Стояли, глазами сверкали. Убили бы, будь их воля. Факт! Я их за это сильно не винила. Чего уж там… богатый, пожилой и смертельно больной дядюшка – женится! А у них, может, наследство уже давно распределено! Уже ясно, что и кому, сколько и когда, а тут молодая жена! Отвратительно! Ужасно, кошмарно, недопустимо… только вот поди не допусти! Поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились. А священник накладывает благословение. Я покорно целую распятие… эх, жаль его салфеточкой нельзя со спиртиком. Ну ничего, авось с одного раза микробов не нахватаюсь. Какие ж у них глаза злые. Стоит старший брат Храмова. Если Сергей Никодимович похож на луч лазера, то этот – на подушечку для иголок. Толстоватый, опухший, одним словом – никакой. И выглядит старше больного Храмова. Того болезнь состарила и горе, война и горы, а этого что? Называется синдром «пережрал-перепил». Живи, ни в чем себе не отказывая, и будет тебе букет проблем. Красивый, медицинский, здесь, кстати, врачи тоже по-латыни говорят. И понять их так же нереально. Видимо – общемировое. Жена, напротив, сухопарая, тощая, прямая, словно палку съела, глаза темные, злые, буравчиками. Губы сжаты в ниточку, темные волосы гладко зачесаны назад. Ее бы воля – меня бы сейчас распятием не благословили, а огрели по всем местам. Потом еще и добавили. Сын – копия папаши. Но вот так облизывать меня взглядом все-таки не стоит. Дочь пошла в мать. Сестра Храмова вообще не приехала, видимо не в столице сейчас. Ну и пусть ее. Как известно – самая лучшая твоя родня живет на другой стороне планеты. Вот в случае с Храмовыми это факт. Наконец священник завершает свои читалки и объявляет нас мужем и женой. Теперь нас можно поздравлять. Первым подходит мой отец. Хорошая мина при плохой игре – наше все. – Мария, я рад. Сергей, позвольте называть вас так, на правах тестя… Они обмениваются рукопожатиями, я целую сестер, правда без особой приязни. Ну так и не с чего ей было взяться. Не стоило травить тогда еще княжну, она ведь все в дневнике записывала. И как ей платья портили, и туфли, и всякую дрянь подмешивали… понятно, дети не виноваты, они просто за матерью отношение перенимали, но… Мне их любить тоже не за что. А сейчас – особенно. Знаю я эти выходки, потому и за ручонками слежу за шаловливыми… Так и есть. Ножнички. Не обратила бы внимание, ходила бы с дыркой на юбке. Дрянь сопливая! Я ловко перехватываю руку сестрички, так, что ножницы падают на пол со звоном. – Дорогуша, ты что-то потеряла? Девчонка покрывается красными пятнами. Я насмешливо смотрю на отца. – Кажется, у девочки незаурядные способности к шитью? И вышивке? Иван Горский, соображая, что произошло, сдвигает брови. Не дурак ведь… Потом соображает – и тоже наливается злой краснотой. Оплеуху девчонке при гостях не отвешивает, сдерживается… Дома, я думаю, малявке еще достанется. Одно дело – воевать в стенах дома, другое – пытаться опозорить семью прилюдно. За такое драть надо. Розгами. Дважды в день в самый раз будет… Девчонка некрасиво краснеет уже полностью, но молчит. И поделом. Попалась – молчи, а то еще добавят, за чистосердечное-то… – Братец… Гриша Храмов цедит слова так, словно они ему язык обжигают. Сергей не подает виду, также обнимает брата, произносит что-то традиционно вежливое, а я обнимаюсь с сушеной воблой – его супругой. – Вы просто очаровательны, Мария. Сергею повезло… – Это мне повезло, – не удерживаюсь я. – Ах, если бы Бог смилостивился и позволил мне подарить супругу наследника. Судя по гримасе… Прикопала б она меня здесь и сейчас, да нельзя. Сынок, Илья Григорьевич, норовит тиснуть меня за попу при братском объятии. Ну, эту науку мы в троллейбусах осваивали в час пик. Жаль, у меня каблук не шпилька, но и так получается неплохо. До вечера прохромает. А больше никого и нет. Такая вот счастливая свадьба. * * * Вечер выдается еще более счастливым. Я переодеваюсь в простое темное платье. Храмов тоже в простом выходном костюме, правда, сидит на нем гражданское… не очень. Сразу видно, человек к форме привык. – Так хорошо? Маска скрывает лицо, капюшон плаща – волосы. – Идеально. На углу уже ждет карета. Закрытая, без гербов, наемная. Она и везет нас к скромному домику из розового камня. Трехэтажному такому, без вывески… Красные фонари и золоченые завитушки – это дешевка. А реально великосветский бордель – не терпит суеты и обнародования. Там все очень скромно, аккуратно, элегантно… И приходят туда в масках. Нас встречает бордель-маман. Вот не знала бы… Скромное строгое платье. Правда, фигуру оно подчеркивает идеально, портной хороший, сразу видно. И ткань дико дорогая. И украшения. Но никакой непристойности, никакой вульгарности. – Господин… Последняя буква чуть-чуть растягивается. – Называйте меня Григорием. Моя спутница – Элен. – Очень приятно, – улыбка полна очарования. – Что я могу для вас сделать? Храмов подхватывает тетку под локоток, отводит в сторону и принимается что-то нашептывать ей на ухо. Тихо-тихо… Та мрачнеет, потом оглядывает меня и улыбается. Что ж… Выбор сделан, карты брошены. Да и… Вот честно – не хочу я жить в роли незамужней девушки. Лучше уж вдова с ребенком. Тут есть свои тонкости, но прав у меня будет больше, чем обязанностей. В чем разница? Девушка обязана подчиняться всем. Отцу – раз, братьям – два (причем не суть важно, обычно старшим, но бывает, что и младшим тоже), матери – три. Если семья входит в юрт, то обязательно главе юрта. Это четыре. Про мужа и его родню вообще не говорим. Пожив в этом мире, я пересмотрела свои взгляды на классику. Если кто помнит пьесу Островского с его великолепной Кабанихой[3], так вот, я тетку понимаю. Небось, пожила в атмосфере патриархата – и озверела. Я бы на ее месте и похуже озверела. Вдова… Кому я буду обязана подчиняться?