— Мистер Клейтон? — встретила его миловидная женщина. Получив утвердительный ответ, отступила, давая возможность пройти в холл. Он попытался сам повесить плащ, но она его решительно отобрала. Клейтон прошел в гостиную. Успел выпить прохладительный напиток и, опустившись в мягкое кресло, выкурить пару сигарет, прежде чем раздался звонок. В тот же миг большие часы в деревянном футляре мелодично пробили. «Они дисциплинированны», — удовлетворенно подумал майор, направляясь в холл. Хозяйка дома дала ему возможность самому встретить гостей. Первым в дверь шагнул человек довольно высокого роста, в темно-сером костюме, с худощавым лицом, застывшим в вежливой гримасе. Через руку его был перекинут плащ, в другой он держал массивную трость. — Мистер Клейтон? — спросил он. — Да, Джеймс Клейтон. — Входите, Зигфрид, — бросил через плечо незнакомец и тотчас представился: — Руни Берггрен. А это Зигфрид Хаас, мой коллега, — кивнул он на тоже рослого, но плотного, атлетически сложенного своего спутника. — Прошу, джентльмены, — пригласил Клейтон. Удобно расположившись в уютных креслах, Берггрен и Хаас с удовольствием закурили сигареты, отказавшись от сигар, пододвинутых им Клейтоном. Воцарилось молчание. Гости, видимо, ждали, что он возьмет на себя инициативу. Но он не торопился. — Простите, мистер Клейтон, — заговорил, наконец, Берггрен. — Вы разрешите задать вам несколько вопросов? Это поможет нам скорее найти общий язык. — Пожалуйста. — Вам что-нибудь говорит такое словосочетание — «Славянская миссия»? — Кроме того, что это имеет какое-то отношение к религии — ничего. А еще я знаю, что вы вице-президент этой самой «миссии». И что она имеет возможность безбедно существовать… Мне доверено, в некотором роде, представлять ваших благодетелей… Лицо Берггрена вытянулось. В гостиной повисла тишина. Наблюдая своих собеседников, Клейтон поймал себя на мысли, что эти два человека чем-то схожи. И тут же понял: одинаково строгим покроем темно-серых костюмов, словно сшитых у одного портного, а главное — постным выражением физиономий. — Виски или джин? — спросил он тоном гостеприимного хозяина. — Пожалуйста, виски с содовой, — ответил Берггрен, откровенно проглотив слюну, от чего кадык на его длинной шее прогулялся сначала вверх, а потом вниз. — Мне тоже виски, но, если можно, с апельсиновым соком. Когда напитки были приготовлены и, как понял Клейтон, первый шок от его резких слов у гостей прошел, он улыбнулся и сказал: — Я внимательно слушаю вас, мистер Руни. — О нашей организации? — Да. — Вы хотите подробнее? Тогда это будет большая лекция. — Отнюдь, давайте короткую информацию. — Хорошо. Я не буду вдаваться в историю. Больше о дне сегодняшнем. Итак, официальным правовым органом «Славянской миссии» является правление, оно состоит из пятнадцати человек во главе с президентом. Мы, к слову сказать, как Ватикан или как Бруклинский центр «Свидетелей Иеговы», имеем собственные издания. — Не нужно равнять себя с Ватиканом, — не выдержал Клейтон. — Будьте скромнее. — Нет, нет. Я просто хотел сказать о том, что мы выпускаем свой журнал «Свет на Востоке». Издается он на всех европейских языках. Имеем газету на сербскохорватском языке, выходящую четыре раза в год. Есть и другие печатные издания. Наша организация располагает значительными финансовыми средствами, поступающими как от верующих, так и… — Берггрен сделал короткую паузу, — от благодетелей, жертвующих нам подчас солидные суммы. Мы же не остаемся в долгу и оказываем им посильные услуги. Вы скоро в этом убедитесь, мистер Клейтон. Клейтон кивнул: дескать, постараюсь. — Еженедельно, — продолжал Берггрен, — «Рэдио Транс Юроп»[7] ведет тридцатиминутные передачи на Россию. «Миссия» имеет два основных филиала: в Норвегии — «Миссия за железным занавесом» и в Финляндии — «Народная миссия». Есть наши представительства в ФРГ, Дании, Бельгии и еще ряде стран. Для вашего сведения, мы имеем единомышленников и в Канаде. Да и в вашей великой стране есть немало сочувствующих нам… Клейтон слушал Берггрена все с большим вниманием, заметив про себя, что он, кадровый разведчик, даже и не предполагал, что эту околорелигиозную организацию можно использовать в интересах разведки. Если все это так, она может и в самом деле служить прекрасным прикрытием для работы. Нет, его шефы не случайно дали ему такое задание. Непонятным было только, почему же ее не использовали раньше. Но он тут же отбросил эту мысль, подумав о том, что если субсидировали — значит, использовали. И вспомнил слова Кейли: «активизировать». Для него, Клейтона, это означало — как следует нашпиговать «миссию» своими людьми или приобрести таковых среди ее членов. — Я не буду останавливаться на существе нашего вероучения, — продолжал между тем Берггрен. — Оно носит христианский характер. Что можно сказать о деятельности «миссии»? Коль скоро мы выступаем против коммунистического господства, естественно, что в странах Восточной Европы легальная деятельность «миссии» невозможна. А именно там мы обязаны распространять евангелиеву правду. — При этих словах Берггрен изобразил на лице такую мученическую гримасу, что, казалось, он вот-вот расплачется. — Хуже всего, — продолжал он, — положение наших единомышленников в большевистской России, где мы совершенно не имеем возможности проводить нашу богоугодную миссию. Мы не можем установить с ними необходимых контактов, снабдить их своей литературой. Считаем своим священным долгом устранить эту несправедливость. Любыми средствами. Нужно только помочь нам осуществить наши чаяния. — Да-да, — поддержал Берггрена Хаас, — мы возлагаем на нашу встречу большие надежды. Крайне нужны люди, через которых можно было бы переправлять печатное слово. Мы попытались доставлять его с нашими эмиссарами, выезжающими туда, допустим, в качестве туристов. Но чаще всего терпели провал. В Ленинграде, например, был задержан ваш соотечественник Милла, у которого их милиция изъяла около трех тысяч экземпляров различной литературы. Они не постеснялись изъять наши издания у пастора, понимаете, у пастора, Ганса Кристиана Неерскофа. Одним словом, последнее время нас преследуют там сплошные неудачи. Был задержан и Бенгт Гуннар Сарельд. Для вас не секрет, какое положение он занимает в «миссии». Это не говоря, так сказать, о рядовых. Супруги Хакканен, Раймо Туппурайнен, Мартти Переле, Риитта Калева… Впрочем, зачем я это все перечисляю вам. Мы искали разные пути, меняли тактику, оставляли журналы, газеты и брошюры в пароходных каютах, самолетах, поездах, гостиницах. Но, увы, все материалы немедленно становятся достоянием обслуживающего персонала, который сразу же их уничтожает, сводя, таким образом, наши усилия к нулю. — Ну что ж, джентльмены, теперь я более или менее в курсе… Хочу кое-что уточнить. Есть ли в России люди, которые готовы выполнять ваши поручения? — Сейчас мы переживаем трудное время. Прежние кадры растеряны, новых обеспечить не удалось. Пока. — Вы уповаете на нашу помощь. Но нужно и самим ловить мух. Предупреждаю, что те, кто в будущем отправятся туда, будут выполнять не только ваши поручения. Хаас и Берггрен переглянулись. — Бесспорно, такая постановка вопроса закономерна, — сказал Хаас. — Мы не скрываем, что наша организация, занимаясь распространением евангелизма, привносит в свою деятельность также элементы политики. Следовательно, при определенной подготовке миссионера он будет выходить и на орбиту идеологической борьбы. Клейтон переключил внимание на Хааса, который, как ему показалось, лучше разбирался в интересующих его вопросах. — Кроме чисто идеологических акций, он при определенной подготовке, как вы правильно заметили, должен будет суметь выполнить и некоторые другие функции агентурного характера. В этом случае нам с вами по пути. Однако не ждите, что мы будем предлагать вам своих людей. У вас, не сомневаюсь, есть свои кандидатуры. — Да, бесспорно. Мы давно присматриваемся к воспитанникам Библейской школы. Там есть некоторые весьма подходящие молодые люди. И они проходят специальную подготовку. Из их числа можно выделить одного молодого человека для ближайших акций. Насколько я в нем разобрался, ему не нужно вбивать в голову того, что другим. Он с детства воспитан в нужных нам традициях. Кстати, он длительное время обучался в Бернском филиале школы Галоад[8]. Уверен, он вам понравится. Умен, хороший спортсмен, воздержан. Его родители — выходцы из России. В совершенстве владеет родным языком. — Ободренный вниманием, с которым Клейтон его слушал, Хаас заключил: — Подходящий материал со всех точек зрения. Если он получит еще и ваши инструкции… — Хаас позволил себе широко улыбнуться. — Отрадно слышать. Значит, будет с кем начинать дело. Но это всего один человек… — «Великое дело — начало», — говорят русские. Подберем и других. Мы, между прочим, располагаем своим, довольно обширным досье на служащих коммунистических посольств и торговых представителей как в Скандинавии, так и в Европе вообще. Много подсобного материала на эмигрантов из советской Прибалтики. Он в вашем распоряжении. — Джентльмены, с каждой минутой я все больше и больше проникаюсь уважением к вашей «миссии» и ее руководителям. Надеюсь в недалеком будущем изучить ее деятельность основательнее. Когда мы сможем встретиться снова? — Собственно говоря, знакомство с вами, мистер Клейтон, было последним пунктом нашего пребывания в Штатах. Завтра мы намерены улететь домой, в Европу. — Прекрасно. А я примерно через неделю постараюсь наведаться в Стокгольм. О том, кто я и кого представляю, кроме вас двоих, никто знать не должен. Перед вашими коллегами я предстану в качестве доктора социологии отделения «Руссикум», что соответствует действительности. И с этого момента я для вас и для всех Джон Браун. Собеседники Клейтона дружно закивали. — Итак, говоря дипломатическим языком, высокие договаривающиеся стороны пришли к обоюдному согласию. А потому предлагаю виски. — Поколдовав над бокалами, Клейтон потер ладонью о ладонь. — Мне помнится, в Библии говорится: «Время собирать камни и время бросать их». Не так ли? — Не совсем… В книге пророка Екклезиаста сказано: «Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий». — Хаас потупил взор. — Прихвастнуть своими знаниями не удалось. Тогда скажем проще: за альянс бога и черта! Святые братья согнали с лица постное выражение и подняли бокалы. Глава III 1 Звонок телефона застал Вадима Петровича уже в постели. Он нехотя снял трубку. Его спросили по имени и отчеству, а потом прозвучала кличка, которую он не слышал более тридцати лет, — «Купец». Он не сопротивлялся и принял предложение о встрече безропотно. Когда разговор закончился, почувствовал себя вдруг разбитым и старым. Значит, не забыли. Нашли. А он уж считал, что его больше не потревожат. Ну, в самом деле, казалось ему, кому он нужен в своем теперешнем состоянии? И профессия — полотер. Простая, тихая и спокойная. Хотя деньги дает приличные, особенно когда подработаешь частным порядком у постоянной уже клиентуры. И вот «на тебе, отыскало его прошлое. Первый раз это произошло около года назад, вскоре после смерти жены. Он здорово перетрусил. В квартиру позвонили. Он открыл дверь. Перед ним стояла хорошо одетая женщина лет сорока. Спросила, нельзя ли ей повидать Татьяну Тихоновну. Вадим Петрович уловил в ее говоре иностранный акцент. Сразу не ответил, а пригласил в комнату, предложил стул и лишь тогда рассказал о постигшей его невосполнимой утрате. Женщина, назвавшись Тамарой Павловной, искренне, как показалось Вадиму Петровичу, посочувствовала его горю и, к великому удивлению Вадима Петровича, повела речь о душе Татьяны Тихоновны, много выстрадавшей в свое время. Она вполне серьезно заявила, что душа рабы божьей Татьяны теперь находится не иначе как в раю и ей приятно, что супруг с истинно христианской любовью вспоминает о ней. Вадим Петрович с недоумением слушал несусветную чепуху, которую несла гостья, и, не зная, как себя вести, почему-то поддакивал ей. А Тамара Павловна, удивляя его все больше, ударилась вдруг в воспоминания. Стала рассказывать о том, что их лагерь находился в зоне, оккупированной американскими войсками, и что Татьяна Тихоновна в то время послушалась проповедников «Славянской миссии» и вступила в евангелистскую общину, от которой получила тогда немалую поддержку. Словно жужжание надоедливой мухи, болтовня Тамары Павловны все больше раздражала Вадима Петровича и в то же время словно гипнотизировала его. Он вдруг стал припоминать, что жена действительно была религиозна, что она читала какие-то евангелистские книги и брошюры, неведомо откуда к ней попавшие, и сама кому-то их относила. — Вадим Петрович! Вадим Петрович! — услышал он громкий голос Тамары Павловны. — Вы же совсем не слушаете меня. На том их разговор прервался, потому что пришла Клава Дронова взять у него сорочки для стирки. Кисляк пригласил ее к столу, налил чаю. Женщины быстро нашли тему разговора, уж он и не помнил какую. И уходили они от него вместе. И вот тогда гостья сделала неожиданное предложение: принять в память о незабвенной его супруге Евангелие и десять листовок-проповедей. Евангелие — это, мол, для души и разума, а листовки попросила бросить в чьи-либо почтовые ящики ради распространения правды господней. У него тогда не хватило духу отказать ей. А позже находил он и у себя в ящике конверты из плотной бумаги. Мучительно раздумывал, как быть: вскрывать их или не вскрывать. Испугался и решил не вскрывать. А в сердце закрались страхи. Правильно ли он истолковал появление Тамары Павловны. Что она за птица такая? Припомнила лагеря… А может быть, решили прощупать его старые хозяева. Подумалось: еще вскроешь конвертик, а из него пшик какой-нибудь ультрановый газик, и заказывай по Кисляку панихиду. Только, собственно, кому нужна его смерть? В третий раз обнаружив бандероль, он все же не выдержал, вскрыл. Внутри оказалось опять Евангелие, карманное, в прекрасном переплете, с суперобложкой, отпечатанное на мелованной бумаге. Его он оставил, а листовки, не читая, порвал и выбросил в мусоропровод. Потом, когда приходили новые посылки, он поступал с ними так же, чертыхаясь на приятельницу жены, таким странным образом проявляющую заботу о его душе. Многое передумал Вадим Петрович в ту ночь. Вспомнил, как стараниями Горбачева попал в эту проклятую разведшколу, как в осенней сумятице сорок четвертого заместитель начальника той школы капитан Редер намекнул, что личное дело его отправлено куда надо. Тогда дал ему документы на имя Кисляка, все родственники которого, мол, погибли в Киеве, а сам он расстрелян. Редер перевел его в лагерь при Магдебургской железнодорожной дирекции, откуда в январе сорок пятого его отправили на сельскохозяйственные работы к бауэру. Потом все крутилось само собой. После войны был в проверочно-фильтрационном лагере. Женился. Жена тоже работала у бауэра. С ней и приехал в Москву к ее родителям. Получили даже новую квартиру. Долго жил в страхе. Но время шло, и все обходилось. Все поумирали, остался он совсем одиноким. И вот теперь, надо же, нашли, вспомнили, сволочи. Словно на казнь собирался Вадим Петрович на это свидание…