствовал от собеседника никаких негативных эмоций, так что решил, что нормальный диалог будет как раз к месту. А там, если ему такой подход будет неприятен, всегда можно вернуться к суровому официозу, где любой шаг в сторону есть грубейшая из грубейших ошибка. — Хорошо, что вспомнили. Плохо, что за четверть часа до полуночи. — Корнет бросил недвусмысленный взгляд на наручные часы, а я кивнул на двери моего жилища. — Полагаю, любой серьёзный разговор лучше вести под крышей, а не на улице. Как насчёт того, чтобы пройти в гостиную? — Я телекинезом открыл незапертую дверь, предложив «гостю» войти. Тот отказываться не стал, и уже спустя пару минут мы устроились на диване в пресловутой гостиной, напротив камина, который вечерами не затухал ни на минуту. Прислуга оправдала своё высокое звание лучших из лучших, сразу водрузив перед нами кружки с ароматным чаем, и мы, опустив ничего не значащие расшаркивания, наконец перешли к делу. — Итак, Артур. Вы уже видели, что работа по выявлению виновных в травле и их последующему наказанию уже начата. Две независимых комиссии проверят всё и всех, и к концу недели в академии не останется ни одного причастного лица. Господин обер-комиссар велел передать также, что в случае каких-либо проблем, связанных с вашим во всём участием, вы должны будете сразу же обратиться к уполномоченным лицам, коих на территории академии теперь будет достаточно много. Никакой самодеятельности. — Тихо и спокойно произнёс корнет, сделав пару небольших глотков. — Дворянство в значительной мере будет оскорблено тем, что произойдёт далее, и даже наше желание скрыть ваше участие во всём этом может не дать результата. Уверен, вы и сами понимаете, почему. — Очевидно. Я был первым и единственным, поднявшим бучу, так что все стрелки уже указывают на меня. Но что насчёт безопасности Ксении Алексеевой? Она, в отличии от меня, не обладает внушительным потенциалом… — Не полагайтесь на потенциал, Артур. Он не защитит вас от пущенной в висок посреди ночи пули, и не поможет, если вы сами наденете куртку со взведённой гранатой в кармане. — В свете ламп на лицо корнета легла серая тень, сделав его в чём-то даже пугающим. Я же лишь хмыкнул: мимолётное воздействие, по всей видимости, фотокинеза от меня не укрылось. — И не недооценивайте слабый пол. Даже если Алексеева выглядит слабой и беззащитной, на деле она могла вытереть пол любым из своих обидчиков. Всего полгода назад она стабильно входила в первую пятёрку лидеров арены по своим направлениям. Выводы делайте сами. А вот это было откровение. Я, конечно, понимал, что ребёнок именитого рода — это априори сильный псион, но как-то понимание это не рисовало в голове нужной картинки. Оно и сейчас этого не делало, но теперь я вцепился в озвученный факт цепкой хваткой своего разума. — Учту, спасибо. — Действительно учту. — А про пулю… Есть неиллюзорная вероятность, что от меня попытаются избавиться? Корнет въедливо посмотрел мне в глаза, словно пытаясь там что-то высмотреть. — Такая вероятность есть всегда. И не потому, что вы, Артур, подняли на поверхность всю ту грязь, что творилась в академии в последние полгода. Собственно, это и есть основная тема разговора. — Парень потянулся к лежащей у него на коленях сумке, достав оттуда минималистично и по-военному оформленные документы. — Ваше будущее, в вопросах которого мне приказано быть предельно честным. Прямо сейчас за право присвоить ваши таланты идёт определённого рода борьба среди глав отдельных управлений, включая наше. И борьба эта видится всем неразрешимой без явно выказанного намерения вас или Его Императорского Величества. — Каким образом я могу выказать намерение, ничего не зная о самих управлениях? — Я здесь именно для того, чтобы помочь вам сделать выбор, господин Геслер. Но перед этим вам придётся подписать несколько документов о неразглашении, а также дать добровольное согласие о невыезде за границы Великой Российской Империи в последующие пять лет. Срок значительно меньше стандартного в силу ваших… особых условий. — Словно умелый игрок в карты, корнет одним движением разложил передо мной с десяток листков бумаги. Я ускорил сознание и за десять объективных секунд, — нужно было время, чтобы телекинезом сместить листы и зафиксировать написанное в памяти, — изучил, запомнил и проанализировал всё увиденное. — Ожидаемо. Возражений я не имею. — В действительности представленные ограничения были лишь формальностью, так как я и так уже был «невыездным»: студентам воспрещалось выбираться за границу без согласования во время учёбы и в течение четырёх лет после неё, так что пять лет с сего момента — это так, пшик. А подписки о неразглашении являлись просто способом донести до псионов информацию о том, что по конкретным темам трепаться запрещено. Не факт, что у основной массы кандидатов идеальная память, так что такие меры виделись мне вполне логичными. Ведь что, если не подписанный документ отложится в голове? — Замечательно. Тогда поставьте свою подпись в нижнем правом углу документа. — Палец корнета ткнул в названное место. Я старательно прошёлся по всем бумагам, подписав каждую. — Что ж, теперь мы можем вести разговор чуть более свободно. И начну я, пожалуй, с нашего комитета… Ну вот это напрашивалось само собой. Уверен: одно только то, что меня встретил корнет комитета по управлению псионами высокого класса опасности дорого этому самому комитету обошлось, или обойдётся в будущем. — Комитет по управлению псионами высокого класса опасности, в народе, как вы уже могли слышать, «контроллёры». — Парень хмыкнул. — На словах мы занимаемся выявлением, пресечением и сдерживанием псионов, по тем или иным причинам представляющих серьёзную угрозу для окружающих. На практике в нашем ведении оказываются преступники, террористы, диверсанты и разбушевавшиеся идиоты. Нередки также случаи, в которых от нас требуется отрабатывать не по профилю: охранять, устранять, проникать, узнавать. Происходит это в силу того, что штат нашего комитета достаточно велик, но профильной работы иногда не бывает вовсе. А простаивать ценным специалистам не даст никто… Дальше пошли менее интересные, «рутинные» вещи вроде положения членов комитета в обществе, их места в табели о рангах, зарплатах, снабжении, условиях, ограничениях, обучении и многом другом. Только на один этот комитет у корнета ушло полчаса времени, так что о «конкурентах» я ожидал услышать не меньше. Но вот что забавно: о государственном военном псионическом управлении, управлении разведки и контрразведки и о семи иных вариантах он рассказал за тридцать минут в сумме. Сразу видно, кто в меня вцепился зубами, и к каким методам готов прибегнуть. — У меня такой вопрос, господин корнет… — Александр Троекуров. — Запоздало представился мой интересный и щедрый на информацию собеседник. — Спрашивайте, господин Геслер. — На каком месте я буду наиболее полезен? Не для политических игрищ и влияния глав «сторон», а для трона? — Да, вот так, в лоб. И трон приплету для того, что б у корнета было побольше мотивации отвечать честно, и поменьше желания привирать в пользу своего комитета. Не то, чтобы мне не нравилась возможность стать «контроллёром», которые на все руки мастера с упором в боевое направление, но превращаться в игрушку какого-нибудь тайного советника я не хотел. Просто потому, что мне претила власть кого-то недостойного. Троекуров тем временем выдохнул: — Это сложный вопрос. Не зная, на что вы способны, к чему склонны и как себя проявите в разных областях невозможно сказать, какое место вам лучше всего подходит. — Истину глаголит, и сам верит своим словам. Это хорошо. — Но я уверен в том, что наш комитет сделает всё для того, чтобы раскрыть ваш потенциал и применить его в нужном русле, с минимальной замешанностью в политических игрищах. — А что насчёт прорывов? Кто их устраняет, и почему они во мне не заинтересованы?.. Я ведь универсал с серьёзным боевым потенциалом, так что меня должны были «возжелать» те, кто со всякими тварями борется. Если такие вообще есть в лице отдельной государственной организации, конечно. — Потому что прорывы — это наименьшая из бед нашего мира, господин Геслер. Пехота и авиация способна уничтожить любую тварь с «той стороны», и участие псионов нужно лишь для успокоения общества. Проще жить, когда знаешь, что тебя защищают «герои». — Что-то во взгляде корнета зацепило моё внимание, а эхо эмоций принесло с собой слабую тоску по далёкому прошлому. — «По ту сторону» может скрываться серьёзная угроза, разве нет? — Разрушенные миры, господин Геслер. Не удивляйтесь так: никто не делает из этого тайны, и даже обычный гражданский может успеть заслать туда дрон, снять окружение и автоматически вернуть «птичку» обратно, покуда прорыв не закрылся. Максимум, что грозит такому энтузиасту — это радиация, которую может нахватать на себя устройство, да заведённое на него дело. Японцы вообще уже давно снимают свои мультики о том, как они героически покоряют брошенную планету «на той стороне». — Никогда не слышал, но оно и неудивительно: зарубежная культура каким-то образом прошла мимо меня. Что же до тайны, то она меня очень заинтересовала. Резко появилось желание поподробнее узнать о прорывах и о том, что они за собой скрывают. — И тем не менее, лично я впервые слышу что-то конкретное о «той стороне». И раз уж там находятся разрушенные миры, пусть я и не совсем понимаю, какой смысл вы вкладываете в это слово, не разумно было бы ожидать, что угроза оттуда может пробраться к нам? Монстры ли, аномалии ли… — Не проберётся. — Троекуров покачал головой. — Потому что люди там вымерли. Исчезли как вид, разрушив собственные планеты и оставив после себя лишь руины и прах. Я ведь не шутил, говоря о том, что прорывы угрожают нам меньше, чем мы сами. О том, что нам угрожаем мы сами корнет до сего момента, собственно, напрямую и не говорил. Но я всё равно медленно кивнул. — Это точная информация? И сколько таких миров существует? Чем они являются? — Мне захотелось задать тысячу вопросов, но я был ограничен своей физической оболочкой и чужими ментальными способностями. А ещё пониманием касательно того, что простой корнет едва ли посвящён во все детали. Банально потому, что ему самому это может быть не очень-то и интересно. — Ни число таких миров, ни их природа доподлинно неизвестны. Просто все свидетельства указывают на то, что причиной их гибели были войны. Подробностями я не интересовался. — Поймав мой взгляд, парень развёл руками: — У нас есть задачи более приземлённые, требующие решения здесь и сейчас. К чему забивать головы пустыми теориями? Я промолчал, не став объяснять очевидного. Что поделать, если конкретный человек ограничен малым, и считает это приемлемым? Я ожидал подобного, так что тут остаётся лишь поискать кого-то более компетентного. — Я смогу получить доступ к более детальной информации? — Не сразу. Первостепенной задачей для вас, господин Геслер, является учёба. И тренировки, к которым вас подведут уже в ближайшие дни. Печально, но, повторюсь в который уже раз за этот день, ожидаемо. — В таком случае, господин Троекуров, я бы хотел заступить на службу Его Императорскому Величеству в рядах комитета по управлению псионами высокого класса опасности. — В глазах корнета я принял поспешное, но нужное ему решение. В действительности же я пару часов провёл под ускорением, размышляя, обдумывая и взвешивая те «за» и «против», о которых в принципе мог знать. От варианта «взять время на подумать» я отказался потому, что это мне ничего не принесло бы. Я не мог расспросить своих друзей-товарищей о представленных мне «сторонах», ибо те поинтересовались бы причиной, а у меня тут стопка подписок о неразглашении. А слежка за мной уже установлена: иначе почему корнет приехал только к моменту, когда я сам направился домой? И откуда узнал о том, чем я занимался? Не пальцем в небо же ткнул? А своими силами я добыл бы максимум горсть сведений сомнительной подлинности, а оно того не стоило. — Прекрасное решение, господин Геслер. — Парень опять посмотрел на свои наручные часы. — Тогда, чтобы не тратить ваше и своё время, я попрошу вас подписать вот эти документы. А вот это — распорядок завтрашнего дня… Передо мной легла ещё одна стопка бумаг, а я понял, что нормально поспать сегодня не выйдет. Что ж: я сам знал, на что шёл, загуливаясь допоздна. Так кого теперь винить? Только и только себя…