– Держи. – Я протянула ей листок. – Ты никого не позовешь с собой? – Эри округлила глаза. – Кого? Я же ни с кем не встречаюсь. Да и не дружу ни с кем, кроме тебя. – Но… это хороший повод с кем-нибудь познакомиться, верно? Я имею в виду, что у тебя есть два билета и можно кого-нибудь пригласить… просто потому, что они есть. – Эри, я хочу пригласить тебя. У тебя что, лишние деньги? Кстати, Тар пойдет? – Пойдет, – просияла Эри. – Он меня пригласил и почти заплатил за мой билет. – Почти? – Ну если ты даешь мне билет, ему не надо будет платить. – Вот и славно, сэкономим Тару стипендию. Глядя на счастливую Эри, я поняла, что все сделала правильно. Ничто не принесет мне больше радости, чем видеть счастливую подругу. Эри была одной из немногих людей, которыми я дорожила и за которых безумно боялась. – Спою тебе я песню… – мурлыкала Эри, переодеваясь в ночную рубашку. – Ради трех богов, – поморщилась я, – не пой эту ужасную песню. Эри звонко рассмеялась. Уходя в душ, я слышала, как она снова что-то запела, на этот раз веселое. Да, конец первого семестра у нас всегда наполнен приятным предвкушением праздника. На рояле меня научила играть госпожа Лин – молодая учительница музыки. Она постоянно жила у нас, обучая игре и меня, и сестру. Еще она, кажется, преподавала кулинарию и бальные танцы, но мачеха считала, что мне было рано ходить на такие уроки. Я любила играть на рояле в детстве, но в юности совсем забросила это занятие и вернулась к нему лишь в конце первого курса. Тогда у нас еще был небольшой магический рояль, он помещался у меня на коленях и звучал так, словно находился на волоске от гибели. Теперь, отчасти благодаря стараниям Коля, отчасти благодаря директору, который после трех побед вокалисток на королевских конкурсах раскошелился на новые инструменты, посреди репетиционного зала стоял красавец рояль, сделанный и звучащий без малейшего участия магии. Я, вопреки логике, старалась ступать тихо. У меня имелось разрешение на ночные репетиции и ключ от зала, но я все равно чувствовала себя преступницей, вторгающейся в чужие владения. Мне казалось кощунственным нарушать эту тишину звуками музыки. Но та часть сознания, что была далека от всего романтического и мистического, требовала репетировать. За две недели до бала я, конечно, успею как следует выучить три композиции, но все же стоит работать. Стряхнув оцепенение, я села за инструмент и еще минуту привыкала к нему. Прикосновение к темному дереву пробудило далекие детские воспоминания, и на кончиках пальцев зажглись голубые огоньки. Больших трудов стоит магу заставить себя играть руками, не применяя заклятий, но я навострилась еще в детстве. Первые звуки показались неестественно громкими, но, по мере того как пальцы вспоминали мелодию, я привыкала к этому залу, наполненному музыкой, и понимала, что так и должно быть. Я играла «Зимнюю» – мелодию, написанную лет триста назад специально к новогодней суете. Мелодия была спокойная и грустная, как медленно падающие хлопья снега, кружившиеся в свете фонарей. С каждой нотой, с каждым аккордом я играла все увереннее, плавнее и красивее. Мне казалось, что меня слышит весь университет, хоть это было и не так. На миг – на маленький миг – я очутилась в детстве, на уроке музыки, когда госпожа Лин разучивала со мной пьески. – Леди, вы сегодня хорошо сыграли, – говорила госпожа Лин. – Я расскажу об успехах вашему отцу, уверена, он будет рад. Отец не был рад. Ему плевать было на мои успехи. Я остановилась очень резко, оборвав мелодию. Настроение пропало. Звук аплодисментов заставил меня вздрогнуть. Из-за колонны вышел мужчина. Он тихо хлопал, не отрывая от меня взгляда медных глаз. – Господин директор, – удивленно воскликнула я, – вы меня напугали! – Простите, – усмехнулся Кэдерн, – не хотел. – Давно вы здесь? – Со второй части. Просто шел мимо и решил послушать. Вы хорошо играете, Дейна. Гости бала будут в восторге. Ах, он уже знает. Ну естественно, кому же, кроме него, знать, кто выступает на таком мероприятии… – Инструмент очень хороший, – буркнула я. – Инструмент – далеко не все для музыки, – возразил Кэдерн. – Огромную роль играет музыкант. – Тем не менее наши музыканты не могли сыграть ничего путного, пока вы не купили этот рояль. – Ваша правда, Дейна, – рассмеялся Кэдерн. – Я счел разумным приобрести некоторые инструменты. Отчасти из-за вас. – Из-за меня? – Я растерялась. – Вы хорошо играете, что в этом удивительного? Директор уселся на один из немногочисленных стульев по ту сторону рояля. – Я думала, это Коль выбил деньги. – Коль… Коль молодец, он увлечен настолько, что я ему верю. Что до денег, милая Дейна, – университет может позволить себе миллион таких роялей. Я ошеломленно уставилась на директора. – Тогда почему Коль бьется практически за все? Рояль, другие инструменты, сцена, курсы?.. – Ценность чего-либо, Дейна, познается только тогда, когда это «что-то» достается трудом. В университете вы учитесь не только магии и профессии, вы учитесь жизни в том числе. Я хочу, чтобы каждый студент знал цену благ, которые получает. – Но ведь, – я лихорадочно придумывала, что бы такое сказать, – цену инструментам, курсам и сцене знают только те, кто участвовал в их закупке и поиске. Как быть с остальными? Кто не интересуется сценой? Кэдерн странно улыбнулся, словно бы ободряюще. – Кто сказал, что у меня в запасе только одна методика обучения? Каждому свое. Я молчала, гадая, с чего бы директору так откровенничать со мной. До этого дня я видела Кэдерна лишь на общих собраниях и праздниках, мельком здоровалась в коридоре, да на первом курсе получала грамоту за помощь в эвакуации деревни. Тогда еще сели сходили с гор во время летних каникул, а я как раз была свободна. Вот и все наши встречи, по пальцам можно пересчитать. – Я вам мешаю, Дейна? – как-то грустно спросил директор. Я даже на мгновение растерялась. – Нет, не мешаете. – Сыграете что-нибудь еще? Я мысленно прошлась по всем композициям, разученным ранее. Еще предстояло выбрать несколько для выступления. Когда я уже собралась играть «Мятежную», Кэдерн вдруг попросил: – А сыграйте «Принцессу». – Я… не знаю эту композицию. – Не признаваться же ему, что я старательно избегала этой песни с самого детства. – Жаль. Тогда давайте «Мятежную». Он что, знал, что я собираюсь играть? Скорее, конечно, угадал. Или просто желания совпали. Музыка была тревожная, напряженная, но мне почему-то сделалось весело. Первый раз в жизни я допустила, чтобы на репетиции присутствовал слушатель, и первый раз в жизни не сбивалась, восстанавливая в памяти давно забытую мелодию. – Спасибо, Дейна, – тихо поблагодарил Кэдерн, когда затих последний звук. – Вы прекрасно играете. Думаю, вас ждет успех на балу. Теперь извините меня, я должен идти. – До свидания, – откликнулась я, удивляясь, что испытываю сожаление от его ухода. – Дейна… – в дверях директор остановился. – Да? – Какого цвета будет ваше платье на празднике? Я моргнула. Вот уж какого вопроса не ожидала… – Белое… наверное, – сказала я. – Я еще не купила. И когда Кэдерн, кивнув, вышел, до меня дошло: у меня не было денег на платье. Вообще. * * * Проблема ограниченности денежных ресурсов с этого момента занимала меня постоянно. Проблем, собственно, было две: отсутствие вообще какого-либо платья и отсутствие денег на новое. Стипендия, выдаваемая первого числа каждого месяца, не покрыла бы расходы. Я смотрела на счастливых студентов, предвкушавших бал, на преподавателей, к концу семестра ослабивших контроль, и думала, что дела мои плохи. А еще я постоянно думала о Кэдерне и, зная, к чему все идет, старалась загрузить себя работой. Увы, те деньги, что зарабатывала каллиграфией, я могла даже не откладывать – нужно месяца два, чтобы накопить на приличное платье. Естественно, с каждым днем, приближавшим меня к заветному празднику, я становилась все мрачнее и мрачнее, что не могла не заметить Эри. А я старалась избегать любых упоминаний о бале, отговариваясь то суевериями, то делами, то неважным самочувствием. Впрочем, через неделю после начала репетиций Эри все же отловила меня в обеденный перерыв, буквально силой усадила рядом с собой и начала допрос.