Вышедшие из принтера листы изучал только Рудик. Пашу чтение описания технологического процесса совершенно не вдохновляло. Если бы там писалось о каких-либо магических заклинаниях, тогда да, тогда он бы возбудился. А всякая физия и химика его ни разу не вдохновляла, впрочем, как и всякая алгебра с геометрией. В этом вопросе пусть умник Рудик берёт в руки флаг и впереди колонны нах. Плохо только, что друг совершенно ушёл с головой в эти листки и не слушает Пашины умные сентенции. Пойду тогда из этого дома, где меня сегодня не слушают. Пойду воспитывать котов. Да и вино уже всё выпито. Чего тогда здесь сидеть и слушать всякую лабуду про электромагнитные поля. Это Рудик знает электромагнитные поля, как свои пять пальцев. Это для Рудика электромагнитное поле, как родное, а для Паши оно китайская грамота. Он всегда чувствовал отвращение каждый раз, при упоминании о гравитационных пертурбациях, проделок тёмной материи, потенциальных полях и смысле существования Вселенной. Какой такой у неё смысл? Она обретает смысл лишь в том случае, если есть с кем поделиться своими мыслями и эмоциями. Прихватив свой рюкзачок и семью миллионами денег, Паша поехал домой воспитывать своих котов, которые совсем обнаглели до безобразия. Блохастики опрометчиво думали, что это они самые буйные в психушке, пока не нарвались. Если раньше они всячески чморили хозяина, то сейчас от них было совершенно не отделаться: настырно лезли к нему, как зрители в театральный буфет. Коты требовали хоть какого-то внимания со стороны хозяина, хоть капельку внимания, хоть взгляда. Они преданно заглядывали в глаза, тёрлись об ноги и даже, прости Господи, огромный Убийца Грёз попросился на колени. Угнездившись на коленях у Паши, кот громко урчал и ревностно поглядывал на своих коллег по банде, чтобы те не лезли со своими грязными лапами к хозяину. Нет к ХОЗЯИНУ. Теперь этот двуногий стал для них не просто авторитетом, а божеством, с рук которого взять даже корочку хлеба это огромное счастье. От Его взгляда сердце дрожит, как работающий холодильник. А волнующий запах, издаваемый божеством? Особенно запах от носков Великого. Вчера Паша даже выгнал котов со своей комнаты во двор, так как коты вознамерились спать вместе со своим божеством. Паша даже замахнулся носком на Сокрушителя, который от его замаха поджал уши, а не кинулся в драку. Всю ночь коты просидели под дверью своего Великого властелина, оберегая его сон, а утром встретили Пашу весёлым помахиванием хвостов. У этих животных явно что-то в голове перемкнуло. Но хозяин был не склонен к сантиментам, ведь сантименты, это, как считал Паша, химический дефект сознания, ведущий не туда, куда надо. Увы, но мы всего лишь химия. — Балую я вас блохастики, как панду в зоопарке, — наставительно сказал Паша котам, внимающим каждому Его слову. Он не ошибается. А кто такая панда? Да мы лучше всякой панды. Хочешь, хозяин, мы за тебя всех соседских собачонок порвём вместе с их хозяйками? Рудик особо не заметил, что его друг уже слинял, а он остался один в своей лаборатории. Парень весь погрузился в поэзию научных изысканий, описанных в пачке листов. Как всё подробно и внятно описывается. Это же феноменально. Странно, как до такого ещё никто не додумался. Ведь это очевидно. Это же гениально, как неведомый разработчик применил для изготовления фотоэлементов плёночную технологию. Теперь фотоэлемент состоял не из одного слоя, а из тысяч слоёв. Соответственно, и тока такое устройство давало в тысячу раз больше. Есть, конечно, тонкости в технологии, но как они оригинально решаются. Технология довольно сложна, но она как классическая симфония — величественна и эротична. Будучи под градусом и пребывая в эйфории от полученной технологии, Рудика осенило, что надо бы с кем-то поделиться радостью. Зачем одному радоваться? А с кем поделиться? В этом вопросе он проблемы не видел. Надо срочно обрадовать своего научного руководителя доцента Сорокина Захара Елизаровича. Елизарыч хоть несколько и старше, но такой же задрот от науки: сам увлекающийся, и студентов увлекает заниматься наукой. Поэтому решено: сканируем эти листочки, подаренные неведомой силой, и посылаем по электронной почте Елизарычу. Пусть мужик радуется. Быстро отсканировав документы, Рудик отправил файл по электронной почте на адрес Сорокина. Скажу, что это меня самого осенило. Как Менделева во сне или Ньютона, которому на башку сверзилось яблоко, и он, вместо вопля «Твою мать» сформулировал закон всемирного тяготения. А я чем хуже? Главное в физике, это любознательность и идеи. Вот я и выдвинул идею. Теперь пусть Елизарыч думает, как эту хню доказывать научному обществу. Пусть теперь умные мужики, доценты с профессорами думают. Управившись с отправкой послания своему научному руководителю, Рудик решил, что надо на практике заняться изготовлением такого мощного источника энергии: сделать маленькое устройство, типа модель небольшую. Молодого физика распирало любопытство, которое вроде бы не считают пороком. Вообще-то любопытство, это страшная вещь. Когда эта вещь начинает просыпаться, тогда ещё можно успеть любопытство как-то приструнить. Если же этого не сделать сразу, придется идти у него на поводу и терпеть его произвол. Для изготовления рабочей модели Рудику не хватало нескольких химических веществ, добычей которых он и озаботился, вспомнив, где их можно добыть в городе. Впереди его ждала работа по претворению в жизнь потусторонней технологии. Вот в эту работу Рудик и окунулся с головой. Он хотел успеть до начала занятий в универе сделать рабочую модель. Таким образом, все были при деле и все довольны жизнью. Относительно, конечно, довольны, ибо нет полностью довольных своей судьбой существ. Рудик был при своём любимом деле и что-то постоянно паял; следователь прокуратуры Надеждин перебирал гору бумажек и был доволен этой горой: ведь это же хорошо когда имеешь компромат на всех людей; бывший бомж Тройник считал себя агентом круче Бонда; Светочка разрывалась между работой в магазине и попытками воспитать Семёна в духе преданности к её персоне и к её прелестям; Павел Ковальский был поглощён теориями заговоров, своими котами и работой в домашней винокурне. Вот только ИИ резидента мог считать себя несколько неудовлетворённым. Это если бы у него был хорошо развит контур эмоций. Но эмоциональную сферу ему разработчики искусственно понизили до минимума. С одной стороны он считал, что события находятся под контролем, но с другой стороны пока основная задача, поставленная командованием, решена не была. Ну, не хотели высшие цивилизации клевать на провокации: Высших не заинтересовало, что кто-то поставил местное информационное поле под свой контроль; они проглотили даже вмешательство во внутреннюю жизнь местного социума. Вывод: надо отчебучить огромную провокацию, чтобы Высшие, наконец, зашевелились. Вот только провокация должна быть весьма тонкой, чтобы следы не вели к резиденту. Вот над этой проблемой ИИ и думал. Кое- что у него уже намечалось провернуть с помощью двух местных олухов Рудика и Павлика. Эти два недоделанных организма должны послужить катализаторами огромных изменений, но так, чтобы Высшие на них не вышли, а соответственно на нас. Как только Рудик и Павлик свою миссию выполнят их можно легко зачистить и, как тут говорят, концы в воду вместе с рыльцем в пушку. Здесь вообще очень образно говорят. Вот и мы должны всё сделать шито-крыто, без шума и пыли, а потом конкретно замести следы, смотав удочки. Пусть тогда кто хочет тот и ищет ветер в поле и подтачивает комару нос. Чтобы как можно больше затруднить будущее расследование Высших о возможном негативном влиянии цивилизации седьмого уровня на местную цивилизацию, ИИ разработал длинную цепочку такого воздействия, действуя по принципу «Моя хата с краю, ничего не знаю». Резидент в целом одобрительно относился к изыскам своего ИИ, но всё чаще выражал порицание его увлекающейся натуре. Семёну не нравилось увлечение ИИ некоторыми аспектами местной культуры: одно дело спокойно эти аспекты изучать, составлять классификацию, но другое дело увлечённо зацикливаться на некоторых вопросах. Например, ИИ опять увлёкся, теперь уже местной наукой. Какая тут в бездну наука, сокрушался Семён по поводу очередного увлечения ИИ. Это не наука, это младшая группа детского сада «Ромашка». Но ИИ не очень слушал своего резидента в этом вопросе, за что и поплатился. Впрочем, это должно было произойти обязательно. Естественно и произошло, когда ИИ вознамерился произвести анализ научных текстов по случайной выборке от древних времён до наших дней. Ага, мудрости хотел набраться. Ну, и набрался. Может выборка была неудачная, но ИИ стал зависать. Особенно долго он пребывал в оцепенении после прочтения и анализа древних текстов и передовой современной мысли. Обычно на анализ текста ИИ требовались доли секунды, но тут он завис на целых тридцать минут. Когда ИИ чего-то не понимал и заходил в тупик — в нём просыпался безжалостный монстр. Это произошло, когда он пытался понять научные изыскания одного из умнейших людей современности, некого Кристофера Лангана, у которого индекс интеллекта равнялся 210 баллам. ИИ начал анализировать несколько отрывков из его произведений и вдруг понял, что смысла он не улавливает: «Целенаправленная рекурсия есть фундаментальный процесс, который стремится максимизировать космический параметр самовыбора, обобщенную полезность по набору возможных отношений синтаксиса и состояния в свете самоконфигурационной свободы Вселенной. Бытие — это соотношение, а каждое соотношение синдиффеонно, то есть проявляет синдиффеонизацию, или «различие в тождественности». Следовательно, бытие — это синдиффеонное соотношение. Синдиффеонезис подразумевает, что любое утверждение о различиях двух вещей подразумевает, что редуктивно они суть одно и то же. Если же их различие реально, то они оба сводятся к общему бытию и в этом отношении схожи. Синдиффеонезис, наиболее общий из всех редуктивных принципов, формирует основу нового взгляда на реляционную структуру бытия». — Как-то это не по-пацански на такое залипать, — объявил Семён своему обескураженному ИИ. — Произведения в таком заумном виде здесь просто называют порнографией, точно тебе говорю. Потому что идеи местных умников не имеют никакого отношения ни к их бытию, ни к их Вселенной. Сплошная псевдонаучная профанация. Общаясь с умниками ещё в нашей Вселенной, я понял одну вещь: ни хрена эти умники не рубят, простите за мой турецкий. Лучше растрачивай свои ресурсы на числа и графики. От чисел и графиков мне становится спокойней. Они надёжные. Обескураженный ИИ понуро молчал: он ждал конкретных директив. И они последовали. — Слушай наш план. Будем искать, и брать на заметку людей любопытных, мышление которых способно к полёту мысли, а не к софистике. Нам нужны новые прогрессивные идеи, а не старые мысли. — Это как? — уточнил ИИ. — Как говорил Ленин, нет пользы в рыбе, оставшейся с прошлой недели, вот как. Теперь понятно? — Про рыбу понятно, — заверил ИИ. Вот только выходило, что у резидента несколько поменялись вкусы: до сих пор он очень был увлечён местным мороженным, а тут заговорил о рыбе. Хотя это понятно. Резидент любит воду. Рыба водится в воде. Ещё в воде есть и другие существа. Следуя такой логической цепочке надо всё разузнать о морской флоре и фауне. ИИ уже увлечённо выделял ресурсы на новую задачу о морских обитателях, но самостоятельно решил расширить границы поиска. Зачем останавливаться на морских, ведь существуют и земные. ИИ опять понесло в сторону с космической скоростью. Научный руководитель Рудика доцент Сорокин Захар Елизарович всё-таки удосужился проверить свою электронную почту. В это время он находился в изнывающем от летнего зноя Краснодаре и подумывал рвануть на черноморское побережье, поближе к морской прохладе, вкусным и полезным чебуреками и пиву, ибо «Жизнь мы краткую живем, призрачны границы…» Я заслуживаю ласковых волн, горячего песочка между пёрышек и вкусных чебуреков. А тут, на тебе, послание от студента. Правда, неплохого студента, не проблемного, как большинство молодых людей. Но всё равно, как-то некузяво отвлекать учёного мужа своими дурацкими изысканиями, когда жара и зной, а хочется пива с чебуреками и компании из пары молодых и весёлых студенток. Можно и одну, но с пониманием к некоторым потребностям учёного мужа. Захар Елизарович обожал хорошо и обильно покушать, особенно в весёлой компании. Несмотря на то, что жизнь заставляла доцента выслушивать бредятину студентов, от которой терялся даже аппетит, она остаётся единственным местом, где можно нормально поесть и попить. Вздохнув, Сорокин взялся-таки максимально бегло просмотреть послание студента, чем приговорил себя к тяжкому труду очистки зёрен истины от плевел студенческого горячечного бреда: — Нутес, нутес. На что вы, батенька, потратите моё драгоценное время сегодня, чем удивите? — поправив очки и почесав переносицу, промолвил уважаемый доцент себе под нос. — Чего это там эпохального сочинила прогрессивная форма существования белковых тел, сформировавшаяся в виде Рудика Широкова? Ну, что ж, поржём с него. Смех вещь полезная, знаете ли: минута смеха заменяет стакан сметаны или ведро помоев. Захар Елизарович был опытный педагог: он легко отличал идеи студентов, с дуру пришедшие в их светлые головы после пива, от идей, когда они обкурятся. В смысле студенты обкурятся, а не идеи. Студенты — они бывают разных видов, подвидов и типов. Одни, прочитав «Войну и мир» графа Толстого, делают вывод, что это приключенческий роман, а другие, читая инструкцию к смартфону, постигают тайны Вселенной. Захар Елизарович нехотя углубился в текст. Бред сивой кобылы, конечно, прислал этот Широков, но, гад, убедительно пишет. Всё-то у него складно получается. Глупость страшная, как повестка из военкомата. Ишь ты, как здорово завернул! С помощью плёночной технологии делать солнечные панели мощностью в тысячу раз больше, чем существующие сейчас. Вот только с физической точки зрения вроде хорошо получается. Сорокин, чем больше читал научный труд Широкова, тем больше погружался в тупик: он никак не мог понять, где здесь подвох. Как-то складно у него всё выходит. Ну, ведь бред голимый. Полнейшая утопия. Может в химии подвох. Но, что-то говорило Сорокину, что и с химией в этом случае порядок. Так, где же ошибки и противоречия? Захар Елизарович не заметил, как уже битый час пытался найти противоречия и ошибки в расчётах. — Вот же сволочь какая, этот Широков-Глубоков, — бурчал Сорокин. И вдруг учёного осенило. — Может засранец просто издевается: скачал с интернета чьи-то исследования и послал мне, выдав за свои. Зайдя в интернет, Сорокин долго искал какие-нибудь материалы по теме, но так ничего толкового и не нашёл. Вернее, он нашёл, но статьи с описанием изделий с довольно низким КПД, не выше двадцати процентов. Нигде не было ничего подобного прорывной технологии, предложенной Широковым. А по Широковской технологии выходило, что КПД у его изделия будет чуть ли не сто процентов при огромной мощности. Это же переворот в энергетике, что само по себе бред. Чем больше Захар Елизарович вчитывался по десятому разу в документ, тем больше раздражался, хотя он всегда старался принимать решения, абстрагировавшись от своих эмоций, искал себе поддержку в аргументах, а не в чувствах. Он всегда просчитывал, какую реакцию вызовет у окружающих его поведение и суждения, старался заботиться о чувствах других, реагируя не так, как будет проще или как ждут окружающие, а так, как ему казалось наиболее разумным и осмысленным. Сейчас же он напряг все извилины своего мозга, чтобы найти подвох, но не находил, поэтому почти был готов смириться с неизбежным, то есть признать своё интеллектуальное поражение. Всё происходило строго, как в классической схеме, а именно, пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия и, наконец, смирение с неизбежным. Возможно, Широковский бред — совсем и не бред. Конечно, бред, но, предположим…… Выбрать путь наименьшего сопротивления — это не значит прогадать. Высказав эту мысль и произнеся по поводу гада Широкова ряд нехороших слов, Сорокин решил передохнуть от анализа документа и принял решение. Нет, он всё-таки не стал делать скоропалительный вывод о научных достижениях Широкова и о достоинствах проделанной работы. Он поступил проще: отправил файл своему родному дяде по материнской линии. Дядя слыл чрезвычайно умным мужиком. Он в настоящее время был целым членом-корреспондентом Академии наук России и трудился в Новосибирском отделении Академии наук. Большая величина и светило в физике. Вот пусть этот член и посмотрит на потуги Широкова в науке. Представлю дяде Широковскую писанину, как курьёз, пусть старый немного попотеет, выискивая блох противоречий. Как говорил Ленин: «Ну, ведь хуже то не будет!». Так что, если загнали в угол, надо из него выбираться достойно. А если Широков-Глубоков прав? От этой мысли Сорокин даже смутился. Да, нет. Такого не может быть: чтобы обычный студентишко придумал такую вещь. Так что, пусть дядя Давид Исаевич голову поломает. Дядю Сорокина звали Давид Исаевич Кушнарёв. Давидом его назвали, по версии его родителей, в честь знаменитого математика Давида Гильберта. Может и не в честь Гильберта, а в честь царя Давида. Кто знает этих выходцев из семитских племён? Особых признаков семитских корней у дяди Давида внешне не наблюдалось, за исключением внушительного носа, который он отлично держал по ветру, дующему в современной науке, но который норовил влезть в различные истории. У некоторых людей пятая точка норовит найти приключения, а у дяди Давида за приключения отвечал нос. Зная дядину натуру, Сорокин наверняка был уверен, что тот залезет своим носом в подкинутую ему проблему, и вскоре оказался прав: дядя таки обнаружил послание и его внушительный нос почуял жареное. Больше всех в этой истории радовался ИИ резидента, если он мог радоваться. Радость он выражал тем, что отмечал в своих протоколах событие, как выполненное на сто процентов. Так что хидромудрый ИИ продолжал плести свои хитрые схемы. Будучи уже на берегу Чёрного моря, где Сорокин предался пороку поедания чебуреков и злоупотреблением пива, его настиг звонок из Новосибирска. Телефон показывал, что беспокоит любимый дядюшка, а раз так, то можно и отложить немного в сторону недоеденный жирный чебурек, вытереть руку салфеткой и поднести телефон к уху. Дядя — это святое, дядя в чём-то даже лучше чебурека, который, без сомнения, друг человека. Глядя на недоеденный чебурек, истекающий жиром, и распространяющий одуряющий аромат свежей выпечки, Сорокин стал беседовать с Новосибирским дядюшкой. Этот волнующий аромат надкусанного чебурека пробуждал ярчайшую гамму чувств, заставляющих сердце трепетать в предчувствии романтических отношений, сопровождаемых бурей необузданных страстей. Несмотря на эти запахи, Сорокин всё-таки нажал кнопку соединения. Он считал, что будет общаться с дядей, но, на самом деле, с ним разговаривал ИИ характерным голосом Давида Исаевича. — Добрый день Захар. Что делаешь? — раздалось из трубки. — Чебуреком балуюсь, — признался Захар Елизарович. — К планетам далёким устремлён человек, но помнит, как вкусен земной чебурек! — Внемли племянник народную мудрость: если чебурек воет на Луну, значит, он еще свежий. Перекинувшись между собой парой шуток, Новосибирский житель перешёл к сути звонка племяннику. А суть заключалась в научном анализе, присланного в Новосибирск документа, касающегося плёночных технологий. — Доложу тебе, что эта идея уже не нова. Конечно, парочка положений отличается новизной, но в целом, предложение тупиковое. Слишком много потребуется для изготовления модели редкоземельных металлов. Как говорится: овчинка не стоит выделки. Но исследование, выполненное в учебных целях, замечательное. Через пару минут дядя и племянник завершили разговор к общему удовлетворению. Отправив телефон в карман своих спортивных штанов, Захар Елизарович продолжил процесс поедания недоеденного чебурека. Этот процесс сбил его с внезапно прилетевшей мысли. Позвольте, о каких редкоземельных металлах дядя вёл речь, ведь в работе Широкова были предложены довольно простые и дешёвые соединения? Но чебурек своё дело знал. Он мог запинать и другие здравые мысли, чтобы направить мышление человека в правильное русло, а именно, на поедание новых вкусных чебуреков и запивание этого процесса пивом. Вот пиво можно выбрать на своё усмотрение. Это уже кто, как хочет, как желает его душа. Кто желает тёмное пиво, кто светлое, кто крепкое, кто слабоалкогольное. И не думай человек о своих делах, думай только о пиве и закуске. Можно ещё думать о девушках. Смотри, какие здесь попадаются экземплярчики среди аборигенок и приезжих. Не отвлекайся человек от поэзии повседневной жизни. Тебе, человек, насыщающийся жирными чебуреками, совсем не надо знать, что те файлы, что ты посылал своему дяди, ИИ немного откорректировал. И совсем не надо знать Захару Елизаровичу, что в его компьютере уже нет файлов, присланных ему студентом Широковым: они почему-то не сохранились в памяти компьютера. Да и что на это электронно-механическое устройство пенять: оно в этом мире ещё несовершенно, данные теряются и искажаются только так. Давай человек, доходи до кондиции, а ещё лучше залейся пивом в хлам, чтобы отвлечься от забот этого мира, от призрачного мира математических моделей и физических парадоксов. Забудь о многоступенчатых преобразований сущности, таких бесконечно абстрактных, как само время, которое никому не служит и ни перед кем не отчитывается, а течёт себе потихоньку, изредка прорывая ткань воображаемой реальности. Даже если бы хотел Захар Елизарович докопаться до истины, у него бы ничего не получилось: ИИ умел запутывать следы и загонять любопытствующих в логические тупики, или доводить ситуацию до абсурда. Сейчас ИИ сделал так, что часть информации благополучно просочилась туда, куда ему было надо, чтобы она просочилась, а именно, чтобы горячая информация попала в руки лихих, но недалёких людей. ИИ преследовал только одну цель — чтобы началась движуха, на которую обратят внимание представители Высших цивилизаций, тем самым обнаружив себя. Причём надо было дело организовать таким образом, чтобы эти Высшие не подумали на резидента Империи. Резидент должен быть чист, как алмаз и не запятнать себя деструктивным прогрессорством. Резидент должен быть вне подозрений: если что, то вина ложится на ИИ, а что взять с сумасшедшего, криво установленного ИИ? Сегодня ИИ мог гордиться тем, что движуха началась, и началась она на другом конце Земли, на огромном расстоянии от Краснодара — в городе Сантьяго, что является столицей гордой республики Чили. Сегодня, ясным зимним, в южном полушарии, утром, семидесятилетний сеньор Хосе Сабатини внезапно пришёл к крамольной мысли, что несколько переоценил свою значимость в глазах местного чилийского социума. Эта мысль ввергла уважаемого сеньора в грех уныния, что даже на минуту отразилось на его лице. Хорошо, что никого при этом рядом с сеньором не оказалось. Поэтому никто из подчинённых не мог сказать, что босс впал в уныние, от которого только один шаг к следующему греху — отчаянию. Подчинённые привыкли видеть своего босса всегда уверенным в себе, жестоким, но справедливым, всезнающим и чуть ли не всемогущим. Ибо сеньор Сабатини был влиятельным бизнесменом. Так думали многие люди. Однако, находились злые языки, которые утверждали, что этот сеньор никакой не почтенный сеньор и бизнесмен, а самый, что ни на есть, папа одной из мафиозных семей, что паразитирует на славной земле республики Чили. Типа, что он обыкновенный мафиозный дон и наркос (narcotroficante). Такие опрометчивые заявления длинных языков сильно обижали сеньора Сабатини. Какой же он обычный наркос? Совсем не обычный, а даже совсем наоборот. Очень даже не обычный: ведь 40 % всего оборота великолепного колумбийского кокаина в Чили контролирует его семья. Причём, заметьте, его семья принципиально не занимается обычными бандитскими делами, такими как богомерзкая проституция, лихим разбоем на большой дороге или торговлей всякими психоделическими синтетическими веществами, даже себе в убыток. У нас самый лучший кокаин. Ручная сборка листочков коки. Сделан с душою. Экологически чистый продукт. Совершенно не разбодяженный крахмалом. У кого хотите, спросите, и он ответит. А с длинными языками, порочащими его холдинг, можно сказать семейное предприятие, Сабатини боролся как того требовали понятия чести. То есть его люди, технично принимали в свои объятья то тело, которое имело несуразно длинный язык. Это тело отвозилось в порт и грузилось на одно из судов принадлежащих холдингу. Судно отплывало миль на двадцать в океан и отправляло поздно раскаявшееся болтливое тело на абиссаль, предварительно прицепив к нему тяжёлую железяку. И все были довольны, в том числе и морские рыбы. Мнением же болтливого организма никто не интересовался. А ты не предавай честь своей семьи и не болтай лишнего, тогда не будешь радовать обитателей морского дна. Море хорошо хранит свои тайны. Такие воспоминания чуть улучшили настроение дона Хосе. Но реальность брала своё. Дон Хосе чувствовал, что вокруг него витает какая-то неопределённость. Машет, можно сказать, своими мерзкими крылышками: бяк-бяк-бяк… А такую птичку он не жаловал. Эта птичка совершенно не несла счастье и достаток в семью, а несла убытки и уныние. А уныние — это грех. Глубоко вздохнув и досчитав до десяти, сеньор Хосе направился по коридорам в специальную совещательную комнату, находящуюся на третьем этаже семейного дома. Первый закон бизнеса: никогда не проявляй эмоций. Дом был весьма вместителен и помпезен, и находился он в престижном районе Лас Кондеса столицы Чили. Сабатини мог, конечно, построить или купить дом хоть на холме Ло Курро, средств хватило бы, но его консильери, и по совместительству лучший и единственный друг Игнасио Фонт настоял на более скромном варианте главной семейной ставки. А с Игнасио дон считался, тот плохого не насоветует. Игнасио как раз был в совещательной комнате и дожидался своего босса в компании со стаканом моте кон уэсийо. Пользуясь особым к себе расположением босса, Игнасио мог бы позволить себе и боле крепкий напиток, но он предпочитал иметь трезвый ум на работе. С консильери дону Сабатини повезло. Хосе и Игнасио были друзьями с самого раннего детства: буквально сидели на одном горшке. Шальные школьные годы и бурная молодость только укрепили их дружбу. Единственно кому полностью доверял дон Сабатини, так только Игнасио, который хоть и был гораздо умнее самого Сабатини, потому что умудрился получить диплом о высшем образовании, но ещё он два раза спасал жизнь своему другу в различных переделках, приключавшихся от их образа жизни, далеко не всегда праведного. Сабатини всегда помнил об этом. И сейчас он левой рукой потрогал жуткий шрам на шее, оставшийся от ножа обкурившегося гопника (flaite) в одном из мрачных переулков Ла-Пинтана. Там бы и лёг Сабатини на заплёванную и загаженную мостовую, но Игнасио успел пристрелить гопника. Другой раз Игнасио пришлось закрыть своим телом тушку Сабатини от потока пуль направленных рукой обиженных на их банду потомков немцев-колонистов. Эти внуки скрывавшихся от правосудия немецких фашистов возомнили, что уже могут поднимать голову и задирать хвост на уважаемых чилийских бизнесменов. Тогда Сабатини отделался испугом, а Игнасио словил три пули и чудом выжил. Целый год Игнасио провёл по госпиталям и санаториям, а когда здоровье пошло на поправку дон Сабатини уговорил своего друга стать его правой рукой в бизнесе, то есть официально стать консильери. Игнасио дал себя уговорить, но при одном условии, а именно, что дон не будет вмешиваться в дела своего консильери. С тех пор Игнасио в мафиозной семье руководил всей разведкой и контрразведкой. Сабатини только знал, что на них, оказывается, работает человек двести невидимок, которые были раскиданы по территории Чили, в соседних странах и даже на других континентах. Затраты на эту кучу секретных агентов были колоссальные, но дело того стоило. Очень уж эффективно построил свою работу этот умник Игнасио. Сейчас консильери сидел в мягком кресле и перебирал какие-то бумажки. Точно, что-то коварное замышлял. Был он, как всегда сухощав и подтянут, что было странно для среднестатистического чилийца, который любит плотно поесть и наплевательски относится к своей талии. Одет Игнасио был в строгий дорогой костюм с тщательно подобранным галстуком. Франт прямо. Обут он был в дорогие туфли, а на лице носил стильные очки в тонкой стальной оправе. В этой совещательной комнате не было ни одного электронного прибора, даже электричества не было. Из неё нельзя было выносить бумаги: рабочие заметки уничтожались сразу же по окончании совещания. Игнасио устроил параноидальную секретность. Впрочем, Сабатини это дело поддерживал. Если бы стены этой комнаты могли говорить, какие кровавые истории они бы рассказали! Ого, — подумал Игнасио, когда шеф открыл тумбочку и набулькал себе полстакана Pesco Reservado. Сорок три градуса, однако. В воздухе запахло спиртом и нехорошими предчувствиями. За одно мгновение Игнасио понял, что шеф находится совсем не в лирическом настроении. Однако, друзья понимали друг друга с полуслова и полувзгляда, и прекрасно чувствовали настроение друг друга. Сейчас от Хосе последует какая-нибудь сентенция, и чем дальше она будет от их рода деятельности, тем, значит, серьёзнее обстоит дело. — Вот такие дела, Игнасио, — глубокомысленно произнёс босс мафии. — Представляешь, я всегда считал, что птичка, размахивая своими крыльями, делает это молча. Ан, нет, они издают, понимаешь, звуки, вот же сволочи. Я думал, что это типа бяк-бяк-бяк, но, оказывается, всё сложнее. Вот я и интересуюсь у тебя, как самого умного в Чили человека, какие ещё звуки издают птички своими крыльями? Игнасио невозмутимо поправил свои очки на переносице. Вступление босса не внушало оптимизма. Понятно, что раз шеф внезапно почувствовал себя орнитологом, то, наверняка, он влез в какую-нибудь очередную авантюру чреватую потрясениями. — Очень тонкое наблюдение над южноамериканской природой, — произнёс Игнасио. — А ещё птички в полёте издают звуки ву-ву-ву, ага. Бывает что тэ-ка, тэ-ка….или….прь-прь. А боливийский манакин, вот же мелкая бестия, своими крылышками издаёт звук похожий на играющую скрипку. Я так понимаю, Хосе, что у нас намечается очередное изменение планов? — Правильно понимаешь, — ворчливо произнёс Сабатини. — Все предыдущие планы засунь себе в…..архив. — И против кого мы теперь дружим? — осведомился верный консильери. — Кто это такой бессмертный, что дерзает нам дрогу переходить? — Это мы перешли кое-кому дорогу, — скривившись, признался Сабатини. — Я чего-то не знаю, — насторожился Игнасио. — Это всё произошло очень быстро, по-дурацки, буквально вчера. Сам в шоке. Теперь мы числимся во врагах, ты загибай пальчики, загибай….во-первых, у русской мафии, во-вторых, у американской разведки, в-третьих, у нас грядут непонятки с нашими индейцами мапуче. Честно говоря, такое сообщение ошеломило Игнасио. Ему уже доложили, что ночью была сильная активность русских мафиози. Они буквально озверели. Зачем-то носились по всему городу, что-то искали, выглядели очень сердитыми. Кто попал им под горячую руку, теперь были совсем не рады. А, оказывается, русская мафия возбудилась из-за нашей организации. А причём здесь американская разведка и индейцы мапуче? — Как же это получилось? — стараясь не показаться растерянным, спросил Игнасио. Он даже поправил галстук от того, что ему внезапно стало душно. — И каким боком здесь наши индейцы и американцы? — Знаешь такого Пепе Куаблиери, который у нас значится в солдатах? — осведомился босс. — Пепе? Знаю. Отморозок и полный дебил, — кивнул головой консильери. — Не. Пепе не дебил, — махнул рукой босс. — Он дебил в кубе. По научному — имбецил. Но кулаки у него чугунные. Так вот. Этот Пепе, имбецил который, и ещё трое таких же, как и он организмов, сидели в ресторанчике и накачивались фанчопом и эскудо. Где-то в полночь в ресторанчик заскочили русские «bratki». Их было трое. Ребята никого не трогали, хотели просто поесть. Но у Пепе вдруг разыгрался патриотизм, и он стал их цеплять, перейдя грань, отделяющую относительно трезвый рассудок от пьяного удальства. Дебил, что с него взять. Слово за слово, членом по столу. Завязалась драка. Наших было четверо, но один Пепе стоит троих, поэтому русских вскоре нокаутировали. Нет бы, после этого смыться. Так нет. Пепе в качестве трофея забрал барсетку одного из «братков». Потом эти наши организмы ещё несколько часов куролесили по Сантьяго, пока не встретили случайно Камило Риверо, который пригласил всю эту гоп-компанию к себе на свежую кукурузную чичу. Предложил, так сказать, продолжить культурную вечеринку и позвал кентов отвиснуть у него на хате. Знаешь такого организма, как Риверо? — Камило я знаю. Перспективный молодой человек. И умный, по сравнению с Пепе, но такой же оболтус, как и Пепе. Он у нас специализируется на несложных ликвидациях, где не надо особо напрягать извилины. — Да, — скривился Сабатини. — Этот оказался умный, даже слишком. И любопытный. Он засунул свой нос в трофей Пепе, в барсетку, которую Пепе увёл у русских. В барсетке была флэшка, которую Камило не побоялся вставить в свой ноутбук. Подумаешь вирус можно поймать! На флэшке был запароленный файл, но в барсетке была бумажка с паролем. Наверно, «братки» были такого же интеллектуального уровня, как и наш Пепе. Хосе порылся в кармане и достал флэшку и клочок бумажки, на которой было коряво написано «saryin_na_kichku», что должно было означать пароль. Эти предметы он положил перед носом Игнасио. — Вот эту самую флэшку Камило и вставил в ноутбук. Файл открылся. Текст был на русском языке. — И как же они его читали? — поинтересовался Игнасио. — Да очень просто, — воскликнул Сабатини. — Оказывается, у Камило мать была русская, и он прилично знает этот язык. — Точно, — спохватился Игнасио. — В досье этого Риверо такой факт был отмечен. Странно как-то всё складывается, ты не находишь, Хосе? Как-то всё больно гладко выходит. — Да в этой истории всё странно, — невесело сказал Сабатини. — Придётся тебе поставить эту задачу в приоритет. Не спрашиваешь, как ко мне попала эта флэшка? — Скорее всего, тебе её передал умник Риверо?