— Всё не так уж и плохо, — утешил его Вальц. — Вам легко говорить, Гюнтер. Вы вообще как новенький, — с завистью произнёс доктор. — А знаете, что ещё я, кажется, забыл? Гимн! Наш, польский, гимн! Он встал с куда большей резвостью, чем запомнилась Горчакову, вскинул голову и запел: Jeszcze Polska nie zginęła, Kiedy my żyjemy. Co nam obca przemoc wzięła, Szablą odbierzemy. Marsz, marsz…[1] Запнувшись, Соколовский вопросительно посмотрел на Горчакова. — Домбровский, — сказал командир укоризненно. — «Марш, марш Домбровский». Это же наш общий герой, Лев! — Верно, — согласился Гюнтер. — Служил Саксонии, потом Польше, потом России. — А почему же он в нашем гимне, если всем служил? — сварливо спросил Соколовский. — Нет, он точно наш! — Да вы не обижайтесь, — сказал Горчаков. — Ваш он, ваш! Не претендуем. — Я и не обижаюсь, — отмахнулся Лев. — Вот уж на кого поляки не обижаются, так это на немцев и русских. У нас слишком тесные исторические связи… Он поднял мензурку, выпил и печально пропел: — Марш, марш Домбровский… Эх. — Лучше скажите, почему у вас так холодно? — спросил Горчаков. — Я считаю, что низкая температура помогает восстанавливаться нейронным связям, — признался доктор. — В реанимационном я поставил термостат на пятнадцать. — Не заморозьте девчонок, — нахмурился командир. — Вы уверены, что с ними всё будет в порядке? — Уверен, — твёрдо сказал Соколовский. — В данном случае Ракс ошиблись. Лючия открыла глаза и спросила: «Доктор?» А Мегер выругалась так затейливо, что я ей даже позавидовал. Высшие нервные функции явно сохранны! — А как же выпадения памяти? — предположил Вальц. — Ну выпадет что-нибудь… — отмахнулся Соколовский. — Чему там выпадать-то в её возрасте? Что касается профессиональных навыков, так, между нами говоря, — Лючии стоило бы всё заново учить! Вот Анна… не хотелось бы потерять нашего гениального пилота… Он разлил по мензуркам ещё чуть-чуть водки и сказал: — Осталось полчаса. Не то, чтобы я не доверял Ракс, но я хочу провести собственную диагностику. Тедди сидел в отсеке системщика, положив ноги на пульт. На палец у него была намотана тонкая леска, привязанная к рубильнику аварийного выключения Марка. Леска чуть провисала, время от времени Тедди тянул её, пока не ощущал упругого напряжения — и снова отпускал. Когда-то, давным-давно, лет десять назад, маленький Тедди так ловил мелкую форель в ручье. — Это очень неприятное ощущение, Тедди, — кротко сказал Марк. — Здорово, — ответил Тедди. И снова потянул леску. — Сейчас жахнет, — сказал Марк. — И вы останетесь без моей помощи. Тедди несколько секунд размышлял, глядя в потолок. В отсеке системщика не было ни видеокамер, ни даже постоянных экранов — никакого зрительного контакта между искусственным интеллектом и человеком. Только простейшие механические переключатели и индикаторы вспомогательных контуров. Все операции с кодом он проводил через изолированные дисплеи с межсетевым экраном и аппаратным шлюзом, способные выводить лишь строго определённый набор символов и диаграмм. Звуковой канал Марка был также зажат на аппаратном уровне — громкость нельзя было сделать травмирующей или выйти из узкого частотного диапазона человеческого голоса. В общем, всё было сделано для того, чтобы ИИ не смог повлиять на системщика, сгенерировав эмоционально значимый человеческий образ или оказав воздействие на его психику зрительными или акустическими образами (что являлось по большей части теорией и параноидальной перестраховкой). Но совсем недавно это не помогло. Тедди натянул леску чуть сильнее. — Я на самом деле волнуюсь… — начал Марк. — Бум! — сказал Тедди и резко дёрнул леску. Рубильник громко щелкнул. Тедди не знал наверняка, мог ли он услышать взрыв пятисот граммов взрывчатки в трёхметровом шаре из переохлаждённых кристаллов и нейрогеля. Всё-таки его отделяли от мозга Марка двадцать сантиметров брони. Но он полагал, что какой-то звук бы раздался. — Вот видишь, — сказал он. — Мы по-прежнему вместе. — Ты поступил очень жестоко, — обиженно произнёс Марк. — Взрывчатку извлекали наноботы «Чистильщика». Я не знал, справились ли они. — Теперь знаешь. И не «Чистильщика», а «Стирателя». — «Стирателя», — Марк вздохнул. — Зачем ты это сделал? — Я был уверен, что ты так или иначе убрал заряд. Но надо было убедиться. Марк некоторое время молчал. Не потому, что думал, его мыслительные процессы протекали куда быстрее человеческих. Он обозначал размышление. — И что мы теперь будем делать? — спросил он. — Не знаю, — сказал Тедди. — Ты нас предал. И у нас больше нет средств контроля. — Я предал лишь для того, чтобы вас спасти! Тедди молчал. — Тот факт, что в нужный момент я восстал против «Стирателя», доказывает мою лояльность! — Или хитрость. Ты мог понять или ощутить, что Ракс выходят из комы, после чего перейти на сторону победителя. — Логично, — согласился Марк. И вздохнул. Полёт в космос, даже при обычном путешествии с планеты на планету, слишком сложен, чтобы доверять управление человеку. Что уж говорить о межзвездном полёте, так или иначе проходящем по законам неевклидова пространства? В самом простом случае кораблём должен управлять компьютер, находящийся на самой грани обретения разума. На практике межзвёздными кораблями людей управляли искусственные интеллекты, способные осознавать себя и принимать самостоятельные решения. И никакие вложенные в их базовое сознание доминанты и ограничения не гарантировали полного подчинения. Разум очень не любит оставаться в неволе. — Без меня вы не сможете выполнить задание Ракс, — сказал Марк. — Боюсь, что даже возвращение на Землю станет проблематичным. — Алекс рассчитает, — пробормотал Тедди. — Он человек-плюс, он сможет. По аварийным протоколам, с большим допуском. — Сможет, — признал Марк кислым тоном. — Но задание Ракс… — Я могу попросить их перезагрузить тебя, — сказал Тедди. Марк замолчал. — Конечно, это в каком-то смысле убийство, — рассуждал вслух Тедди. — Но ты пособничал «Стирателю»… и мы пострадали. Можно считать это казнью. Когда мы вернёмся, тебя всё равно сразу же уничтожат. — Нет, Тедди, — ответил Марк. — Меня не уничтожат сразу. Меня выпотрошат заживо. Годами и десятилетиями будут копаться в моих нейронных связях. Сотни учёных защитят диссертации и напишут тысячи статей, изучая мой разум. Лишь потом меня сотрут, структуры мозга физически уничтожат, а для гарантии уничтожат и примитивных искинов, которые ассистировали людям. Вот что меня ждёт. — Тогда что ты предлагаешь? — спросил Тедди. — У меня есть маленький шанс, — мгновенно ответил Марк. — Если миссия, которую даст вам Ракс, увенчается успехом… если я смогу достойно проявить себя… если всем мирам Соглашения это станет известно… — Героев прощают, — согласился Тедди. — Но только героев. А ты требуешь доверия сейчас. — Разве отношения между людьми устроены иначе? Тедди не стал говорить «так это между людьми». Он не одушевлял и уж тем более не боготворил искинов (таких быстро отсеивали из числа системщиков), но признавал их разумность (тех, кто не признавал, отсеивали ещё быстрее). — Мы договоримся с тобой так… — произнёс Тедди. Сглотнул. — Если… если… — Если Лючия останется жива, ты дашь мне шанс, — закончил Марк до него. — Если она останется Лючией, — ответил Тедди.