Глава 15 Неголословное обвинение — Какой вы видите свою дальнейшую жизнь как псиона? — Что ж, на такой вопрос можно и ответить. Чистую правду! Чистейшую, я бы сказал. — Всё очень сильно зависит от того, в какой области мои способности будут наиболее востребованными. Но я выбрал боевое направление, так как прозябание в лабораториях и научных центрах меня не прельщает. — А работы на гражданских направлениях? Могущественные псионы востребованы во множестве областей, включая крайне масштабную строительную сферу. Я покачал головой: — Несмотря на то, что я уважаю и ценю специалистов, делающих нашу жизнь лучше, мне такая деятельность едва ли придётся по вкусу. Это рутина, а рутина зачастую убивает разум и притупляет чувства. — Нужно очень любить свою рутину, что б с улыбкой на лице посвятить ей жизнь. А ещё высок шанс ошибиться, и в итоге когда-нибудь понять, что находишься ты не там, где хотел бы оказаться сейчас. — Здравые суждения. — Обер-комиссар кивнул, как бы подтверждая свои слова. — Значит, вас привлекает служба. Это хорошо. Прямо-таки замечательно. Но… Намеренно сделанная затянувшаяся пауза. Ждать пришлось больше десяти секунд, прежде чем мужчина продолжил, слабо блеснув неудовольствием. Ну да, хотел, чтобы я крепче втянулся в разговор, поставив себя в вопрошающее положение. — Но поступление на государственную военную службу в качестве боевого псиона сопряжено с рядом трудностей. Начиная от дополнительных программ подготовки, и заканчивая долгом, от которого уже никогда не выйдет отмахнуться. Перед этой встречей я успел изучить вашу характеристику, и не могу сказать, что вы — идеальный кандидат для такой работы. — Мужчина демонстративно опустил руку в протянутый родственницей Хельги портфель, достав оттуда тоненькую папку, на лицевой стороне которой красовалась моя фотография из паспорта, плюс все прочие данные, внесённые машинописным шрифтом. — Артур Геслер, двадцать лет, среднее профессиональное образование, с отличием пройденный курс общей военной подготовки, две провалившиеся попытки поступления на заочную форму обучения. В порочащих имя и честь гражданина событиях не участвовал, нежелательных знакомств не имел. Семьи нет, друзья… отсутствуют. Характер… замкнутый и апатичный. Дальше можно не продолжать: это детали, вам и без меня известные. И снова обер-комиссар воззрился на меня, точно покупатель на предложенный ему товар. — Меня, а значит и государство, беспокоят изменения, с вами, Артур, произошедшие. Фактически, Артур Геслер до второго июня две тысячи тридцать первого и Артур Геслер после этой даты — совершенно разные люди. — Серые глаза, казалось, пытались пробурить во мне дырку, что б разглядеть внутри шпиона. Но я им не был, а о том, что я скрываю, кроме как от меня узнать невозможно. — Я уверен, господин обер-комиссар, что у вас там… — Взглядом показываю на папку. —… уже есть теории касательно произошедших со мной изменений. Которых я, к слову, совсем не ощущаю. Но могу предположить причину. Например то, что моя жизнь кардинально изменилась одним днём. Меня выдернули с улицы, объявили о том, что я представляю опасность для других людей и разместили в академии, о которой я раньше только слухи слышал. При этом я оказался уникумом, и потому никакой системы в подходе к моему обучению не оказалось, а вместе с ней — и твёрдой опоры под ногами. Что бы вы делали и как себя ощущали на моём месте, господин обер-комиссар? — Ответ принимается. — Мужчина позволил себе скупую улыбку. — Теперь следующий вопрос. Как часто вы прибегаете к телепатии? — Если речь о пассивном восприятии эха чужих эмоций и мыслей, то я делаю это постоянно. Даже сейчас. Активные методики я не использую, так как не обучен, а навредить себе или кому-либо ещё не хочу. — Ранее я уже избрал тактику раскрытия большей части правды, и сейчас необходимо ей следовать. Потому что сейчас я иным образом «играть» с государством не могу. Не дорос ещё. Но кое-что всё равно нужно скрыть. Проецирование эмоций, например. — И как много вы улавливаете? — Ваш интерес. Опасение госпожи Белёвской. Удовлетворение Виктора Васильевича… Удивление Алексея Михайловича. — С последним я немного не успел, так как директор успел удивиться, услышав перечисляемые мной эмоции. — Вы уже должны знать о моём потенциале в ментальном направлении, так как меня даже обнаружили из-за того, что я непроизвольно проецировал свои желания на окружающих людей. — Об этом нам известно, но сейчас речь идёт не о силе воздействия, которую вы продемонстрировали в городе, а о восприимчивости. Не каждому телепату дано улавливать эмоции защищающих свои разумы псионов. — Хм. Было бы замечательно, если бы я об этом узнал, но ни учебники, ни объяснения Синицына не несли в себе подобной конкретики. — И это в любом случае большой плюс, Артур. Мой следующий вопрос может показаться вам неудобным, но какие отношения связывают вас с мисс Ксенией Алексеевой? Для окружающих не прошло и секунды, а на деле я под ускорением детально продумал свой ответ. Последствия такого шага я себе представлял уже давно, и был к ним готов. По крайней мере, если в дальнейшем разговоре мне не откроется ничего нового. — Мы едва знакомы, но она мне нравится, и я принципиально решил сделать всё для того, чтобы прекратить длящуюся уже полгода травлю. — Принципиально? — Обер-комиссар вскинул бровь. — Собираетесь помогать всем людям, оказавшимся в беде? — Я не альтруист, господин обер-комиссар. Скорее даже наоборот. — Все люди эгоисты. Просто некоторые умело маскируются. — И помочь решил потому, что захотел того, не более. Мужчина шумно втянул носом воздух, скрестил руки на груди и, немного подумав, кивнул: — Принимается. В таком случае последний вопрос из категории важных: готовы ли вы отказаться от своего прошлого? Начать новую, тесно связанную со службой трону жизнь? — Да. — Отвечаю без малейшей заминки, ибо иное чревато. Да и само «предложение»… Я уже давно, — субъективно, конечно же, — отказался от прошлого, которое потерялось где-то там, позади минувших десятилетий. Лица, голоса, характеры и общие воспоминания тех, с кем я вообще был знаком напрочь стёрлись из памяти, а что-то если и сохранилось, то выцвело и не вызывало в душе ни малейшего отклика. Родителей я так и не вспомнил, хоть и пытался. Единственный друг мёртв. Учёба, работа и знакомые… они для «нового» меня ничто. — Быстрый и уверенный ответ. Превосходно. — Обер-комиссар улыбнулся куда шире, едва бросив взгляд на свою подопечную. Ну, говорил же: нужна она здесь! Сидит, не отсвечивает и ловит фон моих эмоций, даже не пытаясь пробраться в разум. Сразу бы так. — Полагаю, вы, Артур, понимаете, что здесь и сейчас у вас присягу брать никто не будет: нам всем предстоит ещё много работы, прежде чем вы сможете занять место, вам уготованное. И перед этим необходимо решить ряд проблем, произрастающих из ряда ошибочно принятых руководством академии решений. — Я бы попросил вас конкретизировать, обер-комиссар Ворошилов. — Высказался нахмурившийся директор, от которого начала исходить тревога, разбавленная напряжением. Не скажу, что это ожидаемо, но причины более-менее ясны: во все времена вмешательство такого калибра государственных структур в «твою» зону ответственности было чревато проблемами. — Де-факто мы имеем необученного, не до конца протестированного псиона, который по ряду критериев способен замахнуться на четвёртый ранг. Определение причин этого явления оставим нашим белохалатникам. — Обер-комиссар окинул суровым взглядом всех собравшихся в кабинете, встал со стула и вновь скрестил руки на груди. — От нас требуется лишь обеспечить надлежащее, корректное обучение без вмешательства родов и наращивания влияния оных соответственно. — Ввиду присутствия здесь Анастасии Белёвской это звучит… не очень честно. — Тихо произнёс директор, скрыв подбородок и рот за переплетёнными меж собой пальцами. — Алексей Михайлович… — Обер-комиссар хотел продолжить, но не стал этого делать из-за моего присутствия. Не захотел выносить сор из избы, не иначе. — Это мы обсудим после. Суть моих слов неизменна: с этого момента Артур Геслер будет обучаться под патронажем моего комитета. Наши люди также за несколько дней проведут всестороннее его тестирование, максимально точно определив потенциал Геслера как псиона. Обучение будет проводиться на территории академии, но обособленно от остальных студентов… Моё желание высказаться было замечено, и обер-комиссар замолчал, одним лишь взглядом дав мне слово. — Я бы хотел обучаться совместно с основной массой студентов. Хотя бы посещать некоторые занятия, и значительную часть времени находиться в центральном здании академии. — Индивидуальные учителя дадут тебе, Артур, куда больше, чем лекторы, нацеленные на работу с целыми группами. — Как-то плавно обер-комиссар перешёл на «ты». Хороший знак. — Или же причина в ином, и ты не хочешь оставлять свою… подопечную? — Не только, господин обер-комиссар. Я… ценю общество других людей, и не готов от него отказываться. — Не исключено, что под индивидуальным обучением подразумевается разве что не изоляция, где всё моё время будет расписано по часам. А я хочу жить, и жить хорошо, ярко. В приоритете ли для меня учёба? Если смотреть на всё с точки зрения логики, то — да. Чем быстрее я стану сильнее, тем проще будет в дальнейшем. Но человек живёт не одним только рациональным мышлением, но и чувствами. В довесок к этому в моём случае имеет место быть сенсорно-информационный голод. И утолить его одними только псионическими тренировками будет невозможно. — Есть и более практичная причина. В дальнейшем я так или иначе буду взаимодействовать с аристократией, и здесь, в академии, у меня есть возможность лично разобраться в том, как функционирует этот социальный механизм. Мужчина посмотрел на меня тяжёлым взглядом, словно бы надеясь на то, что я отступлю, но для меня выдержать эту игру в гляделки было плёвым делом. Так что спустя несколько секунд обер-комиссар выдохнул сквозь зубы и поправил фуражку: — Это выполнимо. Но на тебя всё равно будут наложены ограничения, с перечнем которых ты будешь ознакомлен чуть позже. Сразу скажу, что касаться они будут только безопасности других людей на территории академии и вне её. — Я и не собирался злоупотреблять своими способностями, обер-комиссар. Позволите один вопрос, напрямую к теме нашего разговора не относящийся? О как все напряглись. И самым напряжённым оказался директор. И не зря они чествуют свой страх, ой не зря. Ведь теперь, после того, как я оказался «на карандаше» у комитета по управлению особо опасными псионами, лично наказать отыгрывавшихся на девушке скотов я в ближайшее время вряд ли смогу. Потому что простого плевка в лицо будет мало, а за что-то большее меня по головке не погладят. А это значит, что задачу можно делегировать лицам уполномоченным. Если те, конечно, не в курсе того, что происходило в этих стенах. — Спрашивай, Артур. С сего дня я — твой куратор от комитета, так что любые возникающие вопросы будут решаться через меня или через моих доверенных лиц. — Мне интересно узнать ваше мнение касательно ситуации с открытой, продлившейся шесть месяцев травлей человека, невиновность и непричастность которого к преступлению доказало имперское следствие. — Что ж, сказанное не обратишь вспять, так что теперь мне оставалось лишь в нужном ключе подать всю имеющуюся у меня информацию. — Никто не в силах запретить кому бы то ни было игнорировать другого человека, пренебрежительно к нему обращаться и иными способами демонстрировать своё отношение… — Вы не так поняли, господин обер-комиссар. — Мужчина чуть прищурился. — Речь идёт о полноценной травле. Избиение, порча имущества, унижение чести и достоинства, подкуп прислуги с целью продолжения травли даже в доме жертвы. На самое дно участники этого действа не опустились, но остановились не слишком далеко от границы, за которой по нашим же законам их ждёт казнь. — Тому есть свидетели? — Один из инициаторов травли был столь любезен, что самолично продемонстрировал мне свои воспоминания, которые я, если возникнет такая необходимость, могу попытаться передать следствию. С этим справится и начинающий телепат. — По крайней мере, если проецировать нужно будет на опытного ментала, который откроется и воспримет воспоминания. — И я уверен в том, что следствие сможет опросить студентов и найти множество подтверждений моих слов. Потому что только слепой не видел, что происходит в академии с преступного попустительства его руководства… — Вы заходите слишком далеко, герр Геслер! — Вскинулся белый, словно мел Алексей Михайлович. Он не кричал, но его слова прозвучали резко и угрожающе. — Я всего лишь требую соблюдения законов, господин директор. — Тишина. — Обер-комиссар поднял ладонь, и все, включая меня, замолчали. — Артур Геслер, сказанное тобой — серьёзное обвинение. ты уверен в том, что твой… оппонент не подделал воспоминания для того, чтобы ударить как можно сильнее? — Никакому студенту не под силу подделать воспоминание с такой детализацией за десять-пятнадцать минут, которые есть у участников соревнований с момента объявления результатов жеребьёвки и до начала боя. — Чистая правда. Об этом писали в учебниках, об этом мне не раз говорил Синицын, растолковывая прописные истины телепатии и старательно акцентируя внимание на том, что работа с памятью в любом виде — занятие опасное, требующее невероятной концентрации и уровня самоконтроля. И проще всего работать именно с тем, что уже есть в твоей голове. — Артур, вы сможете сейчас попытаться передать мне эти воспоминания? — Подала голос Анастасия Белёвская, вполне себе оправившаяся от столкновения с моей недоделанной защитой. — Я смогу подтвердить или опровергнуть их подлинность. — Да. — Что ж, новому опыту я рад всегда, а получение этого самого опыта под присмотром квалифицированного специалиста всяко лучше самодеятельности. Да и особой сложностью процесс при передаче от телепата к телепату не отличается: нужно просто вывести нужное воспоминание на внешний слой ментального поля, после чего позволить другому псиону это воспоминание считать. То, что я лишь теоретически себе представляю процесс — это уже дело десятое. Да и кто у нас быстро учится? Правильно, ваш покорный слуга! В отличии ото всех остальных направлений псионики, телепатия в первую очередь требовала не понимания физических законов, — без которых, впрочем, всё равно не обходилось, — а высокого уровня самоосознания, воли и самоконтроля. И среди всех доступных мне направлений лучше всего дела обстояли именно с менталом, так как наедине со своим разумом я прожил много, очень много лет. Каждое воспоминание и каждая мысль были открыты мне, что позволяло прекрасно ориентироваться в ментальном поле. И сейчас мне предстояло зачерпнуть нужные воспоминания из ядра, прокрутить их в виде мыслей и вывести на внешний слой, аккуратно приоткрыв защиту. Процесс затянулся на долгих три минуты, но в итоге я отчётливо ощутил прикосновение ко внешним слоям своего ментального поля, а после — и «отдачу» слепка воспоминаний, которые не передавались в прямом смысле, но воспринимались чужим разумом и как бы им копировались. — Подлинные. Воспоминания — подлинные. — Тихо произнесла Белёвская, поджав губы. Могу её понять: людям не чуждо сострадание даже в отношении незнакомых людей, а там было, чему сострадать. — Я могу это гарантировать. Обер-комиссар тяжело выдохнул и потянулся было к карману, но одёрнул самого себя. Курить в чужом кабинете как-то не комильфо. — Сможешь спроецировать эти образы на меня? Родственница Хельги кивнула, и за пару минут передала увиденное обер-комиссару. Тому увиденное понравилось ещё меньше, ибо в его эмоциях поднялась сдерживаемая, но всё-таки буря. Человек явно горел своим делом и чтил закон, так что произошедшее в стенах альма-матер его огорошило, расстроило и разгневало. — Артур, я полагаю, что на сегодня у тебя уже есть планы? — Бросил он, не сводя взгляда с Алексея Михайловича. — В каком-то смысле, господин обер-комиссар. Учёба и тренировки, по большей части. — Не покривил душой? Не покривил. Ведь даже пятьдесят один процент — это уже большая часть. Но как же мою душу согревали эти холодная ярость и решимость, которой воспылали сотрудники весьма влиятельного комитета по управлению псионами высокого класса опасности! И даже опасения касательно мести попавших под удар личностей и дворянских родов не могли испортить мне настроение. Да, всё это можно было попытаться обставить изящнее, например, переговорив с обер-комиссаром наедине, но вы правда думаете, что никто не догадался бы о том, что именно я приложил руку к началу расследования? Единственный человек во всей академии, вступившийся за всеми гонимую девушку? Да и в целом у меня просто не осталось вариантов: или так, или смириться с прошлым и забыть о справедливом возмездии на долгие годы, сидя под колпаком у государственных структур, которые с меня глаз не спустят и почти гарантированно заметят любые попытки навредить конкретным личностям. И раз уж я пообещал самому себе никогда больше не сожалеть о несделанном… Обещания нужно выполнять. — Тогда на сегодня ты свободен. Мой человек наведается к тебе этим вечером, сообщит о времени завтрашней встречи. — И не только, ибо гонять отдельного сотрудника ради того, что можно просто сказать по телефону будет только дурак.